На затонувшем корабле - Бадигин Константин Сергеевич - Страница 37
- Предыдущая
- 37/93
- Следующая
На тихой улице, обсаженной огромными липами, в тёмном подвале разрушенного дома оберштурмбанфюрер нажал потайную кнопку. Открылась дверь, искусно замаскированная в стене. Они вошли в небольшую прихожую. Щёлкнул замок, и сразу зажглась маленькая лампочка.
— Что вам угодно? — раздался глухой голос откуда-то сверху.
Приглядевшись, Фрикке заметил динамик, вмонтированный в потолок, и узкую щель в стене на уровне груди, похожую на бойницу.
— Укрыться от непогоды и выпить чашку горячего кофе, — торопливо ответил оберштурмбанфюрер.
Стена с бойницей тоже оказалась дверью, она медленно отодвинулась. На пороге их встретил высокий бледный человек. Искоса взглянув на вошедших и не сказав ни слова, он пошёл впереди, освещая путь электрическим фонариком. Несколько ступенек вниз, несколько шагов по узкому коридору. Перед ними ещё одна дверь, теперь бронированная, толщиной с полметра, коридор, покрытый мягкой ковровой дорожкой.
Снова открылась тяжёлая бронированная дверь; вошли в небольшое помещение. Здесь, у вешалки, надо было снять пальто. Ещё десять ступенек вниз, и Эрнст Фрикке очутился в зале с двумя десятками столиков. Почти все были заняты. Мужчины в униформе и штатские, разодетые дамы вполне определённого поведения. Зал был разукрашен фресками по мотивам тевтонской мифологии. Деревянная облицовка стен, массивные столы без скатертей, крепкие скамьи. По стенам — бронзовые тарелочки с гербами, на полках — несколько тяжёлых кургузых парусников, утопавших в полумраке. Помещение освещалось оплывающими в духоте свечами в дубовых канделябрах. В зале пахло потом, табаком, свечами и спиртным. Шум то утихал, то поднимался волнами.
— Сядем здесь, — показал Фолькман на свободный столик рядом с буфетом из морёного дуба.
Подошёл кельнер, молча поставил на стол подсвечник.
— Бутылку лучшего портвейна, нет, две бутылки и поужинать. Что-нибудь поосновательней, — распорядился эсэсовец. — А пока не откажите, штурмфюрер, в вашем «Честерфилде».
Из-за соседнего столика встал майор в парадной форме. На груди несколько орденов. На шее Железный крест. Покачиваясь, он подошёл к столику Фрикке и оберштурмбанфюрера.
— Кто вы такие? — спросил он.
Эсэсовец остановил Фрикке незаметным жестом: не связывайся, дескать, и стал смотреть мимо майора.
— Положим, мне и неинтересно, кто вы! — не дождавшись ответа, продолжал офицер. — Такие же мерзавцы, как и все. Я майор Франц Баденбух, танкист. — Тут он повысил голос и стал оглядывать всех сидящих в зале. — Эй, вы, слушайте меня, господа носители тевтонского духа! Прошло время, когда вы отсиживались в тылу за чужой спиной. Это тевтонский дух заставил вас снять военную форму рейха и прятаться по норам и щелям. Жалкие трусы, зайцы, прижавшие уши при первом выстреле, — он слегка покачнулся. — Что говорил генерал Бернгард Отто фон Ляш? — спросил он, оглядывая сидящих за столиками. — Вы помните? — Все молчали. — Он сказал: «Истинными героями могут быть только мёртвые». А сам, негодяй, — заскрежетал майор зубами, — сдался русским. А где преподобный гаулейтер Эрих Кох, я вас спрашиваю? Молчите? Гаулейтеры и фюреры продали армию, слышите вы!.. Национал-социалистская германская рабочая партия, с-собаки… Ты, — майор ткнул пальцем в грудь оберштурмбанфюрера, — раз ты снял форму во время войны, ты предатель.
— Хорош сам, хоть и в форме, — сказала из-за стола пышная блондинка. — Ругаешь других, а сам тоже сидишь. Попробуй походи по улицам. Пьяница несчастный. — И женщина, закинув ногу на ногу, с насмешкой посмотрела на офицера.
— Заткни глотку, девка! — рявкнул майор. — Ты смеешь так разговаривать с офицером рейха? Ах ты!.. — Он шагнул было в её сторону, но пошатнулся и грузно опустился на стул.
Только за второй бутылкой улыбчивый эсэсовец приступил к деловой части.
— Ну, мой дорогой штурмфюрер, — отставив рюмку, начал Фолькман. — Теперь я готов слушать. Вы помните, о чем я спрашивал там, на лестнице?
Да, Фрикке помнил. Он успел все обдумать и приготовиться к активной защите. Он понимал, что жизнь его в опасности, за неё нужно дать выкуп. Фрикке решил приоткрыть эсэсовцу карты, правда не в ущерб делу. Он даже собирался извлечь пользу из своей откровенности. Вкратце рассказав о своей беседе с дядей, Фрикке закончил так:
— Убеждён, рано или поздно профессор будет работать у русских и покажет, где спрятаны сокровища. Заставить его молчать невозможно.
— Старика надо ухлопать, пока он не развязал свой язык. — Фолькман посмотрел прямо в глаза Эрнсту Фрикке. — Так я вас понял?
— Если это нужно для фюрера, для Германии…
— Теперь расскажите все, штурмфюрер. Вы меня понимаете? — в голосе гестаповца прозвучали металлические нотки.
— Я вас понимаю и постараюсь вспомнить. Хотя знаю я немного…
— Ничего, ничего, — поощрительно усмехнулся гестаповец. — Здесь немного, там немного, глядишь, и разгадка найдена.
— Вас, наверно, волнует, — вздохнув, начал Эрнст, — янтарный кабинет?.. Да, этот кабинет недолго был утехой профессора. Как вы знаете, он восстановил своё сокровище в одной из верхних комнат королевского замка. Кое-кто из уважаемых кенигсбержцев удостоился осмотреть его. В августе прошлого года, боясь бомбардировок, профессор демонтировал этот кабинет и спрятал его в подвалах. Это было в те дни, когда англичане разрушили старый город. В январе этого года доктор Гольдшмидт — вы знаете господина Иоганна Гольдшмидта?..
Эсэсовец кивнул.
— Так вот, он приказал понадёжнее запрятать янтарный кабинет в ящики. Упаковывали во дворе замка. Профессор сам руководил работами. Я видел, как янтарные куски выносили из подземелья.
— Кто знает, кроме вас, об этих работах? — прервал Фолькман.
— Гм-м, боюсь вам сказать… в упаковке ящиков как будто участвовало несколько служащих музея… Потом ещё рабочие, — осторожно ответил Фрикке.
Он понимал, что быть единственным свидетелем — опасно.
— Сколько ящиков упаковал в тот день профессор Хемпель? — продолжал выспрашивать гестаповец, улыбаясь.
— Я видел больше двух десятков. Но и кроме янтарного кабинета через руки профессора проходили большие ценности. Десятки тысяч изделий из янтаря, причём некоторые экземпляры были уникальными и стоили огромных денег. А экспонаты наших музеев! — Фрикке помолчал, собираясь с мыслями. — Ну, а потом профессор, несомненно, знает, где спрятаны семьдесят восемь ящиков музейных трофеев, привезённых с Украины и из Белоруссии. Там редчайшие полотна, старинные иконы, фарфор. Наконец, через его руки прошло немало частных коллекций.
— Сколько могут стоить эти ценности?
— Мне трудно определить даже приблизительно. — Фрикке пожал плечами. — Несколько миллионов долларов — это, видимо, скромная цифра.
— Черт побери! — воскликнул улыбчивый эсэсовец. Выдержка на этот раз ему изменила. — Но куда старик упрятал эти сокровища? Может быть, вы предполагаете что-нибудь?
— …Ну, например, при мне упоминалось о каких-то бункерах, расположенных на улице Штайндам.
— Прекрасно, у нас сохранились подробные планы подземных сооружений Кенигсберга. — Гестаповец повеселел, отметив что-то в записной книжке.
— Знаю, что в подземельях Вильденгофского замка тоже захоронены ценности… не меньше сотни ящиков. Может быть, в том числе и янтарный кабинет… — ковыряя вилкой в остатках ужина, говорил Фрикке. — Я помню одну русскую женщину, — чуть помедлив, продолжал он. — По приказанию гаулейтера Коха она сопровождала музейные экспонаты из Украины. Однако профессор не верил этой женщине. Она-то, наверное, знала многое. Где она сейчас? Её бы следовало ликвидировать в первую очередь. Вот, пожалуй, и все, что я могу вам сказать… Правда, я… — Фрикке замялся.
— Говорите, я вижу, вы что-то скрыли. — Глаза Фолькмана хищно блеснули. Но тут же ласковая, ободряющая улыбка вновь появилась на его лице.
— И нет и да, — Фрикке искоса посматривал на собеседника. — Собственно говоря, это незначительное дело, оно может заинтересовать только вас. Оно слишком ничтожно для государственных целей.
- Предыдущая
- 37/93
- Следующая
