Над Москвою небо чистое - Семенихин Геннадий Александрович - Страница 19

• Предыдущая
• 19/113
• Следующая

В первые дни Алеша просыпался на рассвете от рева опробуемых техниками моторов. Словно петушиное пение, рев этот начинался в одном конце летного поля, подхватывался в другом, потом в него вплетались голоса всех остальных моторов, и Алеше, не привыкшему, чтобы так рано просыпался аэродром, было уже не до сна. Он ворочался с боку на бок, часто открывал глаза, смотрел в окна, откуда сквозь шторы вползали узкие полосы рассвета. Но однажды, очнувшись от крепкого сна в тот же час, он удивился необычной тишине. Алеше стало не по себе. Он прислушался, потом облегченно вздохнул. Нет! Моторы опробуемых самолетов гудели все так же. Просто он привык к этому гулу.

Ежедневно с утра до ночи, поднимая кудлатые облака пыли, взлетали и садились истребители. Слушая доклады возвращающихся из боя летчиков, их рассказы в столовой за поздним ужином, когда каждому летавшему на задание выдавалась стограммовая порция водки, Алеша Стрельцов все с большими подробностями представлял себе картину боевых действий. Он понимал, что далеко не в каждом полете происходят те молниеносные воздушные бои с каскадом сложнейших фигур и заходами противнику в хвост, к которым он готовил себя всю жизнь. Теперь он знал, что бывают случаи, когда ввязываться в бой – преступление, потому что этим можно поставить в тяжелое положение и товарищей в воздухе, и тех, кто ведет бои на земле. Если, например, летчика послали в разведку, тот, собрав сведения, должен стремиться только на аэродром, ускользая от любой попытки противника навязать воздушный бой. А если в воздухе, наполняя его переливчатым гулом, летит косяк наших бомбардировщиков, красавцев ли «Петляковых-2», прозванных на фронте «пешками», или старушек СБ, ты, истребитель, должен их охранять, как пастух стадо овец от волков. Именно так говорил об этом капитан Султан-хан, Алеша собственными ушами слышал!

Однажды, вернувшись из полета, капитан ответил на вопрос оперативного дежурного Ипатьева, сбил ли он кого-нибудь из гитлеровцев:

– Не до драки было, Ипатьев. Я сегодня «пешек» охранял. Совсем как дагестанский пастух отару от волков.

Но были у истребителей и другие виды боевых действий, когда главной задачей становилось искать и бить противника – над облаками или под облаками, над городом или над переправой, где бы он ни был. Находить и точными очередями уничтожать. Именно тогда-то и отличались нынешние Алешины однополчане: и Боркун, и Султан-хан, и старший лейтенант Красильников, тот неразговорчивый летчик, что первым встретил их на аэродроме и показался обоим таким недружелюбным.

Султан-хан учил Алешу распознавать силуэты фашистских истребителей и бомбардировщиков, на какой бы высоте они ни появлялись. И не просто различать по очертаниям и по звуку моторов, а знать и устройство этих моторов, и расположение бронированных частей, и секторы обстрела.

– Заходишь справа со стороны солнца на «Юнкерс-88». Ракурс две четверти. Стрелок-радист фашистского самолета достанет тебя пулеметным огнем или нет?

– Достанет, товарищ капитан, – неуверенно отвечал Алеша.

– Чушь! – вскрикивал Султан-хан. – Когда заходишь снизу, не только радист, но и штурман не берет. Одна, вторая очередь – и ты делаешь ему маленький пожарчик. Веселый такой пожарчик, от которого он уже не кричит «хайль Гитлер!». Понятно?

– Понятно, – отвечал Стрельцов, и ему начинало казаться, что черные глаза Султан-хана загораются плохо скрываемой неприязнью.

– А где «мертвый конус» у «Юнкерса-88»?

Алеша на чертеже показывает пространство, в котором огонь с бомбардировщика не в состоянии поразить истребитель. Капитан скупо произносит:

– Угадал.

И занятия продолжались. С тоской и досадой Алеша думал: «Ну когда же им придет конец, когда же разрешат в кабину, закрепят самолет?» Он считал, что у Коли Воронова дела идут куда лучше. Однажды за обедом, когда в прохладной горнице крестьянского дома, где размещалась летная столовая, они остались вдвоем – все улетели на задание, – он спросил у товарища:

– Ты небось завтра или послезавтра в бой полетишь? А меня мой капитан все иностранными силуэтами мучит, будто я на завод к Мессершмитту ведущим конструктором должен пойти.

Он ожидал, что Коля отшутится, но тот мрачно тряхнул рыжими вихрами:

– У меня и того хуже. Думал, покладистый мужик этот Боркун, а заикнулся раз – возьмите на задание, он глазами как зыркнет: «Мне летающих гробов не надо» Это я-то летающий гроб! Училище по первому разряду окончил!

Воронов засопел и сердито отодвинул от себя стакан компоту. Оба становились угрюмыми, неразговорчивыми. И не знали они, что неумолимая фронтовая действительность брала свое и решительно ломала план комиссара Румянцева, заключавшийся в том, чтобы дать молодым летчикам хотя бы две недели осмотреться, привыкнуть к боевой жизни.

В пятницу вечером вместо двенадцати самолетов из боя возвратились десять. Комиссар стоял у порога землянки и мрачно смотрел, как, пересекая летное поле, к нему подходил чуть сутуловатый плечистый Боркун, водивший в бой эту группу. Комкая в руках шлем, опустив низко голову, встал он в трех шагах от комиссара и готовился, очевидно, произнести слова рапорта о выполнении задания, но Румянцев шагнул навстречу и остановил его одним коротким словом:

– Кто?

– Старший лейтенант Кручинин и лейтенант Глебов, – медленно выговорил Боркун.

– Как?

Боркун поднял голову, и Алешу удивили его глаза. Расширившиеся, с красными прожилками, они были такими усталыми и такая в них горела горечь, что он вздрогнул.

– Нас было двенадцать, – тихо заговорил Боркун, – их больше пятидесяти. Когда мы набирали высоту, одних Ю-88 насчитали четыре девятки. Моя группа навалилась на «юнкерсов», Султан-хан сковал «мессеров». Я зажег головного, ведомые еще двух. Султан-хан со своей четверкой сбил три «мессера», но вернулся вдвоем. Кручинин и Глебов загорелись на наших глазах.

– Выпрыгнули? – быстро спросил комиссар, вкладывая в этот вопрос последнюю надежду.

Боркун молча опустил глаза, посмотрел на носки сапог, будто самое главное было осмотреть сапоги. Глухо прибавил:

• Предыдущая
• 19/113
• Следующая