Дочь палача и ведьмак - Пётч Оливер - Страница 25
- Предыдущая
- 25/105
- Следующая
В скором времени немногочисленные дома остались позади, и палач углубился в тенистый лес, что окружал гору. Он решил идти неприметной окольной тропой, чтобы не встречаться с толпами болтливых паломников. Детям, похоже, понравилась размеренная поступь деда, и они повизгивали от удовольствия. Петер то и дело показывал на птиц или белок, что сидели по веткам у края дорожки и с любопытством смотрели на шестиногое чудище. Мальчишка тем временем выдумывал затейливые названия для зверей и тоненьким голоском напевал детскую песенку:
– Майский жук в вышине, а твой папа на войне. Мать осталась в Померани…
– И чему только тебя мамка учит! – ругнулся Куизль.
Но в скором времени он и сам начал тихонько подпевать, а маленький Пауль тем временем уснул под размеренный шаг и пение.
Стоптанная тропа начала круто забирать вверх. Куизль хрипел и обливался потом; во время подъема он все думал о том, сколько паломников уже поднялись на Святую гору прежде его. Было время, и на одну только Троицу их собиралось более сорока тысяч. Вот и на Праздник трех причастий пилигримов ожидались целые полчища. Палач хорошо представлял себе, как мешал благочестивым делам запертый в монастыре ведьмак. Вероятно, поэтому процесс над его другом Непомуком собирались устроить уже в ближайшие дни.
Якоб решил сократить дорогу и прибавил шагу. Он сошел с узкого серпантина, обвивавшего гору, и стал подниматься напрямик. Время от времени ему попадались старые обрушенные ступени и поросшие мхом булыжники, торчавшие из листьев. Но по большей части палачу приходилось пробираться через доходившие до колен заросли. Далеко впереди несколько скал образовывали круг, точно основание башни. Куизль задрал голову и попытался высчитать, сколько еще осталось до монастыря.
– Смотри, дедуль, ведьма. Ты спалишь ее?
Петер показал куда-то направо: на прогалине стояла особенно высокая, не меньше восьми шагов, скала. На ней росла липа с кривыми ветвями; в тени деревьев она действительно выглядела как сгорбленная старуха.
– Не болтай ерунды, парень, – проворчал Куизль. – Это не ведьма, а…
Только потом он понял, что на самом деле имел в виду внук. У подножия скалы Якоб заметил вход в пещеру, подле которого тлел небольшой костер; возле него сидела старая седовласая женщина. Она вдруг медленно поднялась, опершись на палку. Одетая в подпоясанные веревкой лохмотья, старуха с трудом прошаркала босыми ногами к палачу и его внукам. Когда она встала перед ним, Куизль заглянул в ее белесые глаза. Старуха была, по всей видимости, слепой.
– Да сохранит тебя Господь, – пробормотала старуха и вытянула дрожащие руки. – Это ты, брат Йоханнес? Снова приготовил мне кашу из буковых орешков?
– Я… я всего лишь паломник, направляюсь в Андекс, – неуверенно ответил Куизль. – Скажи, почтенная, попаду я этой дорогой к монастырю?
Старуха вздрогнула и лишь через некоторое время овладела собой.
– Большой грех ты на себя принял, – прошептала она. – Страшный грех! Я чувствую это. Чертова гора заманила тебя ко мне, так ведь?
– Чертова гора? – Куизль помотал головой. – У меня нет времени на твои загадки, женщина. Я тут двух малышей несу к матери. Ну так что? Ведет эта тропа…
– Это вход в преисподнюю! – прошипела вдруг женщина и показала на пещеру позади себя. Голос ее зазвучал теперь с твердостью; белки глаз, казалось, осветились изнутри. – Я сторожу его, чтобы сатана не вернулся на землю. Но не властна над ним. Он поет, хрипит, стонет, я слышу его по ночам, когда он волочет свое чумное тело сквозь толщу горы…
Она протянула к палачу чахлые руки, отчего тот невольно отступил с отвращением на шаг.
– Остерегайся, путник! Я чувствую, что ты ступил на тропу Люцифера. Кто ты? Солдат, что приносит несчастья? Сколько жизней на твоей совести? Скажи, сколько?
– Я палач из Шонгау, – проворчал Куизль, почувствовав, как волосы на затылке встали дыбом. – Спроси советников, они ведут счет. А теперь дай пройти, пока я еще кого-нибудь не убил.
Палач отпихнул от себя руки старухи и торопливо обошел ее. Та гневно взмахнула палкой и закричала вслед Куизлю:
– Господь не случайно указал тебе этот путь! Признай истину, палач! Страшный суд близок! Я уже слышу, как роются демоны, как пробираются через землю, разгребают гнилые листья когтями! Скоро они будут здесь, очень скоро! Покайся, палач! Несчастье постигнет тебя!
Дети расплакались, и Куизль не сбавлял шага до тех пор, пока вопли старухи не превратились в отдаленное эхо. Сердце бешено колотилось, и причиной тому был не только напряженный подъем. Старуха что-то расшевелила в нем, нечто темное, кроющееся в глубине души; казалось, что все убитые, запытанные, колесованные, повешенные и обезглавленные одновременно возопили об отмщении. Якоб невольно вспомнил о видениях вчерашнего вечера, о военных воспоминаниях, что кружили теперь у него в голове…
Сколько жизней на твоей совести? Скажи, сколько?
Впервые за долгие годы Куизль по-настоящему испугался.
Он встряхнул головой и поспешил дальше по тенистой тропе. Деревья, казалось, тянулись к нему ветвями, и листья гладили по лицу. Дети плакали и вопили; Петер вцепился палачу в волосы, словно маленький разгневанный гном, и бесился у него на плечах.
Куизль оступился, едва не упав, затем отодвинул в сторону последнюю ветку, и взору его открылась залитая светом прогалина с лужайками и полями, золотистые колосья волновались на ветру. А впереди стоял в ярких лучах послеполуденного солнца монастырь Андекс.
Ужас остался позади.
Палач вдруг в голос рассмеялся. Какая-то старуха несла непонятно что про отмщение и расплату, а он испугался, как дите малое! Что с ним стряслось вообще? Давно пора было передать малышей Магдалене и сосредоточиться на своих делах. Пока сам не превратился в боязливого мальчишку, что пугается бабьих сказок.
Собравшись с духом, Куизль зашагал через поле к монастырю. Но он все-таки решил в эти дни помолиться и попросить отпущения грехов. Не то чтобы он действительно верил во что-нибудь – просто в любом случае это не повредило бы.
Магдалену разбудил сиплый кашель пожилого мужчины, лежавшего справа от нее. Старик захрипел и сплюнул на устланный тростником пол зеленый сгусток.
Магдалена брезгливо отвернулась. С прошлой ночи она лежала во флигеле монастыря – бывшей конюшне, которую настоятель предоставил в распоряжение больных. С утра пациентов было всего несколько человек, но за последние часы число их резко выросло. Магдалена насчитала в импровизированном лазарете не меньше двух десятков стонущих, храпящих и причитающих паломников. Они лежали на кишащих блохами койках или на соломенных тюфяках и дрожали, закутанные в тонкие одеяла. Старое и сырое строение пропахло конским навозом и человеческими экскрементами. Снаружи доносились песнопения богомольцев, которые стекались к монастырю, чтобы помолиться за хороший урожай, здоровых детей или просто за спокойный год без войн, голода и болезней.
Магдалена осторожно ощупала пахнущую травами повязку на шее. Рана оказалась неглубокой, необычным выстрелом ей лишь оцарапало кожу. Но усталость и потеря крови не прошли даром, и Магдалена пролежала некоторое время без сознания. Незнакомец, который подкараулил ее возле монастырских стен, по-прежнему вселял в нее страх.
Незнакомец и странная мелодия.
Что, если это тот самый человек, который днем раньше столкнул ее с колокольни?
– Ну, что, вернулась в мир живых? – Над ней с улыбкой склонился Симон и протянул миску с горячей кашей. – Значит, мой отвар из мака пошел на пользу. Уже за полдень перевалило. Ты шестнадцать часов проспала, пару раз всего просыпалась!
– Я… мне это было необходимо, – ответила Магдалена в некотором смущении. – Зато теперь я проголодалась, как волк.
Она с аппетитом набросилась на кашу и, лишь собрав пальцем последние остатки, откинулась со вздохом на кровать, пробормотав:
– Да, неплохо. Очень даже неплохо. Почти как у моего родственника-живодера. – Лицо ее вдруг посерьезнело. – Вообще-то мне бы радоваться, что я еще жива и хоть что-то могу есть, – добавила она тихим голосом.
- Предыдущая
- 25/105
- Следующая
