Кеша и хитрый бог - Печерский Николай Павлович - Страница 3
- Предыдущая
- 3/25
- Следующая
Возможно, все обошлось бы для Пашки благополучно, если бы не собаки. Псам уже давно надоело лежать без дела и щелкать зубами на мух. Они обрадовались случаю и кинулись на Пашку со всех дворов.
Все смешалось на пыльной улице в живой лохматый клубок. И этот клубок визжал, лаял и ругался так, что было слышно на другой стороне Байкала. Пашку кое-как отняли у собак и сразу же отвели к фельдшеру делать прижигания йодом.
На другой день фельдшер был у Казнищева и рассказал по дружбе, как было дело.
— Это ужас, товарищ Казнищев. Ну прямо вам отбивная котлета или бифштекс…
Дед Казнищев никогда в жизни бифштексов не видел и не ел, но все равно смеялся до слез и просил фельдшера повторить интересный рассказ.
После всей этой плачевной истории и затаил Петух зло на Тониного отца. Говорят, будто бы Петух даже писал кому-то жалобу и с Архипа Ивановича поэтому снимали стружку и разъясняли, что попов веслами бить нельзя и, поскольку они все еще есть, надо их терпеть, и так далее и тому подобное. Уговорить Леху идти к Тоне оказалось нелегко. Видно, Леха и в самом деле боялся Пашки Петуха пуще огня. Леха не давал Кеше даже рта раскрыть. Зажмурит глаза и сыплет без передышки:
— Не пойду, не пойду, не пойду!
— Ты послушай, что я тебе скажу…
— Не пойду, не пойду, не пойду!
Кеша выходил из себя. Еще немножко — и он бы схватил своего упрямого друга за ворот. Но Кеша все-таки сдержался.
— Не хочешь, и не надо, — сказал он. — Без тебя будем кататься на «Ольхоне». Вот как!
Повернулся и пошел прочь.
Леха на глазах терял друга. Пропало, пропало все! Сейчас Кеша умчится с Тоней на быстром «Ольхоне», а он снова останется один.
Душа Лехи не вынесла. Он поддернул штаны и помчался вслед за Кешей.
— Ке-ша-а-а! Ке-ша-а!
К счастью, Кеша простил друга.
— Только тихо! — сказал он. — Может, там и в самом деле Петух.
Кеша предупредил Леху не зря. Они подошли к Тониному двору и сразу же услышали за забором голос Петуха. Кеша пригрозил Лехе кулаком, опустился на четвереньки и пополз. Сзади сопел и шмыгал носом Леха.
Друзья улеглись в небольшом, заросшем пыльными лопухами овражке. Отсюда было хорошо видно все, что делалось на Тонином дворе. Под березой стоял летний стол, и на нем в мисках и тарелочках лежала всякая снедь. Пашка уже отобедал и теперь прихлебывал из блюдечка чай с вареньем и что-то рассказывал Тоне и матери.
— Ты лежи смирно, — прошептал Кеша. — Он скоро уйдет.
Но Леха и так вел себя чинно-благородно. Только в носу у него временами что-то ворковало и всхлипывало.
Тоня сидела с краешка стола, а ее мать — напротив Пашки. Лицо ее, худое и бледное, казалось Кеше совсем незнакомым. Было оно грустное, задумчивое и покорное. Только изредка Тонина мать подымала свои голубые глаза, и тогда, как будто бы из-за тумана, выходила совсем иная женщина — веселая, в белом платье, с короной золотых волос вокруг головы. Такой видел Кеша Тонину мать еще этой весной возле Байкала…
Кеша приложил, как старик, ладонь к уху и стал слушать. Леха посмотрел на друга и тоже свернул ладонь ковшиком.
— Измаялась я вся, — услышал Кеша тихий голос Тониной матери. — И днем про Архипа Ивановича думаю и ночью. Проснешься, станешь на колени и шепчешь: «Господи, сохрани и помилуй раба твоего Архипа! Неужто не видишь ты мук моих горьких?»
Пашка допил чай, поставил блюдечко на стол.
— Не ропщи на бога нашего всевышнего, — с укором сказал он. — Молись богу, и бог простит твои грехи.
— Как же мне еще молиться, отец Павел? Я и так…
Тонина мать запнулась. Голос ее дрогнул и оборвался.
Пашка приподнял над столом белую костлявую руку, сжал в кулак.
— Плохо молишься, дочь моя! Бог слышит молитву, если она идет от души. Ты же обращаешь очи свои к богу только в беде. Но его не обманешь! Нет! — Пашка поднялся, топнул ногой. — Не смей обманывать царя небесного!
Он вышел из-за стола, решительно занес руку наискосок над плечом.
— Молитесь богу, великие грешники! Молитесь, пока не поздно!
Пашка прокричал еще что-то такое про бога и вдруг перескочил с бога на ад и чертей. Брови Пашки нахмурились.
Кеша знал, что Пашка пугает Тоню и мать, но все равно у него было в эту минуту жутко и тревожно на душе. Кеша закрыл от страха глаза и тотчас же увидел перед собой ужасную картину. На том месте, где была береза, возник огромный закопченный котел. Булькала и дымилась горячая смола. Рогатые черти, точь-в-точь как расписывал их сейчас Пашка, бросали в костер толстые сучья, приплясывали и кривлялись возле огня.
Кеша тряхнул головой. Глупое видение исчезло. Возле стола, размахивая широкими рукавами рясы, стоял Пашка. Пот катился ручьем с лица Пашки, недобрым светом горели серые пустые глаза.
Было в этом человеке что-то опасное и злое. Кеша съежился и снова закрыл глаза.
— Леха! — тихо позвал он. — Пойдем отсюда, Леха!
Леха не ответил.
Кеша отполз немножко назад и увидел своего друга. Положив белесую кудрявую голову на кулак, Леха самым бессовестным образом спал.
Ботинки
Кеша в избе один. Он: уже смахнул везде пыль, вымыл полы и теперь стоит возле этажерки и вынимает одну за другой отцовы книги.
Кеша поленился сбегать в библиотеку, а те книги, что попадаются под руку, — не по зубам. У Кеши своя только одна читаная-перечитаная книга «Как закалялась сталь».
В прошлом году отец подарил в день рождения. На первой странице твердым и узловатым, будто морской канат, почерком написано: «Прочти, Кеша, и подумай!»
Кеша смотрит на эту надпись и видит отца. У него широкие плечи и плотная, загорелая до черноты шея. Густые медвежьи брови сходятся на переносице и придают лицу строгое, почти суровое выражение.
Надпись на книге со значением. Это ясно. Неясно только одно: как подражать Павке Корчагину, если тут ни строек, ни заводов, ни железной дороги.
Кеше скучно. Книг нет, на рыбалку отец не берет, Тоня с матерью ударилась в божественные дела. Вчера Кеша приходил к Тоне, но она даже из дому не выглянула. На порог вышла мать. Посмотрела подозрительно на Кешу и сказала:
— Ты, Кеша, Тоне не мешай, нечего…
Как будто бы Кеша мешает!
Кеша вздохнул от огорчения и решился пойти с Лехой Казнищевым купаться. С Лехой плавать на «Ольхоне» нельзя, потому что Леха не умеет еще ни грести, ни править рулевым веслом. Какое с ним катанье!
Леха оказался дома. Он стоял возле калитки и высвистывал щербатым ртом какую-то пустяковую, на два колена, песенку. Леха сам себе дирижировал пальцем и притопывал, как гармонист, ногой. На пухлом, перепачканном сажей лице его были написаны смятенье и мечта.
— Лех, пошли купаться! — позвал Кеша.
Леха прервал песенку, отрицательно качнул головой:
— Не пойду, у меня штаны продраны.
— А ну, покажи…
Леха повернулся к Кеше и с готовностью показал длинную рваную прореху.
— У деда глаза слепые, — объяснил он. — Дед хотел зашить, а потом перехотел. Он в лавочку за солью пошел.
Кеша участливо осмотрел Лехины порты. В такой одежде ходить по поселку действительно было рискованно.
— Собаки тебя драли, что ли? — сердито спросил Кеша.
— Не, это не собаки. Я на крышу лазил.
Кеше было и жаль Леху и досадно — один друг и тот без штанов…
— Тащи иголку, — сказал он. — Нечего светить. Не маяк.
Прикрывая рукой голое место, Леха пошел в избу. Скоро он возвратился и принес Кеше ножницы, иголку и лохматый серый лоскут.
— А ты умеешь зашивать? — с надеждой спросил он.
— Спрашиваешь! Снимай, пока не передумал.
Леха в один момент выбрался из портов, сел на завалинку и прикрыл колени подолом рубахи.
Кеша, будто сеть, распялил на пальцах Лехины порты, оглядел дыру, а затем принялся вырезать и выравнивать ножницами заплату.
— Сейчас, Леха, мы тебе приварим. Зубами не отдерешь!
- Предыдущая
- 3/25
- Следующая
