Дунайские ночи (худ. Г. Малаков) - Авдеенко Александр Остапович - Страница 4

• Предыдущая
• 4/64
• Следующая

Пока Шатров говорил, Картер любовался своими кольцами, поворачивая их к свету и так и этак. Золотой, широкий, без всяких украшений перстень говорил о том, что американец состоит в законном браке; другой, крупный, массивный, неофициально свидетельствовал о том, что военный атташе принадлежит к аристократической верхушке Пентагона, что закончил в свое время знаменитое училище Уэст-Пойнт, откуда вышли все бравые американские вояки.

— О чем еще поговорим? — спросил Картер.

— Хотя бы о вас. Мистер Картер, насколько мне известно, вы не миллионер, не член правления какой-нибудь акционерной компании, не владелец предприятия, не член так называемого высшего общества, хай сосайети. Обыкновенный государственный служащий.

— Да, я типичный американец. Уверяю вас, это не так уж плохо. Между прочим, Айк придерживается такого же мнения, считает себя типичным американцем, а потом уж президентом США.

— Итак, не член хай сосайети, трезвый, энергичный и как будто бы умный человек — и все-таки занимается подрывной работой, разжигает холодную войну. Почему? Вы же видите, должны видеть, что это опасно прежде всего для Америки, чревато для нее многими последствиями. Вспомните великого президента, автора «Декларации Независимости»! Полтора века тому назад он говорил: «Наше правительство никогда не имело у себя на службе ни одного шпиона». А сегодняшний президент имеет целую армию наемных шпиков и не стесняется утверждать, что каждый американец, попадающий за границу, должен, если он патриот, быть добровольным шпионом.

— Джеферсону еще нечего было защищать, а сегодняшнему президенту и нам, его современникам… мы защищаем наш американский образ жизни и дома, и в Берлине, и во Вьетнаме. Свобода неделима.

— Вы хотите сказать, образ жизни тех, кто владеет автомобильными заводами, производством атомных и водородных бомб, самолетов и кораблей, образ жизни Рокфеллеров, дюпонов, фордов, гарриманов и им подобных?

Последние фразы Шатров произнес по-английски, чем доставил удовольствие мистеру Картеру. Во всяком случае, тот щедро изобразил его на своем лице.

— Прекрасное произношение! Где и когда вы изучили английский? В Америке?

— Дома, в Донбассе.

— Да?

— Представьте, это так. И знаете, кто меня учил? Дочь гувернантки знаменитого Юза. Лет двадцать тому назад.

— Юза? — удивился Картер. — Это который же Юз?

— Тот самый. Владелец крупнейшего металлургического завода на юге России. Английский инженер. Капиталист. Концессионер. Его именем впоследствии был назван город, где я родился. Юзовка. Слыхали? Разумеется, слыхали. Вероятно, даже имели свою агентуру в Юзовке. Или пытались иметь.

— Мой друг, будьте до конца великодушны.

— Постараюсь. Не кажется ли вам, что вы, отстаивая и расхваливая американский образ жизни, принимаете ложь за истину?

— Нет, не кажется. Всему миру известно, что мы производим стали, чугуна, нефти и угля больше, чем многие страны, вместе взятые. Автомобили ползают по нашей земле, как муравьи. Американскими бетонными дорогами можно было бы опоясать весь земной шар.

— Верно, много хороших вещей делают талантливые американцы. Но почему, скажите, в вашей стране так оскорблен, унижен тот, кто трудится? Почему труд не доставляет человеку радости и счастья? Ненавидят люди свою работу и все-таки работают? Почему вы прославляете великих бизнесменов и плюете с небоскреба на рядового труженика? Почему США не вырастили своих ученых, способных расщепить атом и создать атомную бомбу? Создавал бомбу настоящий иностранный легион — немцы, датчане, англичане, норвежцы, венгры, итальянцы. Почему Америка не порадовала мир великими композиторами, балеринами, актерами, а вынуждена экспортировать Артура Рубинштейна, Тосканини, Рахманинова, Стоковского, Стравинского и многих, многих других? Почему в стране, производящей более половины промышленной продукции всего мира, имеющей высотные дворцы, сверкающие стеклом, алюминием, нержавеющей сталью, семнадцать миллионов американцев живет в непригодных для жилья домах? Как совместить небоскребы с клоакой Бауэри, Гарлемом? Трущобы Бауэри существуют в Нью-Йорке с незапамятных времен. Но вы не подсчитали, сколько здесь гибнет от холода и голода бездомных людей. Зато вы охотно подсчитываете другое. Из вашей прессы известно, что в Нью-Йорке благоденствует полмиллиона комнатных собак. Их стригут и бреют дорогие собачьи парикмахеры, их кормят в особых собачьих ресторанах. Меховщики подбирают для собачьих шуб шкурки — собольи, песцовые, норковые. В ювелирных магазинах продаются собачьи ошейники с бриллиантами. На заводах и фабриках производятся собачьи витаминные таблетки, консервы, чулки, перчатки, попоны, бубенчики, маникюрные принадлежности и даже розовая ароматная водичка для полоскания и облагораживания поганой собачьей пасти. Американцы так изобретательны, что рядом с человеческим хай сосайети создали и собачье высшее общество. Браво, свободолюбивые американцы!

Картер выкурил целую пачку сигарет, выпил несколько чашек кофе, заметно устал, но учтивая любезная улыбка все еще не сползала с его лица.

— Вы, насколько я понял, предсказываете Америке участь Римской империи, а между тем она оказывает все большее влияние на свободный мир.

— Как оказывает? Если бы не вы, мистер Картер, не такие, как вы, не ваши методы, не десятки и десятки миллионов долларов, ассигнованных конгрессом на нужды «Отдела тайных операций»…

— Извините, но…

— Хорошо, оставим эту тему, опасную для вас. Вернемся к тому, с чего начали. Вы отрицаете истину, понимая, что она есть истина. Вы ее боитесь, ненавидите, ибо она вскрывает вашу сущность, изобличает все ваши дела, все преступные замыслы ваших НАТО и СЕАТО, всю подноготную Пентагона.

— Допустим, это все так. Но что из этого следует? Люди, наделенные тяжкими пороками, понимающие, в чем истина, но отрицающие ее, заслуживают не гнева, а сострадания, ибо их совесть, так сказать, больна. В ваших словах, обращенных к американцам, нет сострадания. А ведь больную совесть нельзя вылечить ни каленым железом, ни водородной бомбой, ни межконтинентальной ракетой. Может быть, время излечит нас.

— Вот теперь вы правы! Когда-нибудь вы все-таки вылечитесь.

— Благодарю.

Картер еще раз сменил маску — серьезное задумчивое лицо стало притворно-улыбчивым, сладеньким.

— Когда вы успеваете все это делать: уличать в противозаконных действиях дипломатов, сочинять социологические рефераты из серии «битвы за умы людей», наслаждаться сонетами Шекспира?

Любезность дипломата осталась без ответа. Шатров не высказал и тысячной доли того, что ему хотелось сказать о правящей верхушке США, о ведомстве Аллена Даллеса, об этом диктаторе тайной американской дипломатии, злом гении Белого дома.

Вошел Гойда и сказал, что самолет, которым мистер Картер должен улететь в Москву, совершил посадку на Ужгородском аэродроме. Беседа была прервана.

Рукотрясение! Еще раз рукотрясение, и мистер Картер, в сопровождении компетентных лиц, отбыл в Москву. Но мы не прощаемся с ним. Оставляем его лишь на непродолжительное время.

Гойда отправился ловить «радугу».

Давно он не был там, где бешеные потоки — Черный, Белый, Змеиный, Волчий, Медвежий — начинают свой бурный бег к Тиссе, к Каменице, Латорице. Давно не слышал он шума и грохота горных вод, не вдыхал аромата разогретой на солнце хвои смереки, не видел крапчатых спинок форели, сверкающих в прозрачных ледяных потоках. Не зря форель называют здесь радугой.

Как только Гойда облачился в старые, латаные-перелатаные суконные шаровары, в куртку, сделанную из солдатской плащ-палатки, в непромокаемые, пропитанные жиром сапоги, как вдохнул дух немудреных рыбачьих снастей — сразу забыл все самые важные дела, возложенные на него, и почувствовал себя вольным рыболовом. Не верите? И правильно. Гойда никогда и нигде не забывал, кто он. Сделал вид, что он завзятый рыболов, и только.

С удочкой на плече, с маленьким ведерком в руке, насвистывая одну из любимых песенок, шагал Гойда по сырому от вчерашнего дождя, безлюдному берегу Каменицы. Шел он по направлению к монастырской переправе.

• Предыдущая
• 4/64
• Следующая