Жили два друга - Семенихин Геннадий Александрович - Страница 34
- Предыдущая
- 34/103
- Следующая
Но вот карандаш замер, словно сломалось его острие.
Пчелинцев поднял его вверх, потом прижал к губам и долго-долго думал. Демин хотел подойти незаметно, но ветка хрустнула под его ногой, и Пчелинцев обернулся.
– Ах, это ты. Как уссурийский тигр подкрался.
– Преувеличиваешь, шел без всяких предосторожностей. – Демин приблизился к сержанту и нерешительно заглянул через плечо в тетрадь. – Ну, как пишется, дружище?
– Сегодня ничего, – охотно ответил Пчелинцев. – Пять страничек прибавил, а дальше уже не пошло. Да и свет, как видишь, начинаем тускнеть над нашим миром. Посмотри на березки, они все в крови. Как узники в белых халатах, которых в концлагере расстреливают. Пять страничек под естественным освещением – эго хорошо. Будут силы, я еще сегодня ночью пару под искусственным светом к ним прибавлю. Мы, кстати, «летучую мышь» достали. Это все хозяйственный «папаша» Заморин отличается. Так что, если ночью в гости придешь, артиллерийской гильзы больше не увидишь. Выбросили.
Демин присел рядом на плащ-палатку, весело поинтересовался:
– Как же ты свой труд конспирируешь? Или ребята уже догадываются, что книгу пишешь?
– Какое там, – беспечно рассмеялся Пчелинцев. – «Папаше» Заморину я объяснил, что пишу письма маме. Каждый день пишу. Он человек положительный и к сыновнему долгу относится со святым уважением. Хуже с Рамазановым. Хитрый татарин. «Слушай, говорит, что ты за моду выдумал каждый день письма писать, да еще в бухгалтерской книге какой то? Вчера маме писал, сегодня маме, завтра тоже маме? Ой, хитрый ты человек. Наверное, одной любимой милашке пишешь, а делаешь вид, что «маме».
– И ты что же?
– Сознался, – хлопнул себя по коленке Пчелинцев. – Сказал, что милашке пишу. Он и отстал. Спасибо, что Зара к нам в землянку не ходит. Давно бы сообразила в чем дело, – нежно прибавил стрелок.
– Нам пора и на ужин, – сказал Демин.
– Пора, – равнодушно согласился Пчелинцев, и по взгляду его больших, затуманенных мыслью глаз понял Николай, как ему сейчас безразличны и этот лес, и догорающий закат, и предстоящий ужин. Леонид поднял с земли плащ-палатку, накинул на плечи, и они зашагали.
Шуршала плащ-палатка, когда они, сокращая путь, продирались сквозь кустарник, шуршали опавшие листья под ногами.
Две красные ракеты осколками посыпались на пожухлую осеннюю траву аэродрома. Они приказывали двенадцати экипажам занять готовность номер один.
Летчики и стрелки бросились по кабинам. Целая эскадрилья должна была лететь на сложное и ответственное задание. За Варшавой, распростершейся в черном пепле, за широкой быстроструйной Вислой, близ города Коло, на одном малоприметном разъезде враг сосредоточил пять эшелонов. Об этом по рации передали из-за линии фронта наши разведчики. И еще они передали, что из этих пяти эшелонов один загружен баллонами с химическим веществом, неизвестно для чего предназначенным. Показывая экипажам схему расположения зенитных батарей, сообщенную теми же разведчиками, полковник Заворыгин, сжимая губы, говорил:
– Видите, их сколько, ребята? Если одновременный заградительный залп дадут, небо как при солнечном затмении будет. Но вы все равно должны пробиться и накрыть бомбами цель. Потому что дело такого рода: война идет к концу, и этот психопат Гитлер любой фортель со своим химическим веществом может выкинуть. Так что я вас прошу, товарищи офицеры.
Демин со всех сторон обдумал задание. Где-то в душе шевельнулся приглушенный голосок командирского самолюбия, заставивший подумать, что он бы и всю эскадрилью не хуже сводил на цель, чем Чичико Белашвили, которому это поручили. Изменил бы только построение маршрута при заходе в атаку, и все бы вышло как нельзя лучше. Но он тотчас же погасил в себе этот тщеславный огонек. Своего воздушного стрелка Демин тоже со всеми деталями ознакомил с планом налета на станцию. И все же, когда две красные ракеты прочертили воздух над аэродромом, прежде чем занять свое место, подбежал к хвосту самолета, чтобы еще раз напомнить Пчелинцеву некоторые детали. Картина, которую он увидел, заставила его опешить. Сержант с пилоткой в руке бегал вокруг киля штурмовика, то и дело припадал к земле, пытаясь кого-то накрыть.
– Ты чего? – остолбенело промолвил Демин.
– Подожди, подожди, командир, – отмахнулся Пчелинцев. – Я его, ракалью, сейчас, сейчас… – Из-под пилотки с веселым стрекотом выпрыгнул серый кузнечик и скрылся в траве. «Ну и ну, – развел руками старший лейтенант, – через три-четыре минуты выруливать, а он кузнечиков ловит. Ну ребенок великовозрастный!»
– Сержант Пчелинцев! – громко оказал Демин.
Леонид неуклюже взмахнул руками, нахлобучил серую от пыли пилотку, вытянул руки по швам.
– Слушаюсь, командир.
– Ну как не стыдно, Леня! – проворчал Демин. – Идем на сложную цель, а ты игрушки затеял. Пчелинцев посмотрел на него обезоруживающе ясными глазами, щеки его побледнели.
– Да, нам же лететь… виноват, командир, больше не буду.
В его голосе прозвучала такая усталость, что у Демина сжалось сердце.
– Смотри, Леня. – Николай взял в руки планшетку. – До Вислы идем курсом двести восемьдесят семь. Линию фронта пересекаем вот здесь. От этой деревни остался пепел. Здесь истребители могут атаковать с любых ракурсов. Варшаву обходим. На цель будем заходить от этого вот леска с высоты триста метров. А дальше – по обстановке.
Тонкие брови у Пчелинцева взметнулись.
– Зачем же на высоте триста метров? Гораздо резоннее выйти к станции на бреющем, сделать «горку» и атаковать. Больше внезапности и меньше риска.
– Смотри ты, какой умник! – сердито заметил Демин. – Когда станешь полком командовать, тогда и будешь принимать решения. Очень нужна мне сейчас твоя критика. – Демин внезапно осекся, потому что вспомнил, что и сам на предварительной подготовке высказал такое же точно мнение.
– Юпитер, ты сердишься, значит, ты не прав, – сказал Пчелинцев примирительно и, кинув пилотку на чехол, разостланный Замориным за хвостом самолета, стал натягивать на голову шлемофон.
– Смотри, Ленька, в полете как можно больше внимания. Как можно чаще сообщай, как ложатся разрывы. А эту химию мы накроем.
- Предыдущая
- 34/103
- Следующая
