Школа двойников - Баконина Марианна Станиславовна - Страница 8
- Предыдущая
- 8/80
- Следующая
Лизавета подпрыгнула и сиганула в сторону – так поступают искушенные герои триллеров, почувствовав спиной холодное дыхание пистолетного дула. Разумеется, никакого пистолета за ее спиной не было. Там стоял Валерий Леонтьевич и, радостно улыбаясь, продолжал:
– Почему вы здесь скандалите?
– Вас ищем! – улыбнулась в ответ Лизавета.
Глеб почтительно промолчал.
– А в чем дело? – Валерий Леонтьевич скорчил удивленную мину.
– Как в чем? Вы же обещали разузнать, как там несчастный любитель водочки из буфета. – Лизавета старалась говорить обиженно и в то же время кокетливо, в стиле, приятном для уха постаревших покорителей сердец.
Валерий Леонтьевич немедленно откликнулся:
– Да, да, помню, вот только замотался. Здесь… – Он возвел глаза к потолку, чтобы кто-нибудь, не дай Бог, не подумал, будто «здесь» – это просто здесь, а не в эшелонах власти. – Здесь такое творится… Немудрено забыть обо всем.
– Так как он?
– Вы были правы. Инфаркт. Спасти не удалось. Не берег свое сердце. Такие дела.
– А кто он? Что он здесь делал?
– Он-то? Мелкая сошка. Второй помощник одного не очень заметного депутата, Игоря Ивановича Поливанова. Я знаю этот тип людей. – Валерий Леонтьевич кривовато ухмыльнулся. – Они с энтузиазмом крутились сначала вокруг тех, кто шумел на митингах, потом в Верховном Совете Союза, далее перебрались в Верховный Совет России, а затем их унаследовала Дума. Незаметные, незаменимые и восторженные. Сателлиты. Своего рода группа поддержки, вроде девочек в коротких юбочках, что размахивают букетами на состязаниях по американскому футболу.
– Имя-то у этого сателлита есть?
– Владимир Дедуков. Пятьдесят два года. Когда-то, очень давно, работал в Институте всемирной истории, специалист по средневековью, научный сотрудник, правда, младший. – Просто кривая ухмылка Валерия Леонтьевича постепенно переросла в ухмылку сардоническую. Злую, даже злобную. Так, скорее всего, усмехались пресыщенные римские сенаторы. – Потом переквалифицировался на историю современности. И… сердце не выдержало.
– Вы иронизируете, Валерий Леонтьевич! Интересно почему? – Лизавета похлопала ресницами и вообще постаралась сделать взгляд предельно наивным: что недозволено простым смертным журналистам, то позволено куклам Барби. Она наверняка знала, что мужчины типа этого председателя ассоциации журналистов пустоголовым куклам Барби прощают все.
– Не плакать же! Не люблю прихвостней! – По непонятным причинам самого себя, с удовольствием тусующегося среди важных и особо важных персон, Валерий Леонтьевич прихвостнем не считал. – И вообще, милая Лизавета, зачем вы забиваете свою прелестную головку черт знает чем? – В голосе Валерия Леонтьевича зазвенели отеческие нотки, глаза заволокло мечтательно-маслянистой пленкой.
Обычно после заданных таким тоном вопросов мужчины приглашают в ресторан, где начинают сетовать на горькую холостяцкую судьбу. Так поступают все мужчины, женатые в том числе.
Он ласково, почти по-отечески приобнял Лизавету за талию и зашагал по длинному коридору. Следом потянулись Славик и Глеб. Лизавета услышала, как комодообразный охранник облегченно вздохнул. По сути, Валерий Леонтьевич уводил их с места репортажа. Но сопротивляться было бессмысленно. «Раз молчит гора, попробуем выведать что-нибудь у Магомета», – решила она.
– А я думала, вы про нас забыли. – Лизавета намеренно объединила себя с корреспондентом «Огонька». – И еще вопрос – вы, случайно, не знаете, чем занимается депутат Поливанов?
– Он, если не ошибаюсь, в прошлом директор школы, где-то в провинции, в Орле или в Туле. Там его и выбрали. В Думе он особо не выделялся, ни в какие фракции не вступал, в порочащих связях замечен не был, жил тем, что выгодно пристраивал свой голос во время равновесных голосований. Его думской темой было народное образование – так сказать, по специальности.
– А помощник?
– Бог его знает, тоже, наверное, образованием занимался.
– Ах, образованием, школами, значит, тогда все ясно! – Лизавета вовремя прикусила язычок. Никого, кажется, не заинтересовала ее реплика. Валерий Леонтьевич тем временем перешел к делу. Не зря же он обнимал ее за талию, прогуливаясь по длинному коридору.
– Оставим это, милая Лизавета. Сегодня вечером в ресторане Дома журналиста будет небольшой банкет по случаю выборов. Я был бы счастлив, если бы вы приняли мое приглашение…
– Это в «Трех пескарях» банкет? – вмешался в разговор Глеб.
Валерий Леонтьевич не счел нужным ответить молодому собрату по перу или, если не отставать от времени, собрату по компьютерной верстке.
– Ой, это тот, что рекламируют! – Лизавета стремительно вживалась в образ Барби, которой прощают все. – Я бы так хотела, так хотела пойти. Даже по телевизору видно, как там красиво, но надо лететь домой – сегодня в вечернем выпуске ждут репортажи. И билеты уже есть…
– Понятно. – Теперь усмешка Валерия Леонтьевича уже не выглядела злой. – Репортаж с концептуальным определением избирательной урны следует показать сегодня же. Вы сумели обмануть председателя: отвечая, он полагал, что имеет дело с «проверенными товарищами». И вдруг неприятные подробности о выборах в северной столице. Подчиненные-то, в том числе председатель вашей окружной комиссии, не торопились доложить по инстанции дурную весть – никто не спешит получить приглашение на казнь, особенно собственную. А тут… Будь я вашим главным редактором, ваш скорбный труд не пропал бы, очаровательная леди.
Многозначительная тирада шефа независимых журналистов была слишком перегружена литературными аллюзиями. Он словно поставил перед собой цель явить миру, а пуще всего Лизавете, Глебу и Славику, свою образованность и начитанность. Лизавета немедленно сообразила, что ее потуги смотреться идиоткой, благоухающей духами «Дольче Вита», не нужны и даже вредят делу. Она опять сделала умное лицо. Валерий же Леонтьевич продолжал вещать:
– Жаль, что не присоединитесь к нам. Тогда удовлетворите мое любопытство – почему вы так настойчиво расспрашиваете об этом мелком деятеле от политики? Была бы известная персона – тогда понятно… – Задав вопрос, он внимательно заглянул ей в глаза.
Лизавета выдержала пристальный взгляд, потом посмотрела на Глеба, который шел на полшага сзади, – тот тоже напряженно ждал ответа. Экие любопытные!
– Действительно! Я тоже дивлюсь, Валерий Леонтьевич. Это она меня сюда притащила, все никак не могла успокоиться! Я уж и так и сяк спрашивал, отчего ее это дельце зацепило, – ни в какую, хоть кол на голове теши!
– Просто вы посредственные журналисты, а она нет, – сказал вдруг Славик Гайский. – Лизавета – журналист классный, потому что не ленивая и любопытная.
Глеб и Валерий Леонтьевич разом повернулись к нему, у обоих вытянулись лица – не то от удивления, не то от обиды. Не каждый день корреспондентов российского «Ньюсуика» и уж тем более патронов отечественной независимой журналистики называют в глаза посредственностями.
– Боже, а я все размышлял, умеет ли он говорить. – Глеб смотрел на Славика Гайского, как отец на двухгодовалого шалуна, вдруг вышедшего к гостям с заявлением «я обкакался»: с одной стороны, мальчик выучил новое слово, а с другой – следует объяснить ему, что кое-какие секреты следует хранить при себе.
– Ты напрасно считаешь немыми всех, кто может молчать более трех минут. – В Лизавете всегда было сильно чувство локтя и классовой солидарности. – Не каждый же способен трещать как сорока.
– Вот уж не думал, что похожу на сию почтенную птицу, – раздраженно проговорил Глеб. Он по-настоящему разозлился, и это бросалось в глаза. Валерий Леонтьевич был спокоен, но хмурился. Лизавета поняла, что переборщила. Эти люди не сделали ей ничего плохого, наоборот, помогли. Глеб к тому же старательно развлекал на пресс-конференции. Валерий Леонтьевич похвалил ее русский язык. А они со Славиком обзываются и вообще ведут себя неподобающе, словно и не петербуржцы вовсе. И стоит ли так рьяно хранить в тайне последние слова историка Владимира Дедукова?
- Предыдущая
- 8/80
- Следующая
