Восстание на «Св. Анне» - Лебеденко Александр Гервасьевич - Страница 13
- Предыдущая
- 13/38
- Следующая
— Братишечки, вас, что же, оставили? — закричал вдруг, приложив рупором руки ко рту, неизвестно откуда взявшийся Оська Слепнев.
Я невольно обернулся. Но капитана не было.
— На дачу ехали, да не доехали! — ответил один из русановцев.
— На каку таку дачу?
— Еханга прозывается. Слыхал про такую курорту?
— Слыхал, приятель, как не слышать. Мимо проезжали — так даже безбожники крестились. Так вас тут бросили? Померзнете вы тут все, как цыплята!
— Померзнем, милой! Как не померзнуть? Сами сбежали, каты проклятые, а до нас и дела нет!..
— А кто на мостике-то?
— Помощник капитана. Свой парень... Да матросиков десяток с нами остались. По радио прокричали своим, чтоб за нами кого послали, а поспеют ли, — про то лысая бабушка гадала, да нам не рассказала.
— А ты веселый парень.
— Да и ты, вижу, не скула.
— А за что вас? — кричал Оська; «Русанов» уже оставался позади.
— За дело, милой! Что греха таить, за дело! Буржуев давили да фронты рушили, книжечки читали да старших не слушали.
— Прошевай, дядя! — надрывался Оська.
— Топали б к своим, ребята, — доносилось с «Русанова».
— Что за крик?! — появился старший. — Ты, сказочник, пошел вон отсюда. Ну, на носках!
Оська быстро исчез в кубрике.
Косые лучи солнца ложились почти горизонтально. Снег посинел и зажегся темно-фиолетовыми искорками. Красный, полузакрытый густой синей тучей диск солнца лежал над самым горизонтом. Силуэты брошенных кораблей еще виднелись позади. Я отправился в каюту и лег на койку, но не успел вздремнуть, как кто-то постучал в дверь. Оказалось, Глазов — капитанский вестовой. Он сообщил, что капитан требует меня в кают-компанию.
— И всех господ офицеров просили. Особо секретный разговор, — многозначительно добавил он тоном осведомленного в секретных делах человека.
Серега Глазов не был любимцем команды. Трудно сказать, был ли он искренне предан капитану, но, чтобы угодить своему барину, он готов был разбиться в лепешку. Капитан любил похвастаться, что ему-де известно все, что происходит на пароходе. Однако все мы, и в особенности матросы, хорошо знали, что таланты капитана в области сыска и шпионажа зависели от ловкости вестового. Глазов был предупредителен со штурманами, всегда заигрывал со старыми матросами, но в то же время высоко задирал голову перед судовой молодежью. Офицеры относились к нему с презрением, матросы звали его холуем, блюдолизом и не прочь были, под видом шутки, намять ему бока или наложить увесистых подзатыльников.
Однажды он попробовал было «подъехать» к Сычеву. Заговорив с ним, он щелкнул серебряным портсигаром и жестом деревенского щеголя предложил Сычеву папироску.
Сычев папироску взял и спокойно ответил на все вопросы Сереги. Серега обрадовался, размахнулся и со словами: «Молодец ты, Павел Анисимович!» — хлопнул по-приятельски по закорузлой ладони Сычева.
Но квадратные пальцы Сычева сжали Серегину ладонь так, что сам Серега присел, а портсигар со звоном покатился по палубе и папиросы посыпались в желоб.
— Ой, Пал Анисимович! Раздавишь, брось, не шути! — слабеющим голосом взмолился Серега.
Но Сычев не выпускал руки Сереги и смотрел в сторону, будто ничего не случилось.
Серега просил, кричал, потом сел на палубу и зарыдал растерянно и жалко, как рыдают только взрослые люди, обессилевшие от боли и злости. Стоявшие кругом матросы молчали. Наконец Серега затих.
Тогда Сычев отпустил руку и ушел. Серега долго сидел на полу и плакал, не поднимая головы.
Начальству он не пожаловался. Он перевязал искалеченную ладонь и сказал капитану, что порезал палец.
Сейчас Глазов говорил со мной тоном высокоосведомленного лица и всем своим видом желал показать, что он — человек важный, кой-что знает.
Я молча надел фуражку и пальто и отправился в кают-компанию.
Серега обиженно шмыгнул носом и, болтая руками, поплелся за мной.
В коридоре я встретил старшего механика с трубкой в зубах и Кованько, поправлявшего на ходу воротник. Все трое мы вошли в ярко освещенную кают-компанию. Капитана еще не было. Старший поправлял перед зеркалом пробор, второй механик, забравшись в самый дальний угол, бессовестно ковырял в зубах.
Капитан не заставил нас долго ждать, и собрание началось. Впрочем, слово «собрание» мало подходило к нашему собеседованию. Собрания не были в моде до революции. А на корабле дальнего плавания, в море — и подавно. Нужны были совершенно исключительные причины, чтобы заставить нашего капитана, человека властного и самолюбивого, пуститься в обсуждение вопросов, касающихся судна, хотя бы с командным составом.
— Господа! — начал он тихо, но внушительно. — Произошли большие перемены, которые грозят отразиться и на нашей с вами судьбе. У нас нет больше родины! Нет больше своих русских портов, если не считать далекого Крыма. Что будет дальше, — знает только один господь бог. Я, конечно, сознательно преуменьшил наши запасы угля в донесении, переданном сигнальщиками на «Минин». Угля у нас хватит и до берегов Англии. Идя вслед за ледоколом, мы либо застрянем здесь вместе с ним, либо выберемся в океан. Но дело не в этом. Мне кажется, что все мы плохо сознаем, в какой трудной обстановке находимся. Не все на пароходе печалятся неудачами правительства Северной области и всего белого движения в целом. Есть люди, которые готовы были кричать «ура!», когда мы со слезами на глазах...
— Вот Лиса Патрикеевна, — прошептал мне на ухо Кованько.
— ... со слезами на глазах наблюдали глубоко трагическую картину эвакуации Архангельска. Мне известно, — он остановился и обвел всех присутствующих упорным взглядом, говорившим: «Всех вас вижу, как на ладони, всех!» — что среди команды есть ничтожная кучка негодяев, мечтающих о том, как бы вернуться в красную Совдепию. При этом они предпочли бы явиться к своим ободранцам не с пустыми руками, а с таким ценным призом, как «Святая Анна».
Он опять остановился и откинул голову назад, словно любуясь эффектом своих слов.
— Мы не должны этого допустить. Кучка бунтарей бессильна сама по себе, но своей агитацией она подрывает дисциплину, сеет сомнение в сознании честных матросов. И если события повернутся против нас, мы можем оказаться перед враждебным нам фронтом всей команды. В Архангельской гавани мы были накануне бунта. Все эти дни среди команды не прекращаются разговоры о красных и белых, о победе Ленина, о том, куда мы идем и что нас ждет. Необходимо прежде всего выявить и выловить кучку поджигателей. (Здесь я невольно вздрогнул. Перед моими глазами встала согнутая фигура Андрея в глубине трюма «Св. Анны», с бикфордовым шнуром в руке.) Кроме того, нам нужно создать в среде команды свою партию. Нам нужно расколоть матросскую массу. Сознательным матросам необходимо растолковать, что в Совдепии их ждут холод, голод, нищета. А с нами они будут плавать по теплым морям! Мы найдем фрахты, мы будем работать, пока не закончится смутное время. Господа, белое движение переживает тяжелый момент, но оно не погибло.
— Если сам капитан превратился в агитатора, боюсь — дело плохо, — шепчет Кованько.
— Крым — это не «последняя территория» белых. Крым — это только база для дальнейшего наступления на Совдепию. Наши союзники настаивают на том, что сейчас Совдепию победить нельзя. Крестьяне и мастеровые еще не везде испробовали на своей шкуре, что такое большевизм. Известно, что большевизм нравится далеко не всем, и там, где коммунисты сидят давно, — многие их ненавидят. Когда они станут задыхаться в тучах ненависти, блокированные, отрезанные от мира, мы придем из Крыма как избавители и на этот раз без труда перехватаем их живьем. Это понял Врангель. В этом его гениальность.
Наши хозяева — правление Общества пароходства и торговли — переехали сейчас в Марсель. Там они открыли контору, и наши пароходы успешно работают на всех линиях южной Европы. Немцы перетопили слишком много судов. У союзников не хватает тоннажа для перевозок, и нам всегда найдется работа. Хозяева хотели отозвать нас еще из Плимута для коммерческих перевозок, но тогда генерал Миллер настоял на нашей отправке в Архангельск. Я не говорил вам об этом по понятным причинам, но теперь это уже не тайна. Таким образом, мы будем иметь возможность переждать события в благоприятных условиях, имея работу и заработок, но для этого нам необходимо уберечь «Святую Анну» от всяких революционных сюрпризов. Поэтому я призываю всех штурманов и механиков к бдительности, стойкости и сугубой осторожности. Я кончил. Прошу высказаться!
- Предыдущая
- 13/38
- Следующая
