Мечом раздвину рубежи - Серба Андрей Иванович - Страница 24
- Предыдущая
- 24/158
- Следующая
Но чтобы сделать это, следовало знать, что заставило деву стать витязиней, отчего вкрались сомнения в верности избранного пути, как лучше избавить ее от влияния причин, породивших эти сомнения. Обычно девы избирали стезю витя-зини, либо желая отомстить ворогу, принесшему разорение семье и гибель близким, либо стремясь находиться рядом с любимым. Сама Витязиня стала девой-воительницей после того, как хазарский набег лишил ее родного дома и отца с матерью. Что оставалось ей, как не встать плечом к плечу с мужем-дружинником, дабы сообща исполнить завет русских богов, требующих воздавать добром за добро и злом за зло? Затем, когда муж сложил голову под Царьградом, она стала мстить и за него и пребывала в дружине до гибели князей Аскольда и Дира от мечей убийц-варягов, подосланных ныне покойным Олегом. Не желая служить незваным пришельцам, она покинула воинский строй и стала вещуньей, сменив у священного родника дев-витязинь полуживую, не передвигавшуюся без посторонней помощи предшественницу, также бывшую некогда воительницей.
Однако гостья ни словом, ни намеком не обмолвилась о постигшей ее беде, наоборот, она полна жизни, в ее сердце нет злобы, душа поет от радости. Значит, на путь витязини ее толкнула любовь. Наверное, к тому синеглазому, светловолосому воину с гривной на шее, который не раз появлялся в видениях рядом с девой и вместе с которым ей суждено завершить жизненный путь на погребальном костре. По-видимому, сия любовь не взаимна, ибо разделенная любовь не знает сомнений и не нуждается ни в чьих советах. А у этой девы нет счастья с любимым, и, страстно желая постоянно быть с ним, она тем не менее опасалась расстаться с отчим домом, поскольку обратный путь от витязини к мирной деве редко кому удавался.
Никогда еще не была счастлива дева, ставшая витязиней походя, стремясь в действительности совсем к другой цели, в том числе завоевать любовь избранника. Но трудно, ох как трудно навязать свои чувства равнодушному к тебе человеку, и, потерпев неудачу в любви, разочарованная или даже озлобленная случайная витязиня возвращалась к мирной жизни, в которой уже не могла быть на равных со сверстницами, особенно если они стали к тому времени женами и матерями. Обида на свою несложившуюся жизнь, зависть к более удачливым подругам преследовали подобных горе-витязинь всю жизнь, усугубляя и без того нелегкое бытие бобылихи.
Вот что страшило гостью, что заставляло искать совета у вещуньи об устройстве своей дальнейшей жизни. И долг Витязини сделать все, чтобы гостья, чем бы ни закончилась ее любовь, не корила себя за то, что ни при каких обстоятельствах не свернула с избранного пути, не считала себя ничем обделенной в жизни. Для этого есть лишь один способ — внушить деве, что для всякого русича, будь он мужчиной или женщиной, главное — любовь к отчей земле, вере предков, а защита их — священный долг, выше которого нет ничего. И русич, тем паче дева, взявшая в руки оружие и посвятившая свою жизнь многотрудному делу сохранения покоя на родной земле, достойна самого высокого уважения и признательности. Да, сия стезя сурова и по плечу наиболее отважным и смелым, на ней могут поджидать горькие утраты, в том числе расставание с любимыми людьми. Однако все это ничто по сравнению с чувством честно исполненного перед Русью долга воина, благодарностью защищенных тобой единоплеменников, уважением, с которым будешь встречен на Небе улетевшими к Перуну душами предков. А потому слава и почет русичам-воителям, не жалеющим для блага Отчизны ничего, даже собственной жизни, и трижды слава девам-витязиням, пожертвовавшим во имя Руси своей любовью и семьей!
Вот что она должна не просто сказать деве, а заставить ее поверить в это, сделав ее душу и помыслы созвучными своим! И она сделает это, а помогут ей светлые и добрые силы матери-яблони, которые не позволят любви к мужчине до конца заполонить сердце девы, вытеснив оттуда любовь к родной земле, и дух сурового, несгибаемого мужского начала, которое несут в себе вода священного родника и дерево воинов — дуб. Сказанное сейчас вещуньей навсегда западет в сердце девы, проникнет в самую глубину ее души. Сложись ее любовь к синеглазому воину счастливо, она вряд ли вспомнит Витязиню и услышанное от нее, но если любовь к избраннику принесет ей страдания и горе, слова вещуньи постоянно будут всплывать в ее памяти и служить опорой, позволяющей не потерять ни саму себя, ни цели в жизни.
Вещунья говорила медленно, вполголоса, иногда делая остановки после слов, на которые, по ее разумению, дева должна была обратить особое внимание. Когда Витязиня смолкла, на поляне царила полная тишина — казалось, что смолкли и родник, и шорох листвы, не доносилось и дыхание девы. Неужто ушла, не дослушав вещунью, а она не заметила этого? Но нет! Сбоку послышалось шумное, возбужденное дыхание, сильные руки обняли ее, прижали к упругой груди, горячие губы принялись осыпать поцелуями щеки, лоб.
— Добромила, спасибо тебе…— шептала дева. — Ты сняла с моей души огромную тяжесть… у меня теперь нет ни капли сомнений, как следует поступить. Благодарю тебя, Добромила! Да пошлют тебе боги здоровья и продлит Небо твою жизнь.
Дева разжала объятья, отступила от Витязини, и та ощутила, что на ее лице осталась влага. Что ж, сегодняшняя гостья не первая, кто плакал после речи вещуньи. Но отчего задрожали веки у нее, отчего пришлось закусить нижнюю губу, дабы сдержать рвущийся из груди стон? Дева назвала ее Добромилой, именем, которое она носила много лет назад и которым ее уже давно никто не называл. Да, она была добра и мила, пока от горящих хазарских стрел не превратилось в пепел родное село, а на пожарище не остались мертвые тела ее родителей и она сама со стрелой в боку. После этого ушло добро из ее души, но не исчезла красота с лица, ибо с ней еще оставался муж, которого она любила. Но потом копье ромейского легионера унесло и его жизнь, и красота постепенно покинула ее, уступив место на челе суровости и непреклонности. Со временем она сама почти забыла прежнее имя, и вот совершенно незнакомая дева напомнила его. Выходит, люди помнят ее, даже юные девы знают ее не только вещуньей-прорицательницей, но и обычной женщиной, жившей теми же заботами, что они. Дева, зачем разбередила душу, зачем всколыхнула то, что, казалось, навсегда осело на дно души и никогда не воскреснет в памяти?
— Еще раз спасибо, Добромила…— вновь зазвучал голос девы. — Пришла к тебе согбенной под тяжестью дум, а сейчас ухожу окрыленной… нет, не ухожу, а улетаю, словно птица. До новой встречи, Витязиня.
Вещунья услышала быстрые удаляющиеся шаги, прошептала вслед:
— Удачи тебе, новая витязиня… и счастья в любви, — добавила она еле слышно.
Витязиня удобнее устроилась в сиденье колоды, подставила лицо Луне, ушла в свои мысли. Она набиралась сил перед тем, как встретить главную гостью сегодняшней ночи полнолуния — знатную женщину из великокняжеского терема, будущую отступницу от веры предков.
Роксана воистину летела как на крыльях: не замечая ничего вокруг, едва касаясь подошвами ног узенькой тропки. В дубраве стояла тишина, иногда встречавшиеся небольшие лужайки были залиты лунным светом, и когда на одной из них мелькнули две человеческие тени и раздался приглушенный смех, Роксана остановилась. Юркнула за ближайший ствол дерева, насторожилась. Кто рядом с ней в полуночном лесу? Что им здесь нужно? Не представляют ли они угрозы ей или одиноко живущей вещунье? Перебегая от дерева к дереву, избегая открытых и освещенных мест, Роксана приблизилась к лужайке, прильнула грудью к дубу у ее начала. Опасливо выглянула из-за него.
У высокого дуба на противоположной стороне лужайки виднелись двое — обнаженные юноша и дева, невдалеке была сложена их одежда, под дубом наподобие постели лежала свежесорванная трава, густо посыпанная сверху дубовыми листьями. Юноша и дева, присев на корточки, смотрели друг на друга, но вот, рассмеявшись, дева привстала, сделала шаг назад и, разбросав в стороны руки, закружилась на месте. Когда вслед за ней начал приподниматься и юноша, она стала медленно отступать от него, пританцовывая и напевая. Растопырив руки и нагнув голову, подражая косолапой походке медведя, юноша с веселым смехом направился к деве, но та, высоко подпрыгивая, бросилась от него. Остановилась, повернулась к юноше лицом и, прикрыв груди длинными волнистыми волосами, принялась раскачиваться из стороны в сторону. Юноша уже в трех-четырех шагах от нее, и дева сорвалась с места, легкими прыжками побежала вокруг дуба. Юноша, согнувшись пополам, поднял над головой, словно волчьи уши, два растопыренных пальца левой руки и, держа за спиной, будто волчий хвост, правую, с легким подвыванием начал мелкими шажками преследовать деву. Она вновь остановилась, на миг замерла и, отбросив на спину волосы и уперев руки в бока, с призывным смехом начала вращать бедрами.
- Предыдущая
- 24/158
- Следующая
