Издержки профессии (СИ) - "Ginger_Elle" - Страница 13
- Предыдущая
- 13/29
- Следующая
Макс собирался доставить фотографа до гостиницы, а потом поехать домой. Но, сгрузив его в кресло посреди вестибюля, заметил обеспокоенный и неодобрительный взгляд девушки на ресепшене. Она, видимо, опасалась, что постоялец тут и уснёт и проваляется посреди фойе до утра. Казалось бы, его ли это проблемы, но Макс всё-таки потащил Воскресенского в сторону лифта. Возле дверей номера Ви начал медленно обшаривать карманы:
— Где же карточка? Так… Это телефон. Ключи. Опять какие-то ключи.
Макс уже сам был готов начать лазить по карманам фотографа — так всё долго происходило. Наконец карточка была извлечена на свет божий. Парень вырвал её из рук Воскресенского и сам открыл дверь. Они вошли в номер и оказались в длинном узком коридоре между встроенным шкафом с одной стороны и дверью в ванную с другой.
Макс щёлкнул выключателем, но ничего не произошло.
— Что тут у вас, света, что ли, нет?
— Карточку вставь, — пояснил фотограф.
— Куда? Зачем?
— У-у, тундра, вон туда, под выключателем.
Макс заметил слот для карты там, куда указал Воскресенский. Свет наконец загорелся.
— Ты что, в гостиницах никогда не жил?
— Нет, не жил, — огрызнулся Макс.
— Ты хоть где-нибудь был, кроме этого городишки?
— Не был, — ответил парень, подумав, что поездка в пятилетнем возрасте на море не считается.
Макс бросил быстрый взгляд на саму комнату с двумя большими кроватями, одна из которых была сплошь устлана его фотографиями, распечатанными в разных размерах и разложенными в одному только Воскресенскому ведомом порядке.
— Вы на месте, — сказал Макс. — Мне пора.
Ви перегородил путь к двери рукой, перекрыв весь коридор. Он казался уже не настолько пьяным.
— И что, всё? — спросил он. — Только за этим приходил?
Максу стало немного не по себе, хотя он даже не понимал из-за чего именно.
— Да, — сказал он, поднимая на Воскресенского холодные серые глаза. — Зачем ещё?
— Затем же, зачем и все остальные. Не ты первый, не ты последний.
Макс нахмурил брови. Он, конечно, начинал догадываться, о чём идёт речь, но не был до конца уверен.
— Дайте пройти, — просто сказал он.
Воскресенский убрал руку, но только для того, чтобы схватить Макса за плечи и всем весом придавить к стене. Их лица сблизились, и парень почувствовал смесь запахов, исходящую от фотографа — терпкий горьковатый парфюм и алкоголь, сладковатый и дорогой, наверное, коньяк. Они сначала соприкоснулись лбами, и Ви замер так на секунду. Макс тоже ничего не делал. Он чувствовал себя зверюшкой в свете фар догоняющего её автомобиля, которая упорно несётся прямо, не соображая в панике, что нужно свернуть с дороги в сторону. Он растерялся.
Губы Воскресенского прижались к его шее где-то под левым ухом. Горячие, сухие, жадные, они шептали:
— Всем вам нужно одно… Только одно… Тоже захотел подмазаться, да?
Макс опомнился через пару секунд, когда правая рука Ви крепко ухватила его сначала за талию, а потом поползла вниз:
— Совсем охренели!
Он оттолкнул фотографа — вовсе не сильно, но тот, и так не очень твёрдо стоявший на ногах, пошатнулся и едва не упал, успев ухватиться рукой за противоположную стену. Взгляд у Воскресенского был мутноватый, тяжёлый, но и решительный тоже.
— Идите проспитесь! — добавил парень.
Лучше было бы обойтись без морализаторства… Эта нравоучительная фраза стоила Максу нескольких секунд, которые стоило бы потратить на то, чтобы выбежать из номера, потому что в следующее мгновение Воскресенский опять вцепился в него и потащил в комнату. Парень мог бы вырваться, но — как ни глупо это было — он боялся сделать фотографу больно. Он-то не был пьян и прекрасно помнил, какой эффект оказал даже несильный тычок под рёбра на фотосессии. Вряд ли через пару дней после снятия повязок всё окончательно зажило.
— Да отстаньте вы от меня! — шипел он, пытаясь выскользнуть из рук Воскресенского и одновременно ему не навредить.
Они довольно неуклюже топтались по комнате, пока наконец фотограф не сумел уронить Макса на кровать. Он навалился на него сверху, прижал запястья к подушкам и начал целовать в губы. Парень позволил ему сделать это. Стыдно признаться, но ему было любопытно, каково это — с мужчиной, а ещё… а ещё он испытывал ощущение мстительного превосходства: Воскресенский, который с такими недоброжелательностью и высокомерием относился к нему на съёмках, теперь касался его с желанием и жаждой.
Воскресенский, поняв, что Макс не сопротивляется, разжал руки, а язык его скользнул глубже — в рот парню. Если начало поцелуя было для Макса приятным, даже волнующим, то вот это было уже слишком — он завертел головой. Ви приподнялся на локтях и задрал на Максе футболку. Тот попытался отползти назад:
— Подождите, — задыхаясь сказал он. — Я… Вы не поняли…
— Всё я понял, — пробормотал Воскресенский, продолжая лапать Макса и целуя его теперь в живот. — Всё… всё… И всё видел… Как ты задницей передо мной вертел… в бассейне…
— Ничем я не вертел! — начал возмущаться Макс, но сообразил, что спорить с пьяным мужиком смысла никакого нет.
Он спихнул с себя фотографа, а когда тот снова попытался забраться на него, заявил:
— Я вам сейчас так врежу и не посмотрю на швы или что там у вас!
Как ни странно, эта угроза подействовала: Воскресенский прекратил свои домогательства и уставился на Макса непонимающим пьяным взглядом. Парень встал с кровати и пошёл к выходу. Сзади донеслось насмешливое:
— Что, даже не отсосёшь?
Макс обернулся. Губы его были плотно сжаты, брови сведены, а глаза так и горели ненавистью:
— Какая же ты сука, Воскресенский! Надо было оставить тебя там. Разбился бы на своём катафалке — никто бы не пожалел!
Фотограф смотрел на него несколько секунд взглядом чуть более ясным и осмысленным, а потом уронил голову в ладони:
— Точно… Может, и лучше бы… И ведь никто, никто не пожалеет… Я просто человек такой — невезучий. Всё не так получается. Всю жизнь… Ви-Сётин. Сётин, знаешь, что такое? Тринадцать… Тринадцать. Вот и не везёт…
Пьяное бормотание ещё продолжалось, когда Макс вышел из номера и закрыл за собой дверь. Скотина, ещё и на судьбу жалуется! Пожил бы на пять тысяч в месяц — узнал бы, что такое настоящие проблемы. Нажрётся коньяку, а потом сидит, себя жалеет…
Домой Макс добрался очень поздно, да и ночью ему спалось плохо: сцена в номере безостановочно крутилась в голове. Нельзя было сказать, что она потрясла его до глубины души: его просто удивило, что Воскресенский мог воспринимать его так. С чего бы? Ничем он перед ним не крутил и не вертел… Просто у мужика воображение разыгралось. Больное воображение. А он ему и подыграл ещё, там, на кровати — чуть ли не в ответ целоваться полез. Вот дубина! Теперь Воскресенский будет думать, что он на самом деле не против. Если вспомнит, конечно, ха-ха! Точно! Всегда можно сказать, что не было ничего, что это фотографу с пьяных глаз померещилось.
Мучил Макса и ещё один вопрос — что ему делать завтра на съёмке? Последние фотосессии были назначены почти подряд, без долгих перерывов: видимо, лечение у Воскресенского закончилось или же не отнимало теперь много времени. Завтра (чёрт, уже сегодня) должен был сниматься сюжет, который до происшествия в номере парня особо не напрягал, но теперь, теперь… Всего через несколько часов ему опять предстояло перед Ви в одних трусах ходить. Как?! С каким лицом?! Ему даже при мысли об этом хотелось сквозь землю провалиться, а что будет, когда он на съёмочную площадку придёт? Ох, и тёплый же приём его там ожидает! Воскресенский и без того измывался над ним как мог, а после сегодняшнего наверняка отыграется по полной.
Утром Стас отругал его за то, что он вчера поздно вернулся домой.
— Смотри, какие синяки под глазами! Как ты сниматься будешь?
— Вот так и буду, — отвечал Макс. Месяц назад Стас бы внимания не обратил, если бы племянник в зелёную крапинку из своей комнаты вышел, а тут, подумайте, синяки под глазами ему не нравятся! Он для дяди теперь «орудие производства», то есть добывания денег, которое нужно содержать в рабочем состоянии.
- Предыдущая
- 13/29
- Следующая
