Сталин и бомба. Советский Союз и атомная энергия. 1939-1956 - Холловэй (Холловей) Дэвид - Страница 3

Эта книга не только о разработке ядерного оружия. Ее второй аспект — взаимоотношения между наукой и властью. Эти взаимоотношения в Советском Союзе выглядят очень сложными^{7}. Коммунисты считали науку и технику прогрессивными, а также утверждали в сталинские годы, что имеют право определять, в чем заключается истинная наука. Режим поддерживал науку, но разрушал научные дисциплины. Развал генетики в Советском Союзе явился темой нескольких исследований^{8}. Однако и то, как обстояло дело с физикой, представляет не меньший интерес^{9}. Почему и как она выжила и процветала? Прислушивались ли советские вожди к советам, которые они получали от ядерщиков? Каков был механизм передачи руководству научных рекомендаций? Давали ли ядерщикам политическую власть их специфические знания? Все это имеет прямое отношение к вопросам разработки оружия и его накопления, и трудно понять ядерную политику, не принимая их во внимание.

Связь между наукой и властью имеет и более глубокие последствия. Развитие науки и техники в Советском Союзе находилось под сильным влиянием идеологического, организационного и политического характера режима. Но наука и техника, в свою очередь, могли оказывать влияние на идеологию, организацию и политику. Русские интеллектуалы до и после Октябрьской революции считали науку силой, работающей на рациональность и демократию. Они верили, что наука представляет собой культурную ценность и сама по себе и вне себя, выше и за пределами знаний, которые она аккумулирует. Была ли эта вера заблуждением? Не коррумпировал ли и не дискредитировал ли науку ее союз со сталинским режимом? Или наука и в самом деле была цивилизующей силой в советском обществе?

Тот же вопрос может быть задан и об отношениях между наукой и международной политикой. Нет лучшего примера интернационального характера науки, чем ядерная физика 20–30-х годов. Однако советский ядерный проект, подобно другим ядерным проектам, был наиболее очевидным примером науки, находящейся на службе у государства. Какой была связь между национальным и интернациональным аспектами науки в умах советских ученых? Имели их международные связи какое-либо значение для советской политики и для определения курса международной политики?

Третья из главных тем книги — влияние ядерного оружия на международные отношения. Историки спорят о роли атомной бомбы в крахе антигитлеровской коалиции и начале холодной войны. Могло ли сложиться все по-иному, если бы Рузвельт и Черчилль вняли совету датского физика Нильса Бора и сообщили Сталину об атомной бомбе до ее применения? Каково было влияние атомной дипломатии США на Советский Союз и на советско-американские отношения? Была ли упущена возможность остановить гонку вооружений соглашением о запрете на испытания термоядерного оружия? Эти вопросы долго обсуждались на Западе, но они имеют отношение и к Советскому Союзу, и отсутствие советских источников было серьезным препятствием для их осмысления^{10}. Цель, которую я преследовал, работая над настоящей книгой, — пролить свет на эти вопросы, складывая воедино фрагменты картины, получаемой из тщательного и систематического анализа советской ядерной политики.

История ставит и более общие вопросы о ядерном оружии: является оно стабилизирующей или дестабилизирующей силой в международных отношениях, как утверждают некоторые политологи и историки? Или оно слабо влияет на международные отношения, как заявляют другие? Эти вопросы не потеряли своей важности с окончанием холодной войны. Большая часть размышлений о влиянии ядерного оружия на международные отношения, естественно, вытекает из нашего понимания холодной войны^{11}. Как только мы узнаем больше о холодной войне, когда будут открыты советские и китайские архивы, наше понимание роли ядерного оружия может измениться. Таковы вопросы, которые определили содержание этой книги. В поисках ответов на них я изучал источники различного рода: архивы, записи бесед, мемуары, дневники, журнальные статьи, официальные документы, равно как и вторичные источники по науке, технике, политике и международным отношениям. Пока я писал эту книгу, появился обширный новый материал. В советской и российской прессе были опубликованы интервью с участниками ядерного проекта, и новые документы стали доступными для изучения внешней и военной политики СССР. Русские историки опубликовали несколько очень интересных статей, в частности это были статьи по истории советской науки. Я имел возможность работать в архивах, которые, как я раньше полагал, были закрыты для меня навсегда, и беседовать с людьми, которых, как я считал, никогда в жизни не встречу.

Все эти источники были чрезвычайно полезными. Тем не менее они по-прежнему недостаточны по сравнению с источниками по американской и английской ядерной политике, которые могут использовать историки. У меня была возможность работать в российских архивах, но многие важные архивы все еще закрыты. Материалы государственных органов, занимавшихся разработкой ядерной политики, еще недоступны. Иностранных исследователей не допускают в президентский архив, в котором хранятся документы важнейших политических учреждений. Весьма полезными оказались интервью и мемуары. Это важные источники, но они имеют свои недостатки. Мемуары могут быть сфальсифицированы, либо они избирательны. Мемуаристы могут преувеличивать свою роль. Интервью и мемуары наиболее полезны, когда их можно сравнить с официальными документами, но это не всегда удавалось в процессе исследований, связанных с этой книгой. Я пытался быть осторожным в обращении с доступным материалом, так как история советского проекта насыщена сведениями сомнительной надежности. Я постарался не обращаться к этим легендам и ссылался на них только тогда, когда они предоставляли дополнительные свидетельства по интересовавшей меня проблеме.

Яркой иллюстрацией того, как важен тщательный подход при использовании сведений, сообщаемых очевидцами, является недавно изданная книга Павла Судоплатова, который возглавлял отдел, занимавшийся разведкой в области атомной энергии в конце второй мировой войны. В своих мемуарах «Специальные задания: воспоминания нежелательного свидетеля — советского супершпиона»^{12} Судоплатов утверждает, что Нильс Бор, Энрико Ферми, Роберт Оппенгеймер и Лео Сцилард сознательно передавали атомные секреты Советскому Союзу во время и после второй мировой войны. Утверждения подобного рода широко распространялись в прессе, но конкретные свидетельства, приведенные Судоплатовым в поддержку его утверждений, вскоре оказались ложными или, по меньшей мере, вводящими в заблуждение.

Я начал работу над этой книгой, когда шла интенсивная гонка вооружений и Советский Союз еще существовал как единое государство. Конец холодной войны и распад Советского Союза не только открыли доступ к новым источникам, но и перевели повествование в совершенно новый контекст. Данная книга — о системе, которая ушла в прошлое, и о конфликте, который закончился. Есть искушение трактовать историю Советского Союза только как историю системы, которой было предназначено рухнуть, и обвинить всех, кто в холодной войне был на советской стороне. Но после второй мировой войны распад системы не казался неизбежным, и история холодной войны намного более сложна, чтобы быть понятой, если обвинять только одну сторону. Я попытался исследовать настолько глубоко, насколько мог, то, что люди делали (и что они думали о том, что они делали) в контексте их собственного времени. Это время и этот контекст быстро уходят, и все труднее понять их. И все-таки это нужно сделать, так как мы еще живем и долго будем жить, ощущая последствия решений, принятых и реализованных в период, о котором рассказывается в этой книге.