Сказки старой Англии (сборник) - Киплинг Редьярд Джозеф - Страница 32
- Предыдущая
- 32/100
- Следующая
Наклонившись над обессиленным пловцом, я заметил у него на шее медаль – точно такую же, как моя. – Парнезий поднял руку к груди. – Когда он отдышался, я задал ему некий Вопрос и услышал в ответ особое Слово, подтверждавшее его принадлежность к степени Грифонов в учении бога Митры. Я прикрыл его своим щитом и подождал, когда он сможет встать на ноги. Как видите, я далеко не карлик, однако мой пленник был на целую голову выше. «Что будет со мной дальше?» – спросил он. «Как захочешь, брат, – отвечал я. – Ты волен уйти или остаться».
Он бросил взгляд на море. Там еще оставалась одна ладья. Она дрейфовала далеко, вне досягаемости наших катапульт. Я сделал знак не стрелять, и тогда он помахал той ладье. Она тотчас поплыла к берегу, как собака на призыв хозяина. Когда до суши оставалось ярдов сто, он бросился в воду и поплыл навстречу. Его втащили на борт, и корабль уплыл. Я знал, что последователей Митры много среди разных народов, и особенно не задумывался об этом случае.
Месяц спустя у храма Пана я встретил Алло с его лошадьми, и тот передал мне большое золотое ожерелье, увешанное кораллами. Сперва я подумал, что это подношение от городских торговцев для Рутилиана. «Нет, – сказал Алло. – Это подарок Амаля, того самого воина, которого ты спас на берегу после атаки Крылатых Шапок. Он сказал, что ты – настоящий воин».
«Он тоже славный воин. Передай ему, что я буду носить его подарок».
«Амаль всего лишь глупый юнец, все дело в вашем императоре, который вершит в Галлии столь славные дела, что Крылатые Шапки не прочь сделаться его друзьями, точнее, друзьями его командиров. Они надеются, что ты и Пертинакс смогут привести их к победам». Алло хитро прищурился и стал похож на одноглазого ворона.
«Алло, – напомнил я, – ты ведь только зерно между двумя жерновами. Будь доволен, что они мелют ровно, и не суй свою руку между ними».
«Это точно, – отвечал Алло, – и римляне, и их враги мне одинаково ненавистны; но если Крылатые Шапки решат, что ты и Пертинакс можете помочь им в борьбе против Максима, они на некоторое время оставят вас в покое. Главное – для тебя, для меня и для Максима – выгадать время. Давай я отнесу им от тебя какое-нибудь приятное известие – что-нибудь, над чем можно призадуматься. Мы, варвары, все одинаковы. Любим поломать голову над словами римлянина. Идет?»
«Бойцов у нас недостает. Будем сражаться словами, – сказал Пертинакс. – Предоставь это Алло и мне».
Итак, Алло передал Крылатым Шапкам, что мы не будем сражаться с ними, если они не будут сражаться с нами, и они (видимо, устав от предыдущих потерь) согласились на перемирие. Думаю, что Алло, который, как и всякий лошадник, любил приврать, намекнул им также, что в подходящий момент мы сами готовы восстать против Максима, как Максим восстал против Рима.
Как бы то ни было, никто в тот год не помешал судам с хлебом, посланным в Валенсию, пройти Северное Море, и пиктам не пришлось голодать в эту зиму, чему я был несказанно рад. Во всем гарнизоне оставалось лишь две тысячи человек. Я много раз писал Максиму и просил – умолял его – прислать обратно хотя бы одну когорту из старых британских войск. Но Максим не мог поделиться ни единым солдатом: они ему были нужны для будущих, еще более славных побед.
Наконец пришла весть, что он разбил и убил в бою императора Грациана; тогда, полагая, что случай подходящий, я вновь попросил его о подкреплении. В ответном письме было сказано: «Как вам известно, я расчелся в конце концов с этим щенком Грацианом. Ему совсем не обязательно было умирать, но он струсил и потерял голову, что никогда не подобает императору. Передай своему отцу, двух мулов я уже запряг, и если только сынок моего старого генерала не вздумает меня уничтожить, я удовольствуюсь тем, что останусь императором Галлии и Британии; и тогда-то, дети мои, вы сразу получите столько подкреплений, сколько вам будет угодно. А пока у меня нет ни одного лишнего солдата».
– Кого это он назвал сынком своего старого генерала? – спросил Дан.
– Он имел в виду римского императора Феодосия, сына полководца Феодосия, под началом которого Максим воевал во время Старопиктской войны. Они никогда не ладили друг с другом, и после того, как Грациан назначил Феодосия Младшего императором на Востоке, Максим перенес вражду на сына своего прежнего начальника. Такова была судьба, которая привела его к гибели. Но император Феодосий – хороший человек. Насколько я знаю.
Парнезий помолчал немного прежде, чем продолжить рассказ.
– Я вновь написал Максиму, что, хотя на границе пока затишье, я был бы спокойнее, получив немного свежих войск и несколько новых катапульт. Он ответил мне: «Потерпи еще немного, укрывшись в тени моих побед. Я должен посмотреть, что затевает Феодосий. Может быть, он собирается приветствовать меня, как своего брата императора, а может быть, он собирает армию. В данный момент я не могу прислать ни солдата».
– Опять то же самое! – воскликнула Уна.
– Верно; ответы были не слишком разнообразны. Тем не менее, как он и предполагал, благодаря известиям о его победах, нас на границе очень, очень долго не беспокоили. Пикты разжирели не хуже собственных овец, пасшихся среди вереска, и мои солдаты, хоть их и осталось немного, имели довольно времени наупражняться во владении своим оружием. Да, со стороны Вал казался крепким. Но я-то знал, как слабы мы были. Стоило лишь слухам о любом поражении Максима распространиться среди Крылатых Шапок – и они бы насели на нас всерьез. И тогда Валу не устоять! Пиктов я не боялся; но Крылатые Шапки с каждым днем умножали свои силы, а мне неоткуда было взять подкрепления. Максим опустошил Британию, и я чувствовал себя человеком, подпирающим гнилой жердочкой плетень, чтобы заградиться от стада быков.
Вот так, мои друзья, мы и жили, без конца ожидая помощи от Максима – помощи, которой он так и не прислал.
Вскоре он сообщил, что собирает армию против Феодосия. Я читал его письмо вместе с Пертинаксом, заглядывавшим мне через плечо: «Скажи своему отцу, что судьба велит мне запрячь трех мулов или быть разорванным ими. Надеюсь, мне удастся в этом году разделаться с Феодосием, сыном Феодосия, раз и навсегда. Тогда я назначу тебя править Британией, а Пертинакса, если он захочет, Галлией. Жаль, что сейчас вас нет со мною: вы бы помогли мне привести вспомогательный корпус в надлежащий вид. Слухам о моей болезни не верьте. Есть кое-какие неполадки в старом теле, но все пройдет, как только я въеду верхом в Рим».
«Безнадежное дело, – молвил Пертинакс, дочитав. – Это письмо обреченного. Я и сам конченый человек, я такие вещи чувствую. Что это за приписка в самом низу? «Скажи Пертинаксу, что я познакомился с его дядей, дуумвиром Дивиона, и что он отчитался передо мной в наследстве его матушки. Я отправил ее с подобающей охраной в Никею, где климат потеплее».
«Вот и еще доказательство, – сказал Пертинакс. – От Никеи недалеко морем до Рима. В случае опасности можно отправиться туда. Да, Максим предвидит свою смерть и напоследок стремится исполнить свои обещания. Но я рад, что он переговорил с моим дядюшкой».
«Что за мрачные мысли у тебя сегодня!» – заметил я с упреком.
«Мысли правильные. Богам надоела эта игра в кошки-мышки. Феодосий разобьет Максима. Он обречен!»
«Ты ему это хочешь написать?»
«Гляди, что я напишу». Он взял перо и на моих глазах набросал письмо Максиму – безмятежное, как летний день, приветливое и игривое, как любовная записка. Даже я, читая его, почувствовал облегчение, – пока не увидел лицо Пертинакса!
«А теперь, – сказал он, запечатывая письмо, – считай, что мы с тобой мертвецы, брат. Ну да ладно. Пойдем помолимся».
И мы вошли в храм Митры и принесли обычные молитвы. И потянулись дни, полные, как всегда, тревожных слухов, – день за днем, пока вновь не наступила зима.
- Предыдущая
- 32/100
- Следующая
