Царьград. Трилогия - Посняков Андрей - Страница 8

Пока Ксанфия не услышала, что кто-то давно уже молотит в ворота.

– Пойду, открою. Наверное, Антип – сторож.

Женщина быстро набросила на себя одежду и, выбежав в прихожую, выглянула в дверь:

– Антип, ты?

– Я, госпожа. Не один, с отцом Георгием.

– Георгию пока ничего не говори! – подбежав сзади, быстро предупредил Алексей. – Не нужно зря подставлять друга.

– Да о чем не говорить-то?

– Узнаешь… А! Рад тебя видеть, дорогой гостюшка! Точнее даже сказать – хозяин. Ничего, что мы воспользовались твоим жилищем? Мы ненадолго, пока ремонт.

– Антип рассказал мне. – Георгий – все тот же, светлоглазый, русоголовый парень, только ныне – с небольшой бородкой и несколько усталым посмурневшим лицом – улыбнулся и крепко обнял приятеля. – Давненько же мы с тобою не виделись! Как мой крестник?

– Спит. Сейчас разбудим!

– Нет, нет, пусть спит, после с ним почеломкаемся. Хотя… – Георгий внезапно запнулся. – Может, уже и долго не свидимся.

Лешка вскинул глаза:

– Долго? А что такое случилось?

– Да уж случилось, брат. О том и зашел сказать. Через три дня еду с посольством на Русь!

– На Русь?! – удивленно переспросила Ксанфия.

– Ну да. В Русские земли, ко двору господина Василия Слепца – Владимирского и Московского князя.

– Вот оно что-о-о, – негромко протянул Алексей. – Вот как оно вышло-то! Оно и на руку! На…

…руку!

– Вот что, друже Георгий! Ты б моих с собой не прихватил? Я ведь тоже скоро уеду – далеко и надолго, а врагов хватает, сам понимаешь – государева служба!

Отправив жену и сына вместе с Георгием, Алексей сразу почувствовал себя гораздо свободнее – теперь-то он отвечал сам за себя, что называется – тылы были прикрыты. Вряд ли кто дознается, куда делись Ксанфия и Арсений, а ежели и дознается, так поди, догони!

Теперь можно было подумать и о себе, вернее – о своем деле. Но для начала найти жилище побезопаснее – тот, кто преследовал Алексея, наверняка скоро дознается о его возможных убежищах. Значит, нужно искать такие, о которых никто бы не догадался – уж злачных мест в городе хватало. Рассудив как следует, опальный тавуллярий остановил свой выбор на грязных запутанных улочках, вьющихся на северной окраине у развалин некогда блестящего дворца императора Константина Багрянородного, сразу за церковью Хора. Райончик был тот еще – проститутки, воры, насильники плюс ко всему – всякая портовая шваль из Влахернской гавани. Народу хватало – и на чужака там вряд ли кто обратил бы внимание… ежели б этот чужак выглядел соответственно и соответственно же держался. Рядом находилась городская стена и ворота – Калигарийские и Адрианопольские – неплохое подспорье на случай поспешного бегства. Ну и гавань – само собой. Гавань… Именно там, во Влахернской гавани Лешка когда-то познакомился с Ксанфией.

Вот с гавани-то он и начал. Рано утром заявился в Венецианский квартал, нанял за пару аспр челнок и, высадившись в гавани, насвистывая, зашагал следом за толпой паломников и матросов с какого-то недавно прибывшего корабля.

Естественно, никто из местных – кормившихся с приезжих – жителей не оставил без внимания идущих.

– Девочки! Девочки! – озираясь, предлагал какой-то подозрительного вила молодец в лихо заломленной на затылок шапке. – Очень хорошие девочки, отведу – не пожалеете! Бери, господин! – Молодец схватил проходившего мимо беглеца за руку. – Клянусь святым Николаем – не пожалеешь!

– Не надобно, – старший тавуллярий брезгливо вырвал руку.

– Есть и мальчики, господин, – оглянувшись, зашептал молодец. – Красивые мальчики. Некоторые – даже евнухи…

– Евнухи – есть неестественное для природы состояние! – подняв вверх большой палец, наставительно произнес Алексей.

– А-а-а, да ты, я вижу, философ! – настырный зазывала разочарованно свистнул.

– Да, философ, – тут же подтвердил Алексей, подумав про себя – а почему бы ему и не быть философом? Их тут много встречалось – странников, паломников и прочих. – Я Алексей, философ из Мистры!

– Так бы сразу и сказал!

Потеряв к беглецу всякий интерес, молодец бросился к проходившим матросам:

– Девочки! Девочки! Есть и мальчики… если хорошо поискать.

Ни девочки, ни – уж тем более – мальчики Алексея не интересовали. Интересовало другое – жилье. С видом завзятого путешественника, проплывшего на морском корабле уж по крайней мере неделю, а то и месяц, старший тавуллярий остановился рядом с довольно-таки приличного вида людьми и с усталым вздохом сбросил с плеч тяжелый мешок. Ежели б сейчас его увидал кто-то из старых знакомых или друзей – Иоанн, Панкратий или даже сам бывший начальник Филимон Гротас – вряд ли б они опознали в этом всклокоченном парне с пегой бородой и безумным взором своего бывшего коллегу. Да и одет тот был соответственно: длинная – почти до самых пят – туника, пропыленные провинциальные башмаки с подвязками, старый потертый плащ. Все это молодой человек только что приобрел в венецианском квартале за очень смешные деньги. Впрочем, в лучшие времена этакое тряпье Лешка бы и даром не взял.

– Господин желает снять комнату? – К остановившемуся лжепутешественнику тут же подбежал какой-то подросток. Небольшого роста, худенький, с приятным добрым лицом, одетый в короткую желтую тунику – видно, что новую – и темно-голубой плащ. Приличный, надо сказать, вид.

– Так я насчет жилья, господин. В доходном доме Никифора Ладикоса – здесь, недалеко – имеются хорошие комнаты.

Нет, уж слишком прилично одет этот парень! И доходный дом, который он сейчас рекламирует, тоже может оказаться вполне приличным – а это сейчас ни к чему.

Алексей прищурил глаза:

– Сколько?

– Десять аспр в день!

– Не пойдет – дорого.

– Ну, если поговорить с хозяином, может, он согласится и на восемь.

– Нет, мне бы что-нибудь подешевле.

– Подешевле одни притоны, господин!

Завидев идущих паломников, парнишка, бросив бесперспективного клиента, тут же побежал к ним.

Честно говоря, восемь маленьких серебряных монет – аспр – за приличную комнату было не так уж и дорого, учитывая что средний заработок какого-нибудь грузчика или землекопа составлял в день четырнадцать-пятнадцать аспр. Однако беглеца не устраивала приличная комната – нужно было закопаться поглубже.

Искоса Лешка обозрел толпу местных – что, неужели больше никто ничего не предложит?

Ага! Вот какая-то старушенция в небрежно накинутом на плечи рваном шерстяном платке – явно идет к нему. Подошла, повела крючковатым носом да, хмыкнув, прошамкала:

– Издалека к нам?

– Из Мистры, – тут же улыбнулся беглец. Потом приосанился и добавил, громко, чтоб все слышали: – Я – странствующий философ из школы Гемиста-Плифона, может, слыхала?

– Глиста Плафона? Не, не слыхала. Слыхала другое – ты вроде как ищешь недорогое жилье?

– Да. Место, где можно бросить кости.

– Найдется такое местечко… за три аспры в день.

– За три аспры?! – ахнул Лешка. – Откуда у нищего философа такие деньги?

– Хорошо, – поглядев по сторонам, бабка не стала настаивать. – Сговоримся и за две. Вижу – человек ты неплохой, опять же – философ. Иди за мной, господин.

– Что ж, – посчитав, что ничего больше он сейчас здесь не выстоит, Алексей с готовностью поднял с земли котомку. – Веди же меня, славная женщина!

«Славная женщина» – звали ее, как оказалось, Виринея Паскудница (в юности старуха немало вредила ближним) – около часа водила новоявленного «философа» по узкими и кривым улочкам, и уж потом, вдоволь помесив грязь, свернула к развалинам дворца. Лешка даже удивился – неужели эта наглая старуха хочет сдать ему какой-нибудь гнусный сырой позвал – даже для конспирации это было бы слишком, старший тавуллярий вовсе не собирался, рискуя собственным здоровьем, забиться в землю, словно дождевой червь.