Лебединая дорога - Семенова Мария Васильевна - Страница 77
- Предыдущая
- 77/154
- Следующая
Плетеная сталь переливалась серым атласом, точно шкура ухоженного скакуна. Возле рукояти, вбитые в металл, проступали буквицы:
ЛЮДОТА КОВАЛЬ Из конца в конец по гриднице прокатился сдержанный гул.
— Держи как держишь, боярин! — сказал Чурила Вышате. — А ты, круглицкий, — стукни-ка… да покрепче!
Людота испуганно отшатнулся, замахал на него свободной рукой:
— Да что ты, княже, помилуй! Чурила забрал у него меч, велел отойти.
Именитые мужи вскакивали с лавок, обступали их с Вышатой кольцом.
— Держишь, Добрынич?
Меч свистнул в коротком сильном размахе. Нестерпимо отдался в бревенчатых стенах звенящий удар. И на пол, выложенный квадратиками бересты, с тяжелым стуком рухнули осколки.
В руках у Вышаты остался обрубок не больше ладони длиной.
Одной грудью ахнула дружина. Стали смотреть меч кузнеца. Он блестел как ни в чем не бывало. Людота впервые улыбнулся, отер пот со лба.
— Ну что, — начал было Чурила, но тут вперед протискался суровый одноглазый боец — одет он был в кожу да волокнянину, точно сейчас на рать:
— А ну со мной, князь! Чей лучше!..
Вынул меч и показал на лезвии прославленное рейнское клеймо. Бояре отступили в стороны — шутка ли, два таких бойца, Радогость да Чурила! Людота прижал к груди стиснутые кулаки, в волнении закусил губу.
Вихрем обрушились друг на друга боевые клинки. Снова разодрал уши пронзительный звон… И посыпались вправо и влево чужеязычные буквы — по буковке на кусочке.
Круглое око одноглазого засветилось восторгом. Осиротевшая рукоять полетела в окошко:
— Ну, князь!
— Кольчугу! — разом потребовало несколько голосов. — Кольчугу сюда!..
Чурила поманил отрока, переминавшегося в дверях. Парень кивнул, убежал и вскоре вернулся с толстым березовым чурбаком. Принесли дырявую старую кольчугу, сложили вдвое, бросили на деревяшку.
Князь Мстислав положил ногу на ногу, усмехнулся:
— Что делаем, мужи думающие? Услышат во дворе, подумают, сошлись бояре конец на конец… , Чурила между тем протянул меч Вышате:
— Попробуй, Добрынич. Тебе честь.
Вышата пощелкал ногтем по длинному лезвию, пару раз взмахнул им для знакомства, а потом, крякнув, что было силы обрушил меч перед собой. Старый конь борозды не испортит! С железным шумом потекла разрубленная кольчуга.
Чурбак брызнул на две стороны, больно ушибив чье-то колено. Меч глубоко вонзился в пол и остался торчать.
Чурила выдернул его и отдал Людоте. Тот, счастливый, прижал его к груди, точно ребенка. К нему уже тянулось десяток рук: посмотреть.
Голос молодого князя покрыл неразбериху:
— Ну так как же, братие, дружино? Что сдумаем? Одноглазый двинул могучим плечом, протискиваясь поближе:
— А не ясно, что! Радим приедет, вот что получит! — между полом и стропилами закачался жилистый боярский кулак. — Ты скажи лучше, почему сразу с того не начал?
Мстислав ответил за сына:
— Не мечу в городе жить, друже Радогость… человеку! Чурила же взял Людоту за плечо и сказал:
— Жить станешь пока у меня. Обидит кто — бей. А девка красная приглянется, и оженим.
Было так.
Давно когда-то плыли, говорят, по великой Роси-Булге в лодье три родных брата. Откуда плыли, куда и зачем, про то сказание молчало. Только помнило, что будто бы добрались они до устья Медведицы и тут огляделись… И когда перевели дух от нежданно нахлынувшей красоты — не утерпели, причалили. Народ в этих местах тогда жил негусто — одна меря, да и та больше по лесам. Приветить братьев или отвадить некому было.
Старшему приглянулся на коренном берегу звонкий сосновый лес, что горел на солнце не то ясным золотом, не то рыжей медью. Тут он и поселился — в теплом рубленом доме, в чистом бору над высоким кремнистым обрывом. Средний обосновался поодаль, на круглом холме, под душистыми липами.
А третий дальше поплыл.
Так оно было или не так, знал единственный видок, двуглавый древний дуб, смотревший с холма далеко за великую Рось. Старина она и есть старина, чего только о ней не наговорят! Станешь все слушать и задумаешься, не опоздал ли родиться…
Но в легенду о братьях верили на Медведице и стар и млад.
И то сказать, откуда иначе взялись на речном бреге два города-брата, ни сажены, ни рощены? Не ветром же принесло.
Были храбрые братья, были оставшиеся после них сыновья. И от века младший сидел в Круглице, а старший — в Кременце.
А потом появились хазары.
Зеленый дуб на холме был тогда только чуть поменьше, чем теперь, и старики говорили, что в тот год желтый лист полетел с него много раньше обычного.
Сперва хазары прислали послов. Послов приняли с честью, устроили пир. Но когда незваные гости заговорили о дани, мужи кременецкие только диву дались: какая дань, кому, ради чего?
А ради того, отвечали хазары, что наш хакан — над князьями князь, а вы на его земле сидите. Все у него под рукой: и булгары, и вятичи, и ваши братья северяне, и поляне с их Киевом городом на далеком Днепре. Вот и вам та же судьба.
Тогдашний кременецкий князь, а звали его Ратшой, таким речам лишь посмеялся. И выпроводили послов — ни с чем.
А на другое лето ударила беда. Палючим суховеем налетело с юга хазарское войско. В лютом бою опрокинуло исполчившихся кременчан. Княжескую дружину вырубило мало не всю. Вышибло в городе ворота… Воевода хазарский, по-ихнему тархан, до черного волоса ограбил и Круглицу, и Кременец, а после спросил: что, дешевле стало бы дань-то платить, черныши?
И ушли. А бесстрашного князя Ратшу увели с собой, привязав к лошадиному хвосту.
В тот год в каждом дворе справляла новоселье злая туга-печаль. Место сгинувшего князя заступил сын. Ратшинич улыбался, кланяясь тархану, изредка наезжавшему в город. Сам же тайно ковал мечи. Собирал новую рать. Дань хазары возложили нетяжелую: по куне с дыма. Могли больше. Но, видно, драться со словенами еще раз не хотели. Помнили прежнюю битву и цену, которую уплатили. В набеге всего не унесешь, а легкую дань, мыслили, здесь будут до скончания века платить безропотно…
Так думали или не так — да только просчитались. Настал все же год, когда святой дуб, медленно засыхавший на своем холме, снова зазеленел множеством юных ростков. Снова прозвонила о словенский меч хазарская сабля!
- Предыдущая
- 77/154
- Следующая
