Революция в зрении. Что, как и почему мы видим на самом деле - Чангизи Марк - Страница 6

Ранее, рассуждая о том, как мы воспринимаем цвет своей кожи, я подразумевал, что у вас и у вашего окружения он примерно одинаков. Большую часть нашей эволюционной истории дело наверняка так и обстояло, да и сегодня большинство людей растет и живет среди тех, у кого кожа одного с ними цвета. Но это отнюдь не правило. Представители этнического меньшинства могут обнаружить, что их кожа имеет иной оттенок, нежели у окружающих, и не исключено, что это сдвинет их “цветовое начало координат” в сторону от цвета их собственной кожи. А если так, то вполне возможно, что они будут воспринимать свою кожу как цветную. Например, живущему в США афроамериканцу его кожа может казаться интенсивно окрашенной, потому что общеамериканский стандарт цвета кожи близок к европеоидному. Точно так же человек с южным выговором, переехав в Нью-Йорк, возможно, начнет замечать у себя акцент, поскольку изменился речевой эталон среды.

Наше восприятие цветовых различий между расами обманывает нас и потенциально может быть одним из источников расизма. На самом деле существует по меньшей мере три отдельных (хотя и взаимосвязанных) заблуждения насчет цвета кожи у разных рас. Чтобы лучше понять, в чем суть этих заблуждений, полезно продолжить аналогию с температурой.

Во-первых, как я отметил, 98,6 °F не кажутся нам ни холодными, ни горячими, однако 100° мы уже воспринимаем как жар. Иными словами, одна из этих двух температур находится для нас вне категорий горячего и холодного, в то время как вторая относится к четко различимой категории (к горячему). И это – заблуждение, поскольку с точки зрения физики между двумя этими температурами нет принципиальной разницы. Подобная же иллюзия имеет место и в случае с кожей: собственная кожа кажется нам бесцветной, а кожа представителей других рас – интенсивно окрашенной. И это тоже заблуждение, поскольку на самом деле ваша кожа окрашена не сильнее и не слабее, чем чья-либо еще: нет объективных причин считать бесцветной именно ее. (Так же, как в действительности нет никаких оснований считать, будто мы говорим без акцента, а жители других местностей – с акцентом.)

Вторую иллюзию можно проиллюстрировать тем фактом, что 98,6 и 100° кажутся нам чрезвычайно разными температурами, хотя объективно эти значения очень близки. Это похоже на первую иллюзию, но есть и отличие: в первом случае речь шла о качественном присутствии или отсутствии воспринимаемого признака, а здесь мы говорим о количестве этого признака. Вам кажется, что ваша кожа неимоверно отличается по цвету от кожи людей, принадлежащих к другим расам, однако спектры отражения у кожи представителей разных рас практически идентичны и различаются не сильнее, чем 98,6° и 100 °F.

В-третьих, 102° и 104° кажутся нам примерно одинаковыми значениями температуры, в то время как объективно разница между ними больше, чем между 98,6° и 100°. То же самое справедливо и для цвета кожи: мы склонны воспринимать кожу представителей всех остальных рас как примерно одинаковую, хотя нередко она очень заметно различается. Например, белые выходцы из Африки способны различить множество оттенков кожи африканцев, которых обычные европеоиды называют “чернокожими”. (То же самое относится и к восприятию речи: многие американцы путают английский и австралийский акценты, хотя объективно, вероятно, они отличаются друг от друга не меньше, чем американский от английского.)

Вместе эти три иллюзии создают ошибочное впечатление, будто другие расы очень сильно, качественно отличаются от нашей и что по сравнению с ней они более однородны. И поэтому нет ничего удивительного в том, что мы, люди, склонны воспринимать представителей других рас стереотипно: наши органы чувств вводят нас в заблуждение. Однако когда сознаешь, что пал жертвой иллюзий, проще им противостоять.

Идея, что цветовое зрение возникло ради наблюдения за кожей, довольно нова: она пришла мне в голову в 2005 году, когда я размышлял о нашей парадоксальной бесцветности, работая по стипендии Слоуна – Шварца в Калифорнийском технологическом институте. Однако моя гипотеза о предназначении цветового зрения была далеко не первой. На протяжении ста лет преобладал тот взгляд, что мы, приматы, выработали у себя способность различать цвета с целью нахождения плодов. А позже было высказано предположение, что цветовое зрение появилось у нас, чтобы замечать не плоды, а молодые, съедобные листья, так что мы воспринимаем цвет из-за плодов и листьев. Из-за салата. Вальдорфского салата[2]. Надо сказать, что эти гипотезы не обязательно противоречат друг другу, потому что у возникновения и эволюции нашего цветового зрения могло быть сразу несколько плюсов. С его помощью мы можем как различать оттенки кожи, так и находить пищу.

Однако есть основания полагать, что главным признаком, по которому шел отбор, сформировавший наше цветовое зрение, было все-таки восприятие цвета кожи. Пищевые предпочтения у приматов очень разнообразны. Одни в основном едят листья, другие в основном плоды, а третьи едят куда больше мяса, чем им следовало бы. Причем среди тех, которые питаются фруктами, разные виды предпочитают плоды различной формы и цвета, а кроме того, цвет самих плодов меняется по мере их созревания. Если бы эволюцию цветового зрения направляла необходимость распознавания пищи, то среди приматов мы бы наблюдали огромное разнообразие его типов. Однако среди тех видов приматов, для которых обладание цветовым зрением – норма (то есть когда им обладают и самцы, и самки), различия в цветовосприятии невелики, несмотря на то, что питаются эти виды совершенно по разному. Абсолютно различный рацион – и при этом одинаковое восприятие цветов!

Однако с точки зрения моей “кожной” гипотезы ничего удивительного в этом нет. Хотя цвет кожи у приматов может различаться, кровь у них одинаковая. И, как мы увидим в следующем разделе, когда содержание крови в тканях и ее насыщенность кислородом изменяются, у всех приматов, независимо от вида, спектральные показатели кожи отвечают на эти изменения одинаковым образом. Вот поэтому-то все мы, приматы, обладаем одним и тем же типом цветового зрения.

Ваша кожа (точнее, кожа представителей вашего сообщества) выглядит бесцветной. Нужно это для того, чтобы вы были способны улавливать малейшие изменения ее окраски. Но что это могут быть за изменения?

Многие из них нам хорошо знакомы, хоть мы не всегда об этом задумываемся. Мы вспыхиваем от смущения, багровеем от ярости и бледнеем, как полотно, от ужаса. Когда вы задыхаетесь, ваше лицо синеет. Наблюдая за матчем по боксу или боевому искусству, нетрудно заметить на коже проигравшего (а иногда и победителя) темные синяки, не говоря уже о ярко-красной крови. Когда вы занимаетесь спортом, ваше лицо краснеет, а когда чувствуете слабость, оно может стать белым или желтым. Когда вы смотрите на младенца, старательно наполняющего свой подгузник, то видите, как его лицо приобретает пурпурный оттенок. У детей цвет лица меняется и во время плача. Когда мы испытываем сексуальное возбуждение, наши половые органы отчетливо изменяют свой цвет (и размер). Кожа, под которой пролегают вены, кажется нам голубовато-зеленой.

Эти оттенки и связанные с ними эмоции находят отражение в культуре. Гневные лица обычно рисуют красными, и этот же цвет нередко используют для обозначения агрессии, опасности и силы. Дьявол – красного цвета. Когда персонажи мультфильмов смущаются, их лица приобретают розовый оттенок. Женщины в красном (красное платье – это, можно сказать, стереотип) воспринимаются как агрессивные и сексуальные: психологи Эндрю Эллиот и Даниэла Ньеста обнаружили, что женщины, одетые в красное, кажутся мужчинам (но не женщинам) привлекательнее. Кровь и кожа упоминаются даже в самом определении слова “красный”, которое дается в “Оксфордском словаре английского языка”: “По отношению к щекам (или коже лица) и губам – естественный здоровый цвет”. И еще: “О человеке или о его лице: временно налившийся кровью, особ. вследствие какого-л. внезапного впечатления или эмоции; вспыхнувший или зардевшийся от гнева (застенчивости и т. п.); покрасневшее лицо, особ. в разговорной речи, выступает в качестве признака замешательства либо стыда”. Синий цвет нередко указывает на состояние грусти, а в числе различных значений слова “синий” “Оксфордский словарь” называет следующее: “мертвенно-бледный, свинцового оттенка; цвет, какой кожа приобретает вследствие удара, сильного переохлаждения, глубокого смятения и т. п.” Пурпурный цвет обычно используется для описания крайней ярости, а еще герои мультфильмов резко багровеют, когда поперхнутся едой. Кроме того, в одном из определений пурпурного также упоминается грусть: “цвет траура”. Зеленый подразумевает болезнь, а одно из определений зеленого даже дается специально по отношению к цвету лица: “зачастую в таких конструкциях, как болезненно-зеленый, бледно-зеленый – тусклый, нездоровый или желчный оттенок, признак страха, ревности, дурного расположения духа, болезни”. Лица трусливых персонажей часто изображают желтыми, и одно из жаргонных значений английского слова yellow (желтый) – “малодушный, трусоватый”. Однако, помимо этого, желтый цвет ассоциируется с радостью. На рис. 4 изображены четыре цветных “смайлика”, которыми люди пользуются, чтобы лучше передать свое настроение, а на рис. 5 приведены примеры употребления некоторых понятий цвета по отношению к коже, крови и эмоциям.