Великое путешествие кроликов - Адамс Ричард - Страница 17

• Предыдущая
• 17/66
• Следующая

— Мы не рассказываем старых сказок, — сказал Львиная Пасть. — Мы сочиняем стихи о нашей новой жизни, о современности.

Сейчас многое устарело и Эль-Эхрейра утратил для нас свое значение.

— Эль-Эхрейра был мастером смелых проделок, — вмешался Крушина, — а кроликам всегда будут нужны мужество и ум!

— Это не так! — послышался незнакомый голос с другого конца залы. — Кроликам нужны кротость и умение примириться с собственной участью!

— Это Гусиная Лапка, наш известный поэт, — пояснил Львиная Пасть. — Его идеи очень популярны. Не хотите ли его послушать?

— Хотим! Хотим! — послышалось со всех сторон. — Давайте Гусиную Лапку!

— Орех, — внезапно сказал Пятый. — Я хочу получше рассмотреть Гусиную Лапку, но мне страшно к нему приблизиться.

— Что ты, Пятый! Чего тут бояться!

— Помоги мне Фрис! — дрожа, отвечал Пятый. — Я чувствую его запах — он приводит меня в ужас!

— Не говори глупостей! Он пахнет не хуже всех других!

— Нет, он пахнет старым ячменем, оставленным догнивать в поле, или раненым кротом, который не может спрятаться в нору!

— По мне, так он пахнет крупным, жирным кроликом с животом, набитым морковкой! Но я согласен подойти к нему поближе!

Когда они пробрались через толпу на другой конец залы, Орех с удивлением увидел, что Гусиная Лапка всего-навсего зеленый юнец. В их старой колонии кролику такого возраста не разрешали публично рассказывать истории. Такие малыши имели право развлекать лишь маленькую компанию близких друзей.

У Гусиной Лапки был отчаянный и дикий взгляд, а его уши беспрерывно подрагивали. Все время прислушиваясь к чему-то, он упорно поворачивал голову назад, ко входу в туннель. Однако его голос полон был странного, захватывающего очарования, он был похож на голос ветра и на пляску света на лужайке, так что все присутствующие, стараясь уловить ритм его стихов, внимали ему, затаив дыхание.

Видно было, что эти стихи произвели глубокое впечатление на Пятого. В то же время он, казалось, испытывал необычайный ужас. То соглашаясь с каждым словом поэта, то содрогаясь от страха, он был охвачен искренним восторгом. Однако когда Гусиная Лапка кончил декламировать, Пятый, сделав отчаянное усилие, пришел в себя. Оскалив зубы, он облизывался, как Смородина, увидевший раздавленного ежа.

Внезапно Пятый резко подскочил и стал, отчаянно толкаясь, пробивать себе дорогу к выходу. Не обращая ни на кого ни малейшего внимания, он растолкал целую толпу кроликов, которые сердито на него огрызались. Наконец Пятый спасовал перед двумя тяжелыми самцами и остановился. Тут он забился в истерике, заколотил передними и затопал задними лапами, так что Орех, следовавший за ним по пятам, с большим трудом предотвратил начинавшуюся было драку.

— Мой брат тоже в некотором роде поэт, — объяснил Орех взъерошившимся кроликам. — Поэтому поэзия производит на него чрезвычайно сильное впечатление.

Один из кроликов не протестовал, но другой возразил Ореху:

— А, еще один поэт! В таком случае послушаем и его! Это будет компенсацией за то, что он вырвал из моего предплечья большой клок шерсти.

Тем временем Пятый обошел их и рвался к выходу. Прилагавший все усилия к тому, чтобы подружиться с хозяевами колонии, Орех сильно рассердился на Пятого, так что, проходя мимо Лохмача, шепнул:

— Идем, поучим его уму-разуму.

Орех считал, что Пятый вполне заслужил от Лохмача хорошей взбучки.

Они пошли по туннелю и настигли Пятого у выхода.

— Я внезапно почувствовал, что Гусиная Лапка неудержимо притягивает меня к себе! Так одно облако притягивает другое! — попытался объясниться Пятый. — Но ведь он безумен! Раньше я говорил, что крыша в их зале сделана из костей! Сейчас я вижу, что это не кости — это туман; туман безумия закрывает здесь небо! Даже при свете Фриса мы не сможем ясно видеть и спокойно бегать по земле!

— Что за чушь он болтает? — обратился ошеломленный Орех к Лохмачу.

— Он говорит об этом вислоухом ничтожестве, об этом простофиле-поэте! — отвечал Лохмач. — Он почему-то считает, что мы имеем какое-то отношение к Гусиной Лапке и его бредовой болтовне. Убавь пыл, Пятый! Сейчас нас волнует только ссора, которую ты затеял. Гусиная Лапка пусть проваливает ко всем чертям.

Пятый смотрел на них огромными глазами, казавшимися, как у мухи, больше всей его головы.

— Тебе только кажется, что ты — сам по себе, — сказал он. — А на самом деле вы оба — каждый по-своему — до ушей утонули в этом тумане. И где…

Орех прервал его, и Пятый со страхом на него посмотрел.

— Не скрою, Пятый, я хотел отругать тебя. Ты поставил под удар всю нашу будущую жизнь в этой колонии.

— Под удар? Да ведь эта колония…

— Ты так расстроен, что нет смысла тебя бранить. Сейчас ты немедленно спустишься с нами в нору и заснешь. Идем, и не смей больше разговаривать!

Жизнь кроликов проще нашей жизни в одном отношении: в иных обстоятельствах они не стесняются применить силу. Не имея возможности выбирать, Пятый последовал за Орехом и Лохмачом в ту нору, где они спали накануне. Она была пустой, они улеглись и немедленно заснули.

Было очень холодно, и крыша в самом деле была из костей… но нет, она была из переплетенных ветвей тиса! Тут и там на ней виднелись твердые сучья, жесткие, как лед, покрытые тусклыми красными ягодами.

«Идем, Орех, — сказал Львиная Пасть. — Возьмем в рот эти ягоды, отнесем в большую нору и съедим. Ведь ты хочешь жить по-нашему?» — «Не надо так жить! Нет!» — кричал Пятый.

Отводя цепкие ветви, появился Лохмач. Во рту у него были ягоды.

«Смотри, как я научился носить! — сказал Лохмач. — А я ухожу от вас! Спроси куда, спроси куда, спроси куда!»

Затем они где-то бежали, не подземными ходами, а по холодным полям, и Лохмач все ронял и ронял красные ягоды — красные, как капли крови, твердые, как скрученная железная проволока. «Не надо кусать эти ягоды, — сказал он. — Они ледяные».

Орех проснулся. Он лежал в норе и, дрожа от холода, подумал: как странно, что его не согревают тела соседей. Где же Пятый? Куда он снова ушел? Орех поднялся. По соседству ворочался Лохмач, пытаясь найти во сне теплый бок друга, чтобы прижаться к нему покрепче, но рядом никого не было. Неглубокая впадина в песчаном полу, где лежал Пятый, была еще теплой, но сам Пятый куда-то исчез.

— Пятый! — закричал Орех в темноту, уже зная, что ответа не будет.

• Предыдущая
• 17/66
• Следующая