Путь в новогоднюю ночь - Семенов Юлиан Семенович - Страница 6
- Предыдущая
- 6/8
- Следующая
— По шоссе — да.
Дорога петляла вдоль реки, а потом внезапно свернула в тайгу. Снега здесь было чуть поменьше, и Сейфуллин сразу же наддал газ. Так проехали несколько километров, и Геметов даже замурлыкал песню. Он представлял себе, какая в экспедиции будет радость: электричество и шампанское к Новому году.
Он представлял себе, как геологи станут благодарить его, как Воронов даст ребятам премию в месячный оклад, как закрутят кинофильм «Мы из Кронштадта», как во все дома придет электричество. Словом, Геметов представлял себе самые радужные картины. Поэтому он недовольно нахмурился, когда Сейфуллин притормозил.
— В чем дело?
— Полянка хитрая, Дмитрий Сергеевич.
— Проскочим.
— Боязно.
— Хатиб, — сказал Геметов с укором, — мне стыдно слушать тебя.
Машина рванулась с места. Стрелка спидометра заметалась, как вратарь в воротах проигрывающей команды. В кабине стало жарко, словно в бане. Геметов оглянулся:
Проценко несся за ним впритык.
«Вот дурень, — подумал Геметов, — воткнется же». Он распахнул дверцу, стал на подножку и закричал:
— Не наступай на пятки!
Проценко ничего, конечно, не услыхал. Геметов махнул ему рукой: мол, отстань, — но в ту же секунду почувствовал резкий удар в плечо. Пальцы его разжались, и, описав в воздухе дугу, он упал головой в сугроб.
Когда Сейфуллин вытащил его из снега, Геметов ошалело сказал:
— Прямо как из рая вынули. Там все белое.
Потом он посмотрел на Сейфуллина, на Проценко с рассеченным лбом, на его помятую машину, на Гостева с Наташей, которые бежали к нему со всех ног, и сказал:
— Плохо, ребята, дело…
…Гостев взял Проценко на буксир, а Сейфуллин с Геметовым двинулись следом, выкопав передние колеса своей машины из глубокой ямы, занесенной снегом.
Сейфуллин то и дело посматривал на стрелку Уровня масла. Давление неуклонно падало.
— Наверное, сальник, — сказал он Геметову, который все время вертел шеей, вспухавшей с каждой минутой все больше и больше…
Проценко в своей машине кусал губы и вытирал со лба кровь, которая сочилась из-под марли. Он взглянул на себя в зеркальце и пропел:
Голова обвязана, кровь на рукаве, След кровавый стелется по сырой земле.
Проценко до боли в суставах сжимал руль, потому что ехать на буксире было необычайно трудно. Снег лежал сухой, крупчатый, пошедший кое-где наледью. От этого машина вихляла, как новичок на катке.
Избушка зимовья, рубленная позапрошлым летом в центре безмолвия, на поляне, стиснутая со всех сторон сильными, заломленными в небо руками деревьев, казалась здесь чем-то сказочным, декоративным.
Луна стояла как раз над поляной. Снег искрился так ярко, что думалось, будто с луны кто-то бросал зажженные спички. Но спички эти были лунными, холодными, как бенгальский огонь, который не может согреть, а уж зажечь — тем более. Только густым черно-белым тучам, окружавшим желтый диск, было, по-видимому, жарко от ночного светила, потому что все они проносились мимо луны на порядочном расстоянии, опасаясь растаять, разорваться на мелкие, беспомощные клочки…
— Приехали, — облегченно вздохнув, сказал Гостев, но тут же вздрогнул, услыхав позади три протяжных гудка — сигнал тревоги.
— Эй, — кричал Сейфуллин, — сюда! У меня мотор заглох!
— Вот тебе и приехали, — сказал Гостев Наташе. — Аида к ним, посмотрим, в чем дело…
В зимовье стало тепло. Проценко сидел, нахмурив брови. Наташа перебинтовывала ему голову, а он внимательно следил за ее быстрыми руками.
Потом Наташа растерла шею Геметову. Тот кряхтел и морщился. Когда девушка закутала его шарфом, он одобрительно хмыкнул:
— Молодец ты с нашим братом управляться.
— Велика наука, — улыбнулась Наташа.
Проценко остался верен себе. Он пропел:
Все отчего-то замолчали. Маленькое окошко, наполовину застекленное, наполовину забитое фанерой, было похоже из-за полукруглой формы на одноглазого волшебника.
Сходство это дополнялось тем, что как раз над ним висели ветвистые оленьи рога.
— А не встретить ли нам Новый год? — вдруг спросил Сейфуллин. — Все равно здесь засели.
— Никто не засел, — рассердился Геметов. — Гостев у нас персонаж положительный, ему и ехать в экспедицию. А мы подремонтируемся — и следом.
— Я с Гостевым, Дмитрий Сергеевич, — сказала Наташа, но, увидав потемневшее лицо снабженца, добавила тихо: — Разрешите, пожалуйста…
Геметов несколько раз подряд глубоко задохнулся махорочным дымом, потом потушил цигарку о стол и отшвырнул в угол.
— Неистовая ты, ей-богу…
— Спасибо вам, Дмитрий Сергеевич. Значит, можно?
— Сказал же… Пошли машины перегружать, ребята!
Консервированные фрукты, икру, печенье, бутылки со спиртом, вино и шампанское перенесли в гостевский «ГАЗ», а передвижки и оборудование для электростанции — к Проценко.
Пальцы на морозе стыли. Бутылки с шампанским были скользкие, то и дело падали в снег. Каждый раз, когда бутылка падала, Геметов начинал кричать:
— Что, руки у тебя отсохли, да? Рак кожных покровов у тебя, да?
Когда Проценко выронил сразу две бутылки, а Геметов особенно сильно раскричался, Сейфуллин сунул в карманы несколько банок консервов, три бутылки шампанского и пошел в избушку зимовья.
Геметов сначала растерялся, а потом заорал:
— Чего, чего?!
— Я хоть и татарин, — медленно, с расстановкой ответил Сейфуллин, — а Новый год встречаю по-христиански. Ясно? А это, — он хлопнул себя по набитым карманам, — усушка и утруска. Для вашей перестраховки, потому что никто и слова не скажет.
— Ну и жох, — протянул Геметов. — Ладно, черт с тобой, возьми еще и спирта.
«Воронов, любимый мой Воронов, — думала Наташа, перегружая тюки с крупами, — скоро, совсем скоро я увижу тебя…»
Через полчаса все столпились вокруг стола. Геметов раскупорил бутылки. Выпили за счастье в Новом году. Проценко принес из машины гитару и заиграл «Амурские волны».
Наташа взглянула на часы и сказала:
— Товарищ Гостев, разрешите мне пригласить вас на вальс.
Длинный, нескладный Гостев покраснел.
— Я не умею, — тихо ответил он и спрятал ноги под табуретку.
В печке трещали дрова. В запотевшем окошке отражался тусклый свет переносной лампы. Стены зимовья пахли малиной и вяленой рыбой. Янтарные капельки смолы застыли невыплаканными слезами. Проценко смотрел на девушку грустно, с любовью.
Гостев вспоминал свою дочь Дашку. Сейфуллин в мохнатых унтах, с застывшим лицом танцевал с Наташей вальс. Он держал девушку почти на весу, потому что пол был неровный, со щелями.
Потом Наташа танцевала с Геметовым.
— А я безногий, что ль? — перестав играть, спросил Проценко. Он обхватил Наташу за талию и, сам себе напевая, прошел с ней два круга.
Гостев поднялся, как только Наташа кончила танцевать, нахлобучил ушанку и сказал:
— Ну, пока! Я поехал потихоньку.
И вышел, не дожидаясь девушки.
— сказал вслед ему Проценко.
Наташе стало радостно и весело: она была очень молода и поэтому радовалась всегда, когда чувствовала, что нравится окружающим.
Все вышли провожать их.
— Осторожней, парень, — сказал Геметов, — дорога — сам знаешь.
— Чего там…
— Там «чего» нет, — ответил Геметов, — не терпевший никаких морфологических неточностей в речи, — а вот «ничего» там быть может. Постиг?
Когда машина тронулась, Наташа увидела, как шоферы вынесли переноску и все втроем полезли под проценковскую машину.
«Как же они будут в такую стужу ремонтировать? — подумала Наташа. — Разве мыслимо?» Девушка закрыла глаза и сразу же увидела Воронова. Она счастливо засмеялась.
- Предыдущая
- 6/8
- Следующая
