Последний бобр - Алексеев Виктор Сергеевич - Страница 6

• Предыдущая
• 6/24
• Следующая

«Уже наябедничала», — зло подумал Миша и развернул сверток.

— Апельсины! — удивился Корольков. — Любит тебя бабушка.

— А куда ей деться, — заметил Миша и стал снимать ароматную шкурку. Разломил апельсин на дольки и предложил Королькову: — Держи. Угощайся на здоровье. А к тебе приходит кто-нибудь?

— Так я нездешний. Из Тулы. Там моя автобаза и дом. Мать с отцом старые. Тут, пожалуй, не наездишься: далеко и дороговато. Но я, брат, не скучаю. Ко мне каждый день зайчик наведывается.

— Ну ты брось шутки шутить, — обиделся Миша. — Зайчики только к детям приходят, да и то понарошке.

— К детям, может быть, и понарошке, — ответил Корольков, — а ко мне всерьез. Завтра, пожалуй, часов в восемь утра будем ждать гостя.

Солнечный луч глянул в окошко палаты, спрыгнул с подоконника и медленно подобрался к кровати, на которой спал мальчик. Во сне Миша летал, как летают большие птицы, широко раскинув крылья в плавном полете. Иногда он подолгу зависал над прудом и зорко вглядывался в серую гладь воды, различая юркие стайки огольцов, след жадной щуки и серебристые спинки плотвы. Он мог с высоты, как ловкая чайка, кинуться за добычей, но почему-то боялся, что снова не поднимется вверх. А ему необходимо было увидеть рыжую нутрию с длинным хвостом и бусинками настороженных глаз. Но она, словно чувствуя опасность, так и не появилась.

Солнечный луч, за которым следил Корольков, очень удивился, встретив в этой палате мальчика. Здесь он бывал каждый день и видел только взрослых больных людей. Чтобы лучше разглядеть его, луч коснулся жестких с рыжинкой волос, осветил нос, тонкие губы и теплым пятном застыл на лице мальчика.

Миша открыл глаза и снова зажмурился — так пристально глядело на него солнышко.

— Подъем! — бодро пропел Корольков. — Какой же ты охотник, если так долго спишь? На зарядку!

Миша вскочил с постели, а Корольков стал командовать:

— Руки на пояс — раз, два. Наклон влево — раз, два. Вправо — раз, два…

Миша вдруг заметил, что и Корольков сам делает зарядку. Пальцы его ног, торчащие из-под гипса, попеременно шевелились. Миша чуть не расхохотался, но пересилил себя.

— А я все равно ее поймаю, — сказал он, приседая.

— Кого? — не понял Корольков.

— Нутрию.

— Это ты зря, пусть живет на свободе. Животное, как и человек, всегда протестует против неволи. Вот она тебя и цапнула… А теперь умываться шагом марш!

Когда Миша умылся и тихонько вошел в палату, то услышал, как Корольков разговаривает. «С кем же это?» — подумал Миша и завертел головой.

Белая точка на стене. Но вот она задрожала и вытянулась в длинную линию. Потом линия согнулась и свернулась в клубок. А этот клубок задергался и завертелся быстро-быстро, потом сделал несколько прыжков и замер. Миша увидел голову зайчика — белый кружок и над ним два уха.

— Здравствуй, — тихо и нежно сказал Корольков, — сегодня ты очень резвый. Неужели волк за тобой гонится? — Он разговаривал с ним, как с живым. Зайчик будто кивнул, запрыгал и снова неутомимо закружился.

Миша смотрел на зайчика зачарованно, с таким интересом и возбуждением, как мультипликационный фильм «Ну, погоди!». Пятно медленно сокращалось, словно кто-то невидимый потихоньку обрезал его, пока совсем не исчезло.

— Ну и кино! — восторженно произнес Миша.

— А ты, брат, не верил!

— А он каждый день приходит?

— Почти каждый, кроме пасмурных, — ответил Корольков, — наверно, потому, что в пасмурные дни боится попасть под дождь. — И он снова рассмеялся.

Принесли завтрак, а потом начались лечебные процедуры. Королькова куда-то увезли на длинной тележке, а Мише сделали укол.

Без Королькова стало так грустно, что узкая с высокими белыми стенами палата снова показалась ему хитроумной ловушкой, в которую он сам, как неразумный зверек, добровольно залез. И нет теперь отсюда никакого выхода.

За окном послышался свист. Вначале Миша не поверил, а потом кинулся к окну, распахнув пошире обе створки. Что-то звякнуло, стукнувшись о батарею отопления, но Миша не стал разглядывать, в душе пело — пришли друзья.

— Здорово, ребята! — крикнул Миша, высовываясь из окна.

Мальчишки приветствовали его сдержанно, подняв правые руки, а потом Витька размахнулся, и в окно полетел белый комок. Он точно лег в середине комнаты. Витька бросал камни мастерски.

«Обложили твою нутрию. Тикай. В туалете на первом этаже открыто окно», — прочитал Миша записку и тут же побежал вниз.

— Так идти нельзя. Сразу узнают, что ты из больницы, — сказал Петька, показывая на больничную куртку и штаны.

— Спокойно! — предупредил Витька. — Сейчас придумаем. — Он был деловым человеком и не любил паники.

— Петька, снимай рубашку, а я брюки отдам. У меня под ними спортивные рейтузы. А это, Мишка, — он указал на больничное белье, — оставь в палате. Только быстрее, а то могут засечь.

Миша тихонько вошел в палату. Корольков лежал с закрытыми глазами. После процедуры он всегда спал.

Миша переоделся, прикрыл окно и вдруг под ногами увидел разбитое зеркальце.

Он машинально собрал осколки и положил в карман. Оглянулся на Королькова и заметил, что по сухим губам его скользит улыбка, светлая и радостная. Может, он во сне видел зайчика?

…В оправе молодой, чуть пробившейся травы светится старый пруд. Две галки по-хозяйски расхаживают по берегу и что-то ищут, взрыхляя отогревшуюся землю.

Мальчики, притаившись, лежат и зорко следят за выходами из норки, где живет нутрия. Все выходы прикрыты сетками. Выбежит — тогда не зевай, затягивай сетку веревкой и клади зверя в мешок. Нутрия, видимо, чувствует опасность и не выходит. Но ребята терпеливо ждут.

Миша лежит на боку, и каждая жилка в нем напряжена так, что сводит руку, которая держит веревку. Никуда уже не денется нутрия, потому что долго не просидит в норе, а как только сунется наружу, тут и останется. Отнесет он ее домой, и будет жить она в клетке. Это не какая-нибудь крыса или хорек, а ценный пушной зверь. Ведь мало кто может похвастаться, что дома у него живет нутрия.

Миша осторожно поворачивается на другой бок, не выпуская из рук веревки, и чувствует, как что-то острое впивается в ногу. Лезет в карман и выгребает оттуда осколки зеркала. Берет обломок покрупнее и ловит им солнце, а потом ловко направляет на дерево. На стволе ярко вспыхивает белое пятно, забавно подпрыгивает и замирает. Зайчик!

Внутри у Миши все обрывается. Он вскакивает и слышит, как ему кричат:

— Тяни, хватай!

Но поздно, зверек исчезает в норке.

— Эх ты, растяпа! — кричит Петька.

— Чего вскочил, дергать надо было веревку, — сердится Витька.

— Ладно, не хрюкать, — успокаивает Петька, — сейчас тряпку запалим и запихнем в этот проход. Она, рыжая, побежит через другой и попадется как миленькая.

Миша стоит, словно скованный по рукам и ногам.

— Ты что? — толкает его в бок Петька. — Околел, что ли?

Разжав кулак и снова увидев на ладони осколок зеркальца, Миша медленно уходит от ребят.

— Ты куда? — удивляется Витька.

— В больницу.

— Рехнулся? — заглядывая в глаза другу, плетется рядом Петька. — А как же нутрия?

Миша прибавляет шаг, потом срывается и бежит не оглядываясь.

Даже такой мастер рыбной ловли, как дед Егор, и тот не может сказать, будет ли сегодня клевать рыба. Ведь как получается: сидят два человека, удочки у них почти рядом и наживка одна, а глядишь — у одного клюет, а другому совсем не везет, хоть тресни. Нет рыбацкого счастья — сматывай удочки. Только один рыбак в Горках всегда уходит с добычей — это кот Юрка.

…Еще пар стелется по реке и далеко ворочается солнце, а дед Егор уже шагает по берегу Пахры. Пройдет метров десять, остановится, приглядится и снова идет — ищет место, где поставить удочки. Метрах в пяти за дедом Егором — кот Юрка. В тумане его почти не видно: серый, поджарый, с темными полосками на спине, он бесшумно ставит ноги в мокрую траву, следуя за Егором, пока тот не облюбует себе место. Потом посидит, посмотрит, как Егор закидывает удочки, мурлыкнет себе под нос, мол, посидел и ладно, и исчезнет.

• Предыдущая
• 6/24
• Следующая