Лесная книга - Савин Виктор Афанасьевич "Горный" - Страница 4

• Предыдущая
• 4/9
• Следующая

— Как же, «случайно»! Куда нацелился, туда и попал.

— Ну, коли так — молодец! — похвалил Яков Тимофеевич.

— Опять лапки собакам отрезать? — тиская в руках пушистого зверька, спросил Семён.

— Лапками-то они только облизнутся, — молвил отец. — Им нужно разделить всю тушку. Освежевать и разделить.

— А как свежевать?

Старый охотник перочинным ножичком распорол шкурку белки на задних лапках, сделал надрезы у хвоста и на голове, а затем стянул мех, как варежку.

— Так-то вот, — отдавая сыну шкурку и тушку, проговорил отец. — Хороший охотник не портит шкурку, первым сортом сдаёт. Убить зверя ещё не все, надо ладно с него шубку снять.

Из ельника старик Векшин вывел детей к реке. Лёд уже стал, и только в буях, на быстрине, бурлила и дыбилась синяя, живая, чуть парящая вода.

— А это кто тут был? — притворно спросил Яков Тимофеевич, разглядывая на льду след, проложенный вдоль берега: прямой, узкий, точно строчка из-под гигантской швейной машины на гигантском полотне. — Уж не дикий ли козёл пошёл в Глухариное стойбище? Там ведь скоро большой праздник будет — Великий Октябрь, с ним пришло наше счастье. Люди съедутся со всей округи на олешках, на собаках, на лошадях, на лыжах придут. Флагов будет столько, сколько бывает рябины в урожайный год!

Парни подошли к отцу. На первый взгляд отпечатки на снегу были похожи на след молодой косули. Но Георгий сразу определил, что отец хитрит. В оттиске ног не было признаков копыт и характерной чёткой стрелочки в ту сторону, куда шёл зверь. Вместо этой стрелочки был распушённый снежок. Ясно, что прошёл не козёл, а самая обыкновенная лисица со своими когтистыми мягкими лапками. Далеко впереди Георгий увидел разрытую кочку на берегу и брызги земли на льду. Кумушка старательно разрывала норку, чтобы полакомиться мышкой. Однако Георгий и виду не показал, что разгадал замысел отца, и тоже притворно проговорил:

— А ведь, пожалуй, в самом деле тут козёл ходил.

Семён клюнул на удочку.

— Давайте спустим собак, — торопливо заговорил он, — они вон как рвутся по следу-то. Козёл, видать, только что прошёл. Они догонят его, окружат, остановят.

— Козёл-то ведь не сохатый, — сказал отец, обращаясь к старшему сыну. — Сохатого собаки могут задержать. Он большой, сильный. Он не боится собак. Драться с ними станет. Рогами отбиваться, ногой. Охотник тут не зевай, подходи со сторонки, не шуми, стреляй. А козла собаки не удержат. Увидит собак, ему дай бог ноги. Как начнёт отмахивать через кусты, будто по воздуху летит, — только его и видел. Пойдёшь искать по следу — след не скоро найдёшь, ямка от ямки в снегу через пять саженей. Собакам он только издали платочком белым помашет.

— Каким платочком?

— Эх, Семён, Семён! Разве не видал диких козлов? Сам-то козёл серый, а старый-то почти как синий, а зад у него белый, будто платочек приколотый. А хвостик у него как пушок — модным девчатам пудриться.

— Такой же, как у зайца, — с видом знатока добавил Георгий.

— Значит, не взять нам этого козла, — сокрушаясь, сказал Семён, столкнул ушанку на глаза, почесал затылок. — А я думал, что и козёл-то будет мой. Двух зверей добыл, да и третьему не миновать меня.

— Не жирно ли тебе будет? — усмехнулся Георгий. — И совсем тут не козёл прошёл, а лиса.

— Знаешь ты, лиса! — передразнил Семён.

— Вот и знаю.

Отец не дал рассориться сыновьям. Он поглядел на солнце. Усталое, по-зимнему холодное, оно уже склонилось к горам, похожим на сидящих рядышком великанов в заячьих шапках с синими опушками.

— Пойдёмте домой, — сказал Яков Тимофеевич. — Хватит уж, долго ходили… Спорите, спорите, а пошто спорите? Лесную науку поймёте, большую книгу выучите — спорить не о чём будет. В книге-то все сказано. Надо ум, глаза, уши, тогда хорошо читать можно. Все понятно, все видно, все слышно. Вот как!.. А это возле берега лиса ходила, мышковала.

— Ага! Чья правда-то?.. — начал было Гошка.

Но отец перебил его:

— Вот смотрите-ка и запомните, чьи это следы.

И старый охотник стал рисовать на снегу следы косули, белки, куницы, горностая — всех зверей и птиц, какие водятся в лесных угодьях охотничьего колхоза «Заря коммунизма».

Вскоре братья-подростки стали добывать зверя самостоятельно.

В чулане, где хранились шкурки, у каждого был свой угол, каждый вёл счёт своему накапливаемому богатству и в то же время ревностно следил за прибылью в соседнем углу. Отец радовался первым успехам сыновей, поощрял их за удачи, пускался даже на хитрости, чтобы разжечь между братьями охотничий задор, стремление добыть больше мягкого золота.

Недавно Георгий, даже не отряхнув снег с валенок, вбежал в избу вместе со своей Стрелой, путавшейся в ногах, и крикнул:

— Тять, тятька, смотри! Ведь это куница?

В руках у него был темно-коричневый, с искрящейся шерстью зверёк с кошку.

— Ого! — воскликнул отец, принимая от сына зверька и ощупывая его. — Верно, куница… А ты не дохлую подобрал?

— Ну, дохлую!.. Да я целый день за нею ходил! На коленках ползал, на брюхе ползал. Смотри, шапка мокрая, полушубок мокрый.

— Молодец, коли так!.. Где добыл?

— За горелым лесом.

— Возле Слюдяного ключа?

— Там.

— Ах, Гошка, Гошка! Ты ведь мою куницу убил! Я её ещё с лета выследил. И на днях собирался идти взять. Отцу начинаешь дорогу загораживать!

— А не все ли равно, тятька? В один колхоз, в одно государство.

Яков Тимофеевич обнял сына и смахнул навернувшиеся на старческие глаза слезинки.

— Ну, спасибо, Гошка, спасибо! Теперь мне на погост можно, умирать можно. Молодой Векшин заменит старика. Хороший будет охотник! Другие в лес пойдут, не такие, как ты, молокососы, — неделями за куницей ходят. Дорогой зверёк, хитрый зверёк. А ты вот как! Молодчина! Поеду в Глухариное, куплю тебе новое ружьё, двустволку куплю.

Поздно вечером с охоты вернулся старший сын. Выложил на стол перед отцом и братом пять беличьих шкурок и одну бурундучка — маленького серенького зверька с чёрными полосками вдоль спины. Добыча, конечно, для начинающего охотника приличная. И Семён не без гордости посмотрел на отца и брата, ожидая, какое впечатление произведёт на них его удача.

Отец принял добычу Семена как должное, похвалил. А Георгий, чувствовавший себя в этот день необыкновенным героем, усмехнулся:

— Ну и добыча! Ещё мышку бы ободрал.

Тогда Семён полез за пазуху за главным козырем. Он торжественно извлёк оттуда горностая, длинного белого зверька с чёрной кисточкой на кончике хвоста.

— А это видали? — сказал он, тиская в руках нарочито неосвежеванного, чтобы похвастаться, горностая. — Это же королевский зверь! Из таких шкурок мантии шьют, парадные одежды!

Потом повернулся к Георгию и буркнул:

— Что утёр тебе нос-то?

И пошёл прочь, голова вверх, грудь колесом. Ушёл на кухню, где мать уже брякала ложками, тарелками.

Другой раз такого наглого вызова Георгий не стерпел бы.

Как Семён удивится потом, когда узнает, что Гошка принёс куницу. Это куда выше «королевского зверя»! Мантии теперь у нас никому не нужны, а шапку из куницы любой с радостью наденет. Да и на воротник куница пойдёт любо-мило.

После ужина Яков Тимофеевич отозвал Семена в сторонку.

— Сходи-ка в чулан, погляди. Ведь Гошка добыл куницу.

— Какую куницу? — удивился Семён.

Он открыл рот да так и остался с открытым.

— Не знаешь, какие куницы бывают?.. А ты не огорчайся, Семён! Помалкивай. Научу тебя, где взять такую же куницу. У меня есть на примете. Та ещё лучше Гошкиной, Я привязал её. Пойдёшь и кокнешь. Вот как! Только Гошке ни гугу! Пускай не задаётся.

На следующее утро, ещё до рассвета, Семён встал на лыжи, обитые лосиной шкурой. Звонкий увивался вокруг него, визжал, прыгал, стараясь лизнуть хозяина в лицо.

Семён направился в сторону гор. Путь был уже знакомый. К тому же погода выдалась тёплая, безветренная, как перед снегопадом или оттепелью. В такую погоду на рассвете очертания деревьев, кустов и даже отдельных былинок кажутся чёткими, без теней.

• Предыдущая
• 4/9
• Следующая