Пиратская история - Сандрацкий Борис - Страница 3
- Предыдущая
- 3/23
- Следующая
— Называй меня как хочешь, — сказал он.
— Вот как… Что ж, пусть будет по-твоему. Когда-то у меня был приятель, тоже северянин, по прозвищу Чед. На цирковом представлении в Болонье он сорвался с каната. Будем считать, что ты — это он. Я буду называть тебя его прозвищем — Чед.
Матрос кивнул. Он не стал спрашивать, откуда родом был погибший канатоходец, ирландец ли, датчанин ли. Чед так Чед.
Не стал он удивляться и тому, что рассказал о себе Фрис. Люди — как песчинки в этом мире. Их носит по свету, и они никогда не знают, что ждет их завтра.
Норвежец был скуп на воспоминания. Он больше не рассказывал Чеду про свою прежнюю жизнь. Было заметно, что Фрис испытал многое, но хочет испытать еще как можно больше, и вчерашний день ему уже не интересен.
Море было пустынным. Прошло еще несколько дней, и они увидели берег. На мели стояла полузатопленная малая каравелла. У подножия холма горел костер. Около него грелись четверо испанцев, это были матросы с потерпевшего крушение судна, их мучила лихорадка. Остальные матросы бросили их, больных, и ушли искать ближайшее испанское поселение.
— Эти тоже Богу не нужны, — увиден сидевших у костра людей, пробормотал Чед.
Вместе с Фрисом он выходил больных матросов. Местные индейцы их не трогали. Привозили из своего селения лечебные травы, целительные настои, но близко не подходили. Они впервые видели белых людей и смотрели на них с настороженным любопытством.
— А сколько болтовни было! — заметил Фрис. — Индейцы, мол, людоеды… Какие они людоеды! Они же как дети.
Трое испанцев, поразмыслив, приняли предложение Фриса — остаться с ним и Чедом. Четвертый, старик, служивший на паруснике шкипером, отрицательно покачал головой.
— Уж очень легко вы все отвернулись от Бога, — сказал он. — Обида вас измучила — брошенные… Негоже поддаваться обиде.
— А ты, старый, чего в Вест-Индию приперся? — спросил Чед. — За золотом?
— Океан, Чед, это моя работа, — глухо ответил тот. Я везу через океан людей и товары, и мне за это жалованье платят. Это честные деньги. У меня в Картахене старуха осталась, домик у меня там, дети, внуки…
— Мы тебе новую жизнь предлагаем! — сухо возразил Фрис. — Жизнь по-братски, на равных, без идальго, без офицерского мордобоя, а ты — домик, старуха!..
— А ты спросил, зачем мне твоя новая жизнь? Мне и моя, та, что есть, нравится. Небогатая, зато — моя! В детстве мать повесила мне на шею крестик своего отца, моего деда, тот тоже был моряком… Нет, нет, не уговаривайте, я не останусь с вами. Свой крестик в море не брошу. Буду добираться до форта в одиночку, вдоль берега. Даст Бог — дойду.
— Далеко это, — сказал Фрис.
— Бог поможет, — упрямо повторил старик,
Он собрал свои пожитки, взял ружье и, коротко попрощавшись, ушел.
Остальные молча смотрели ему вслед, пока сутулая фигура старого шкипера не скрылась за ближайшим холмом.
Выбор был сделан.
— Не дойдет старик, — тихо сказал Чед, — Сил не хватит… Но он сам этого захотел. Жаль. Хороший был человек.
Он говорил о старом шкипере так, словно мысленно уже похоронил его.
Своим предводителем матросы выбрали Фриса. Медленно с тpvдoм привели парусник в порядок. Глядя на обновленное судно, удивлялись, почему прежняя команда не сделала то же самое. Не от растерянности ли? Но пришли к выводу, что всему причиной был страх. Прежняя команда, видно, боялась, что ремонтировать судно придется долго, и все это время надо было жить вблизи индейского селения — вот оно что, самое страшное. А тут — впятером, и справились, благо, что и парусник был небольшой. Хрипели от натуги, вытаскивая его с мели, сколько дней и ночей ушло на это, но вытащили же, вытащили! На что только человек не способен, когда и жить охота, и деваться некуда… Исхитрится, черт-те что придумает, будет по горло в воде работать, а когда канаты изорвут кожу на ладонях, впряжется сам в эти канаты, словно лошадь, и все-таки невозможное сделает возможным. Пятеро моряков — маловато, но управлять судном уже можно. Один — на руле, четверо — на парусах, вот и экипаж.
Теперь можно было уходить в море, по — куда? Ждали, что скажет Фрис. Чед подозревал, что оставшиеся с ними испанцы работают так остервенело еще и потому, что все больше начинают бояться норвежца. Тот ни разу ни на кого из них не прикрикнул даже, но его глаза горели так неистово, что заставляли матросов внутренне сжиматься в тугой комок.
Фрис пока еще не принял решения, что делать дальше. Матросы охотились, вялили мясо впрок, мастерили бочки для пресной воды, драили корабельные пушки, сушили порох, небольшие запасы которого обнаружили на паруснике.
Наконец, Фрис произнес:
— Дело сделано. Тут нам больше делать нечего. Хватит мозолить глаза индейцам, их слишком много за холмом. Уж очень они стали пялиться на нас в последнее время, это не к добру. Нам пока что, я так думаю, везло. Индейский вождь приказал нас не трогать. Но такой хрупкий мир вечным не бывает. Пора уходить.
— Куда? — спросил Чед.
Он был согласен с Фрисом. Странное молчание, которым окружили их индейцы, было и в самом деле необъяснимо. Чед не мог понять, почему индейцы ни разу не изъявили желания произнести хоть слово. Молчат, как истуканы. Пялятся, но — молчат. Близко не подходят. За кого индейцы их принимают? Неизвестно. Не иначе, индейский вождь проявляет невиданную осторожность. Трое испанцев с баржи, уже бывавшие не раз в Вест-Индии, тоже недоумевали. И повторяли лишь одно слово:
— Повезло.
При этом они смотрели на Фриса уже как на спасителя. Потому что в других местах, где им в прежние рейсы довелось побывать, индейцы были куда общительнее, но не любили, когда пришельцы слишком долго задерживались в их владениях. А эти пока что терпят. Терпят и молчат. Но надолго ли хватит у индейцев терпения? Почему они смотрят на Фриса с таким любопытством? Да, именно на Фриса. Не потому ли, что он, единственный из пятерых, светловолосый? Похоже, что они принимают его за какого-то из своих языческих богов, спустившихся на землю. Но неизвестно, сколько еще индейский вождь будет выжидать, пока этот светловолосый бог сам с ним заговорит. И уж совсем неизвестно, что за этим последует. Да, Фрис прав: нельзя слишком долго испытывать судьбу. Пора уходить с насиженного места. Но, опять же, куда? Куда?
— Купцы нынче в Америку прут и прут, — продолжал Фрис. — Они и будут нашей добычей. Конечно, нас всего лишь пятеро. Пока пятеро — я это хочу сказать. Но людей у нас еще прибавится, вот увидите. Обиженных всюду много. Выберем место для города, заживем. Будем стоять друг за друга, как братья. Клянусь, я никого из вас не дам в обиду.
Фрис улыбнулся.
— Завтра в море, — сказал он.
Так они стали пиратами.
Поначалу грабили небольшие, с малочисленными экипажами, парусники, которые перевозили товары из форта в форт. Пленным предлагалось только одно условие: либо становитесь трупами, но оставайтесь с Богом, либо оставайтесь без Бога, но с нами.
Тех, кто отказывался порвать с верой, убивали.
Фрис словно озверел. Даже Чед, бывало, морщился, глядя, как норвежец беспощадно расправляется с пленниками. Задавая им вопрос — с Богом или без Бога? — Фрис с ненавистью сжимал зубы. Трудно было понять, о чем он думает в такие моменты. Может, вспоминает свои прошлые обиды, которых, должно быть, с избытком навидался и в европейских городах, и в мавританском плену?
Чед все больше замыкался в себе.
Пленники, которые соглашались отречься от веры, должны были, перед тем, как стать пиратами, пройти еще одно испытание: кровью. Не своей — чужой.
Каждому из них Фрис приказывал перерезать горло кому-нибудь из тех пленных, которые не осмелились на отречение. Медленно. Не воткнуть нож в горло, а медленно, очень медленно, на виду у всех, перерезать, как кусок мяса, пока голова не отделится от туловища,
Новоявленные пираты, случалось, после такого испытания долго блевали, иные теряли сознание.
— Тяжело, но — надо, — говорил Фрис. — Когда я впервые убил человека, мне тоже было паршиво. Я понимал, что не я дал ему жизнь и уже хотя бы поэтому не имел права ее отобрать. Мерзко было. Но через это надо пройти. Думаете, вы убиваете того или иного человека? Нет. Вы убиваете тот мир, куда вам больше нет ходу. Вы его в себе, в себе убиваете! И при этом с Богом прощаетесь — окончательно. Я же не слепой, я же вижу, что кое-кто из вас, паскуды, пытается обкрутить меня и моих людей вокруг пальца. Вижу! Купили себе жизнь, а сами еще тайком держитесь за вшивенькую надежду, что все это — ненадолго, так? Не выйдет. Своими руками любого из вас задушу, кто вздумает меня обмануть, Под землей найду! Так что — терпите… О будущем надо думать — о будущем нашего братства!
- Предыдущая
- 3/23
- Следующая
