Чудны дела твои, Господи! - Устинова Татьяна Витальевна - Страница 54
- Предыдущая
- 54/59
- Следующая
Она налила шампанское в стаканы с подстаканниками и сделала себе громадный бутерброд. Села и закинула ногу на ногу.
– Ну, за окончание работ!..
Андрей Ильич глотнул теплого шампанского и спросил осторожно:
– Каких работ, Евгения Алексеевна?
Она засмеялась.
– Этот парень, ваш заместитель. Он же мент, правильно я поняла?
Боголюбов кивнул.
– Я догадалась, когда он вытащил у меня паспорт. Но открыться ему я все равно никак не могла. Вы уж меня извините.
– Вы… кто? – спросил Боголюбов. В коридоре почти под дверью громко и гортанно закричали, затем вступил еще один голос, а потом несколько. – Шумно тут у вас.
– Общежитие. – Она пожала плечами. – Иностранные рабочие на нелегальном положении и их семьи. А что вы хотите?
– Я хочу знать, кто вы.
– Страховой детектив Басова Евгения Алексеевна. Из Екатеринбурга. Да я вам сейчас все объясню!
– Хотелось бы, – пробормотал Боголюбов и еще глотнул из стакана.
– У меня задание. Проверить законность приобретения бронзовой скульптуры. Авторство приписывается Франческо Беллини, восемнадцатый век. Хотите, фотографии покажу?
Она извлекла из шкафа вполне цивилизованный портфель и выложила перед Боголюбовым несколько фото.
– Эту бронзу, согласно историческим документам, австрийский маршал Меннинг подарил Суворову, а потом она по наследству досталась Муромцеву, хозяину усадьбы, где сейчас ваш музей. В наше время была куплена вполне легально, документы на первый взгляд никаких сомнений не вызывали. Скульптура очень старинная и ценная, и приобретатель, естественно, решил ее застраховать. Ну, на большую сумму, конечно. Мы, то есть страховая компания, стали изучать вопрос, и оказалось, что бронза была когда-то собственностью вашего музея, а дальше концов никаких, сколько мы ни искали.
Боголюбов повертел в руках фотографию.
– Ну, не могла же она просто так из воздуха возникнуть, правда? Значит, украдена! Кем и когда? Музей не заявлял о краже, мы подняли все архивы. Ну вот… Мне пришлось отправляться сюда и… разбираться на месте. В общем, сразу стало понятно, что официальным путем я ничего не добьюсь, и пришлось соорудить… маскарадный костюм.
Она вытянула ноги и поболтала ими. Ряса заколыхалась.
– Кстати, это проверенный способ. На таких, как я – нищенок, побирушек, тихих и убогих, – как правило, никто не обращает внимания!
– И… что вы установили?
– Краденая бронза, конечно. – Ефросинья, то есть Евгения Алексеевна, кивнула на фотографию. – Я в музей приходила каждый день. Или почти каждый. Я тот зал, где старые фотографии, и довоенные и послевоенные, наизусть выучила, могу с закрытыми глазами рассказать, что на них изображено. И на одной – как раз! Наша бронза! То есть это музейная вещь, которая когда-то кем-то зачем-то была украдена.
– Ну как – зачем? Чтобы продать.
– Ну да. Налейте мне еще шампанского. Я молодец!
– Наверное, – согласился Андрей Ильич.
– Вообще, в музее происходят всякие… деловые операции. Я об этом догадалась довольно быстро. На таких, как я, не обращают внимания, говорю же! И люди здесь вполне серьезные. Когда вы приехали, я пыталась вас предупредить, но сказать, кто я такая, никак не могла, простите! Мало ли как вы себя повели бы! А у меня многомесячная работа.
– Ну, конечно.
– Как я поняла, махинации проворачивались не только с бронзой, но и с картинами. Они очень много говорили про картины в доме старого директора.
Я подслушивала. С той стороны, где прудик! Перелезу через забор, сяду под яблоню и сижу. Они, если замечали, выгоняли меня, а я знай свое: Божий человек, куда хочу, туда и хожу. Собака ко мне привыкла, мы с ней вместе сидели.
Она еще глотнула.
– Это я к вам забралась в первый вечер, – призналась она и засмеялась. – Извините меня! Я же… детектив! Мне было очень интересно, кто вы! Вы же совершенно не похожи на музейного работника! Я хотела ваши документы посмотреть потихоньку. И ничего не нашла, конечно. И вот что меня удивило – в директорском доме не было никаких картин!
– Я знаю.
– Я думаю, их подворовывали из музея, а потом продавали. Но сначала, разумеется, писали что-то сверху. До конца я не разобралась, да у меня и задачи такой не было.
– Эх, Евгения Алексеевна, – произнес Боголюбов с досадой, – как бы вы мне помогли, если б сразу сказали, кто вы!
– Возможно.
– Да не возможно, а точно! И зачем вы все время пугали Анну Львовну? Пророчествовали? «Дому сему быть пусту»? В роль вошли?
Она махнула рукой.
– Пугала, потому что она мне не нравилась страшно!.. Отвратительная тетка!.. Правда! Как она разговаривала, слышали бы вы!
– Я слышал.
– А собака? Она собаку приказала под крыльцо посадить, и никто не посмел ослушаться!
– Тогда зачем вы поставили ей на стол цветы в день похорон?
Евгения исподлобья посмотрела на него.
– Потому что так полагается, – отчеканила она. – Я не была на кладбище, а человека, каким бы он ни был, нужно проводить по-человечески.
– Хорошо бы по-человечески, – задумчиво согласился Андрей Ильич. – Вообще, хорошо бы всегда все делать по-человечески.
Боголюбов съел тарелку огненной ухи и пять расстегаев, развеселился, раздухарился и спросил у Леры, добавляла ли она в уху шампанское.
– Зачем? – не поняла она.
– Как зачем?! – вскричал разгулявшийся Боголюбов. – Ты ничего не понимаешь в ухе! Обязательно нужно добавить полстакана водки или стакан сухого шампанского.
– Это ты ничего не понимаешь в ухе, – отвечала Лера из коридорчика. Она там давно возилась, брякала чем-то. – Это если уха из осетрины, тогда в нее шампанское льют, такая уха роскошь любит. А если из речной рыбешки, водки достаточно.
Боголюбов закрутил кран, пристроил вымытые скопинские тарелки на полку и критическим взглядом оглядел свою кухню.
Буфет выбрасывать ни за что не стану, решил он. К нему только нужно дверцу приделать. Спрошу у Модеста, наверняка в городе есть краснодеревщик, который еще не допился до белой горячки. Плита времен Очакова и покоренья Крыма тоже послужит. Латунная ванна с краниками – прекрасная вещь. На какой-нибудь барахолке Лерка найдет ширму. Она мастерица находить всякие такие штуки. Ширма будет на ножках, с резным заборчиком поверху. Мы ее перетянем и поставим вот так, чтобы сидя за столом не таращиться в ванну. Ну, шторы тоже Лерка подберет. Она всегда так делает – купит какую-нибудь ерунду, скажет: поставим сюда. Ставим, и так хорошо получается! Как будто профессиональный дизайнер придумал.
– Лерка, – крикнул размягченным ухой и приятными мыслями Боголюбов. – Ты купишь ширму?..
– Какую ширму?
Она появилась на пороге с веником и совком. В совке щепки и какой-то мусор, довольно много. Должно быть, она перед печкой подметала.
– Ширма – это ширма, – сказал Боголюбов, внезапно и сильно разволновавшись. – Ты что, не знаешь такого слова?
Лера ссыпала мусор в ведро, аккуратно убрала под раковину веник и совок и посмотрела на Боголюбова.
– Мне нужно в Москву, Андрей, – сказала она довольно холодно. – Праздники впереди, меня ждут.
– Да кто там тебя ждет!
– Кто бы ни ждал, а мне все равно надо ехать.
Боголюбов вдруг вскипел:
– Надо, значит, давай езжай. Скатертью дорога.
– Мы… неправильно себя ведем, Андрей.
– Что значит – неправильно? А как правильно?
Он подошел, взял ее за плечи и поцеловал. И она его поцеловала.
– Лера, я тебя не хочу.
– Я тебя тоже не хочу. – Она посмотрела ему в лицо. – Не трогай меня.
– Я тебя не трогаю.
Он провел по ее рукам – вверх и вниз. Руки были совсем холодные, зима на дворе, конец света, а она в футболке! Бриллиантовые капли болтались в наивных розовых ушах, и он вспомнил, как придумывал ей подарок и как радовался, придумав эти самые капли!.. Художник-ювелир, приятель его приятеля, нарисовал их на плотной желтоватой бумаге, и Боголюбов долго прикидывал, хватит ли у него денег, и страшно гордился собой, когда понял, что хватит.
- Предыдущая
- 54/59
- Следующая
