Выбери любимый жанр

Крестовый поход на Россию - Сборник Сборник - Страница 2


Изменить размер шрифта:

2

Однако, несмотря на все свои недостатки, добровольческие формирования и армии союзников Германии имели отличную от нуля боевую ценность. Особенно это было важно в переломном 1942 году, потребовавшем от СССР наивысшего напряжения всех сил. Один только перечень войск государств, участвовавших в войне с Советским Союзом в 1941—1945 году, вызывает уважение к нашим предкам. Они сражались и победили не только Германию, но и ее многочисленную «свиту», в той или иной степени ненавидевшую нашу страну.

Алексей Исаев

Г.С. Филатов

ВОСТОЧНЫЙ ПОХОД МУССОЛИНИ

22 июня 1941 года в Риме и Берлине

Вечером 21 июня 1941 года министр иностранных дел Италии Чиано поздно не ложился спать: германский посол фон Бисмарк предупредил его, что ожидает из Берлина сообщение чрезвычайной важности. В полночь появился фон Бисмарк с папкой, на которой были вытиснены орел и имя фюрера: внутри лежало личное послание Гитлера. Фюрер сообщал, что он принял, «может быть, самое важное решение в своей жизни» – решение атаковать Россию.

«Мы сели на диван, – пишет начальник кабинета Чиано Анфузо в своих воспоминаниях, – и я перевел на итальянский язык гитлеровское послание. Когда Бисмарк, который следил за моим чтением по тексту, находил, что я перевожу недостаточно точно, он похлопывал меня по плечу и повторял перевод на английском языке»1.

По окончании затянувшегося чтения Чиано поспешил к телефону, чтобы доложить о потрясающей новости Муссолини. Тем временем потомок «великого канцлера» скороговоркой добавил, что Гитлер рассчитывает окончить кампанию за восемь недель. «Он высоко поднял брови, – рассказывает Анфузо, – показывая, что это кажется ему слишком оптимистичным, и поднял их еще выше, назвав имя Розенберга. «Это он будет заниматься администрацией оккупированных областей, – прошептал мне посол. – Планы уже готовы, и это будет повторением Польши. Я задаю себе вопрос, к чему это приведет». Он не сказал, что кампания будет проиграна, но выразил свой затаенный пессимизм несколькими тяжкими вздохами, смысл которых он предоставил мне толковать по собственному разумению»2.

Было уже четыре часа утра, когда возвратившийся Чиано сообщил, что едва Муссолини услышал сообщение своего министра, как предложил использовать итальянские войска против России. «Ему не терпится заработать в России чесотку», – комментировал слова своего тестя Чиано.

Во дворце Киджи, итальянском министерстве иностранных дел, с раннего утра началось необычное оживление: созванные в неурочный час чиновники срочно составляли дипломатические документы. Служащие протокольного отдела пребывали в большом волнении: было воскресенье – и им никак не удавалось связаться с советским послом. Лишь в 12.30 министр иностранных дел Италии встретился с представителем СССР. Заявление Чиано о том, что Италия присоединяется к агрессии гитлеровской Германии, не произвело ожидаемого впечатления, и молодой зять Муссолини был этим явно уязвлен.

Чувство разочарования испытал и итальянский посол в Берлине Альфьери. 22 июня он был разбужен телефонным звонком в четыре часа утра. Через двадцать пять минут – Альфьери пишет об этом с гордостью – его машина уже подъезжала к министерству иностранных дел Германии. В кабинете его ожидал Риббентроп, окруженный многочисленными адъютантами и секретарями: «Я имею честь сообщить вам. что сегодня в три часа утра немецкие войска перешли русскую границу…» Вернувшись в посольство и послав сообщение в Рим, Альфьери собрал своих ближайших сотрудников. «Мы обменялись впечатлениями, – пишет он, – и еще раз констатировали, что Германия поставила Италию перед свершившимся фактом, не предупредив заранее, что было ее долгом»3.

Немного погодя из Рима позвонил Чиано. Он просил расстроенного посла сообщить Гитлеру, что Италия в соответствии со «стальным пактом» считает себя в состоянии войны с Россией с трех часов утра 22 июня. Осторожный Альфьери попросил Чиано подтвердить это сообщение телеграммой. «Опыт сделал меня недоверчивым, – объясняет он, – уже были случаи, когда директивы так круто и неожиданно менялись, что я оказывался в тяжелом положении». Дождавшись телеграммы, Альфьери отправился к Риббентропу. Ему пришлось долго ожидать аудиенции: как объяснил секретарь, Риббентроп после бессонной ночи лег вздремнуть. Наконец, перед затянутым в блестящую дипломатическую форму итальянским послом появился немецкий министр иностранных дел. Он был в халате и домашних туфлях. «У него был заспанный вид и он выслушал мое сообщение, не придав ему значения», – сообщает Альфьери.

В то время как экстренные выпуски итальянских газет сообщили о «стальной решимости» союзников по оси «в соответствии с заранее согласованными планами» начать «крестовый поход против большевизма», Муссолини изливал своим близким негодование по поводу образа действий Гитлера. «Я не решаюсь ночью беспокоить прислугу, а он заставляет меня вскакивать с постели без всякого зазрения совести», – говорил он Чиано. «Я спрашиваю себя, – говорит он другому приближенному, журналисту д'Арома, – что такое Гитлер? В октябре прошлого года во Флоренции мы договорились о том, что сразу же после того, как будет сломлена Греция, он обрушит всю мощь своей авиации на Северную Африку. Теперь он неожиданно объявляет крестовый поход против России, хотя знает, что Япония не даст ни одного солдата и не истратит ни одного патрона против России… Это настоящее безумие, это идиотизм, сплошная импровизация!»4.

Чиано возвратился к событиям, сопутствовавшим вступлению Италии в войну против Советского Союза, через три года в весьма трагической для него обстановке. В январе 1944 года бывший министр иностранных дел Италии находился в сырой камере Веронской тюрьмы, ожидая расстрела за участие в свержении Муссолини 25 июля 1943 года. Надежды на спасение не было – на расправе со своим личным врагом настаивали Гитлер и Риббентроп, и Чиано решил излить свою ненависть к немцам и Муссолини на бумаге.

Его предсмертная записка стала предисловием к изданным после войны дневникам: «Во время итальянского нейтралитета и когда Италия вступила в войну, политика Берлина по отношению к нам была сплошной цепью вранья, интриг и обманов. С нами всегда обращались не как с партнерами, а как со слугами. Все действия предпринимались за нашей спиной, обо всех решениях, даже самых важных, нам сообщали, когда дело было уже сделано. Только подлая трусость Муссолини позволяла без возражения переносить это и делать вид, что все остается незамеченным. О нападении на Россию нам сообщили через полчаса после того, как войска рейха перешли восточную границу. А речь шла вовсе не о второстепенном событии… За неделю до этого, 16 июня, я был с Риббентропом в Венеции. Мир полнился слухами о предстоящей агрессии против Страны Советов, хотя чернила, которыми был подписан договор о дружбе, еще не совсем высохли. Я спросил об этом моего коллегу по оси, когда мы ехали в гондоле из отеля Даниели. «Дорогой Чиано, – ответил с хорошо продуманной медлительностью Риббентроп, – я еще ничего не могу вам сообщить. Любые решения скрыты в непроницаемой груди фюрера. Во всяком случае, одно можно сказать с уверенностью: если мы атакуем, то Россия через восемь недель будет стерта с географической карты». Из этих слов можно было заключить, что к большой доле вероломства по отношению к Италии следовало добавить столь же значительную дозу непонимания реального положения вещей, достаточную, во всяком случае, чтобы проиграть войну»5.

Для того чтобы разобраться в том, насколько обоснованным было негодование руководителей внешней политики Италии, следует вернуться немного назад. Если Гитлер и его приспешники тщательно скрывали от Муссолини дату нападения на Советский Союз, то это не значит, что война против Страны Советов была для Муссолини неожиданностью.

«Крестовый поход» против коммунизма был давнишней мечтой дуче. Об этом счел нужным напомнить официозный журнал «Вита итальяна» в связи с вступлением Италии в войну против Советского Союза: «В войне против СССР – войне, которую ведет ось, – Италия стоит на первой линии плечом к плечу с рейхом. Отправка итальянского экспедиционного корпуса на русский фронт символизирует присутствие Италии на передовой линии с военной точки зрения; она в то же время демонстрирует братство по оружию и итальянскую военную мощь. Но если такое различие возможно, мы хотели бы сказать, что Италия была первой в борьбе против большевизма с политической точки зрения; это – линия 1919 года, и она, как сказал в свое время Муссолини, является «нашим старым знаменем»6.

2
Перейти на страницу:
Мир литературы