Моя Крепость - Сапожникова Раиса - Страница 66

• Предыдущая
• 66/93
• Следующая

Роланд ушел от графа в расстроенных чувствах. На прямой вопрос, должен ли он тоже носить лиловый знак, тот ответил уклончиво: ты, дескать, сам решишь, когда придет время. В холле ему встретилась одна из пленных ткачих. Девушка — имя ее, кажется, было Бекки или Пегги — искательно улыбнулась и отступила с его дороги. Против воли Роланд представил сиреневый бант в ее рыжих волосах и улыбнулся: знак невольницы Бекки безусловно украсит. Но при мысли, что такой знак на его собственном локте увидит леди Хайд, что ее нежная ручка ляжет на рукав с лиловым пятном, пятном рабства, веселость исчезла. Пусть этот старый мудрец сколько угодно твердит о чести невольника, для него, Роланда Ардена, это невыносимо! Сын знатных родителей и вооруженный воин, будущий рыцарь никогда не смирится с потерей свободы! Никто не посмеет пришить лоскут к его рукаву!!. Вспомнив, что граф предоставил выбор ему, юноша немного остыл. Но все равно...

Он вышел во двор. Ветер, вызвавший неудовольствие барышни, все же заслужил лучшее отношение: он добросовестно вымыл и высушил крепостной двор и смел со стены остатки скользких сосулек. Ловкие оруженосцы храбро балансировали на кромке шириной не более двух локтей, пробегая от одной башни до другой. И Мак-Аллистер, и лорд Арден, да и все остальные рыцари понимали, что верх стены следует усовершествовать, то есть настелить там деревянное покрытие локтя в четыре, выступающее на внешнюю сторону, и выстроить добавочный барьер. Древесина для этого уже почти заготовлена. Ожидали только первых солнечных дней, чтобы начать строительство.

Как ни удивительно, провидение все-таки послало в Арден-холл того, кто был нужен — умелого мастера-строителя. Как выразился Давид бен Элеазар, Всевышний всегда посылает искомое ищущему, если тот знает, где искать...

Поиски были организованы до смешного просто (если возможно смеяться над человеческой бедой)! 

В пяти милях восточнее Арден-холла проходил Северный тракт, что тянулся от юго-восточных графств до Шотландии. От него отходили еще несколько дорог, в том числе в бухту Норфолк, до которой так и не добрался недоброй памяти Фиц-Борн. И ни одна из этих дорог не пустовала.

Начиная еще с поздней осени, на тракт уходили те, кто лишился дома или работы после уборки урожая. Чье имущество шло с молотка за долги или просто стало добычей жадного господина. Согнанные с земли. Слуги, потерявшие место по какой-либо причине. И просто люди, искавшие лучшей доли, не желающие всю жизнь оставаться на одном месте.

Эти люди шагали группами, семьями и в одиночку. Обычно на ночь они собирались в толпы, разжигали на перекрестках жаркие костры и даже возводили палатки, у кого было из чего, чтобы по возможности обезопасить себя от грабителей, которых, как магнитом, притягивала беззащитность бедных путешественников. У изгнанников было мало чем поживиться, но и защитить их было некому. А для злодея и платок бедной вдовы — добыча, и что за дело, если ограбленная замерзнет в дороге...

Лорд Арден распорядился, чтобы Мак-Аллистер каждый вечер высылал двух вооруженных воинов и несколько слуг на тракт. В месте ночлега странников разводили костер, варили кашу или похлебку. К их костру могли подойти все, у кого другой пищи не было: старики, дети, больные и обессилевшие. Но подходили подчас и одинокие мужчины, ищущие работы: люди понимали, что у благотворителей есть своя цель. У костра чаще всего дежурил почтенный Джарвис Бейн, и один вид его производил на бедняков впечатление. За зиму дворецкий увел с тракта шесть подростков, которых отослал в Борнхауз, а также трех женщин с маленькими детьми. Довольно странно, но далеко не каждый идущий стремился остановиться. У многих людей странствие — образ жизни. Но все же нужный Ардену человек попался, и его заловили.

Человека звали Септимус Штайн. Он происходил из далекой страны, с материка. У него была бы длинная история для вечерних посиделок, но этот костлявый и долговязый германец оказался угрюм и не болтлив.

Приведенный пред очи милорда Ардена, он неуклюже согнул спину и старательно мотнул шеей в поклоне. Но на лице его не выразилось ничего, напоминающего почтительность.

— Где вы в последнее время работали, мастер Штайн? — уважительно спросил граф, ожидая услышать название замка или имя хозяина. Но в ответ Штайн только буркнул:

— На Юге.

— Где именно на Юге?

— На побережье, — не пожелал уточнять упрямый мастеровой.

— А что вы строили?

— Крепость.

— Большую? — прищурился лорд Конрад. Тощий Септимус манерой говорить походил на славного Куно фон Лихтенвальда, это нравилось и располагало к нему, хотя и звучало забавно.

— Высокие стены. Ров. Два донжона. Каменный мост, — снизошел он до перечисления. Затем, чувствуя, что его речь выглядит не совсем учтивой, добавил: — Ваша светлость.

— А вы знаете грамоту? — на всякий случай поинтересовался хозяин, и Септимус Штайн ответил:

— На языке латинян, франков и жителей этого острова. Рисую и пишу, а потом строю. Имею с собой рисунки, в мешке. Могу показать.

Сэру Конраду было очень интересно взглянуть, но он предпочел пока прервать разговор. Мастер Штайн выглядел чрезвычайно измученным и голодным.

— Вас сейчас проводят в подвал, мастер, — объявил он. — Там у меня живет ученый человек, которому вы и покажете свои работы. А он вам расскажет, что предстоит сделать в первую очередь. Завтра поговорим подробнее.

Иудей и германец сошлись на удивление быстро. Многословный и экспансивный Давид извергал страстные речи, воздевал руки горе и взывал к Всевышнему, а Септимус Штайн предпочитал тихо фыркать в самых патетических случаях. Но чертежи у них обоих вышли ясные и не вызвали нареканий даже у самого лорда. Они почти и не спорили по важным вопросам. Сколько потребуется людей, леса и камней, сколько глины и щебня на сочленения, как доставлять воду со дна оврага — все это устроилось походя, без затруднений. Но зато проблема начала стройки едва не привела к смертоубийству. Мастер Давид, доказывая своему коллеге, что стены уже высохли, взбежал по узким ступенькам на самый верх и немедленно поскользнулся... Его спасло сложенное в конюшне сено, а также то, что деревянная галерея все-таки прогнила в месте его падения. Это драматическое событие, во-первых, прекратило спор, а во-вторых — отложило большую стройку на две недели.

Поэтому сейчас во дворе было пусто. Не гремели бревна, не визжала пила, не надрывались хриплые команды десятников. Роланд шагал по знакомым с детства широким плитам и думал не о строительстве и не о рабах лорда Ардена. Он думал о прекрасной молодой леди Хайдегерд.

Уже никто, даже графская дочка, не сомневался в наступлении весны. Все чаще ученики мэтра Робера, ежедневно бегающие и скачущие по двору, скидывали рубахи еще до завтрака и в течение нескольких часов красовались перед женскими взорами не только голой грудью, но даже босыми по колено ногами. В особенности это касалось рыжего Зака из Баттериджа и его приятелей, которых неизвестный (во всяком случае, не названный по имени) благодетель осчастливил солдатскими мечами. Этими новенькими клинками деревенские парни хвастливо украсились для своего первого визита в Арден-холл, но были грубо разочарованы.

— Всем снять оружие и сложить здесь, — такова была первая команда войскового учителя, которым Торин назначил Перси Шельда — одного из старших рыцарей, своего ровесника. Сэр Персиваль — уж такое имя он себе выбрал — происходил откуда-то из Свейской земли и, наверное, при рождении назван был Пером. Родины своей он вовсе не помнил, о родителях имел весьма смутное представление, зато побывал в ранней юности учеником менестреля и наслушался английских баллад. Вот и пожелал называться таким великолепным именем, когда пришло время получить рыцарские шпоры. Граф Арден, который был тогда все еще великим султаном, мог присваивать своим рыцарям какие угодно гербы и титулы. Пер Шельд не отказался от родительской фамилии, но превратился в благородного англичанина сэра Перси. В случае, если кто-либо из этого высокого рода обвинил бы его в самозванстве, легко можно было бы оправдаться: мол, это всего лишь крестное имя, а род мой, Шельды из Норланда, живет далеко в Скандинавии. Поди проверь! Но пока что никто не усомнился в рыцарском достоинстве Персиваля, и менее всего склонны к этому были лохматые молодые сельчане, которых набралась как раз чертова дюжина.

• Предыдущая
• 66/93
• Следующая