История Лизи (др. перевод) - Кинг Стивен - Страница 9

• Предыдущая
• 9/130
• Следующая

– Дамы и господа! – хорошо поставленным голосом начинает Дэшмайл. И южный акцент практически улетучивается. – С огромным удовольствием представляю вам мистера Скотта Лэндона, автора романов «Реликвии», получившего Пулитцеровскую премию, и «Дочь Костера», удостоенного Национальной книжной премии. Он приехал к нам из Мэна со своей очаровательной женой Лизой, чтобы положить начало строительству, совершенно верно, наконец-то это случилось, нашей библиотеки Шипмана. Скотт Лэндон, друзья мои, давайте поприветствуем его, как принято в Нашвилле!

Толпа взрывается аплодисментами. Очаровательная жена присоединяется к ним, хлопает в ладоши. Смотрит на Дэшмайла и думает: Он получил НКП за «Дочь Коустера». Коустера – не Костера. И я уверена, ты это знаешь. Я уверена, что ты сознательно исказил название. Почему ты не любишь его, ты, жалкий человечишка?

Потом, так уж получилось, взгляд ее устремляется дальше, и на этот раз она действительно замечает Герда Аллена Коула, который стоит на прежнем месте с роскошной гривой светлых волос, закрывающих лоб, и рукава его белой, на два размера больше рубашки закатаны до жиденьких бицепсов. Подол не заправлен и болтается у вытертых колен джинсов. На его ногах сапоги с пряжками по бокам. Лизи представляется, что для такой погоды это слишком уж жаркая обувка. Вместо того чтобы хлопать, Блонди неспешно сводит и разводит руки, на губах его гуляет легкая улыбка, а сами губы шевелятся, словно он тихонько молится. Он смотрит на Скотта, и взгляд этот ни на секунду не отрывается от ее мужа. Лизи сразу вычисляет Блонди. Есть такие люди (практически всегда это мужчины), которых она называет «Скоттовские ковбои глубокого космоса». Ковбоям глубокого космоса есть что сказать. Много чего. Они хотят схватить Скотта за руку и поведать ему, что понимают тайные послания, заложенные в его книгах; они понимают, что в действительности книги эти – путеводители к Богу, к Сатане, даже, возможно, к гностическим доктринам. Ковбои глубокого космоса могут говорить о сайентологии, или нумерологии, или (в одном случае) о Космической лжи Бригэма Янга. Иногда они хотят поговорить о других мирах. Двумя годами раньше один такой ковбой глубокого космоса на попутках приехал в Мэн из Техаса, чтобы поговорить со Скоттом об, как он их называл, отъезжающих. Наиболее часто, сказал он, их можно встретить на необитаемых островах Южного полушария. Он знал, что именно о них Скотт писал в романе «Реликвии». Он показал Скотту подчеркнутые строки, которые доказывали его слова. Этот парень заставил Лизи понервничать (прежде всего из-за непроницаемых, как стена, глаз), но Скотт поговорил с ним, угостил пивом, обсудил статуи на острове Пасхи, взял пару его буклетов, подарил новенький экземпляр «Реликвий» с автографом и отправил домой осчастливленным. Осчастливленным? Да, да, пританцовывающим от счастья. Когда Скотту того хочется, он может очаровать любого. Будьте уверены.

Мысль о фактическом насилии (Блонди станет Марком Дэвидом Чэпменом[15] для ее мужа) не приходит Лизи в голову. Мой мозг не так устроен, могла бы она сказать. Мне просто не понравилось, как шевелились его губы.

Скотт откликается на аплодисменты (и на крики наиболее рьяных поклонников) знаменитой улыбкой Скотта Лэндона, которая красовалась на миллионах суперобложек, и все это время опирается одной ногой на дурацкую серебряную лопатку, штык которой медленно уходит в привезенную землю. Он позволяет аплодисментам длиться десять или пятнадцать секунд (доверяя своей интуиции, которая никогда его не подводит), а потом взмахивает рукой, обрывая их. И они обрываются. Сразу. В мгновение ока. Это круто, но где-то и пугающе.

Когда Скотт говорит, его голос по громкости не идет ни в какое сравнение с голосом Дэшмайла, но Лизи знает: даже без микрофона или мегафона на батарейках (а сегодня нет ни первого, ни второго – вероятно, по чьему-то недосмотру) голос этот будет слышен и в последних рядах собравшейся большой толпы. И толпа жадно ловит каждое слово. К ним приехал Знаменитый Человек. Мыслитель и Писатель. И вот-вот начнет разбрасывать жемчужины мудрости.

Метать бисер перед свиньями, думает Лизи. В данном конкретном случае перед потными свиньями. Но разве ее отец как-то не говорил ей, что свиньи не потеют?

Блонди, который стоит напротив нее, отбрасывает спутанные волосы с высокого белого лба. Его руки такие же белые, как и лоб. Лизи думает: Это свинья, которая подолгу не выходит из дома. Свинья-домосед, верно? У него полным-полно странных идей, на обдумывание которых уходит слишком много времени.

Она переступает с ноги на ногу, и шелк ее трусиков прямо-таки скрипит, забившись в щель между ягодицами. Она забывает о Блонди, пытаясь прикинуть, сможет ли она… когда Скотт заговорит… очень скрытно, вы понимаете…

Добрый мамик подает голос. Голос строгий. Всего три слова. Не допуская возражений. Нет, Лизи. Подожди.

– Нет, я не собираюсь читать вам проповедь, – начинает Скотт, и она узнает интонации Галли Фойла, главного героя романа Альфреда Бестера[16] «Место назначения – звезды». Его любимого романа. – Для проповедей слишком жарко.

– Переизлучи нас, Скотти! – восторженно кричит кто-то из пятого или шестого ряда. Толпа смеется и визжит от восторга.

– Не могу этого сделать, брат, – отвечает Скотт, – транспортеры сломаны, и у нас больше нет литиевых кристаллов[17].

Собравшиеся, для которых внове и находчивый ответ из толпы, и последующая фраза Скотта (Лизи слышала и первое, и второе раз пятьдесят), одобрительно ревут и хлопают. Блонди сухо улыбается, не потеет, хватается за левое запястье правой рукой с длинными пальцами. Скотт убирает ногу с лопатки, не потому что надоело держать ее на штыке, а с таким видом, будто нашел ей, в смысле – ноге, другое применение (хотя бы на минутку). И такое ощущение, что действительно нашел. Она наблюдает как зачарованная, потому что Скотт в ударе, делает с толпой что хочет.

– Идет одна тысяча девятьсот восемьдесят восьмой год, и мир потемнел, – говорит он.

Короткий деревянный черенок лопатки скользит между неплотно сжатых пальцев. Солнечный зайчик, отраженный от штыка, один раз ударяет в глаза Лизи, а потом рукав легкого костюма закрывает штык. Используя черенок как указку, Скотт рисует в воздухе перед собой трагедию времени.

– В марте Оливера Норта и вице-адмирала Джона Пойнтдекстера арестовали по обвинению в заговоре – это прекрасный мир Иран-Контрас[18], где пушки правят политикой, а деньги правят миром. В Гибралтаре бойцы британской Специальной авиадесантной службы[19] убили трех невооруженных членов ИРА. Может, САС пора сменить девиз с «Побеждает отважный» на «Сперва стреляй, вопросы – после»?

Толпа гогочет. Роджеру Дэшмайлу определенно не по себе от этого обзора политических событий, тогда как Тони Эддингтон все аккуратно записывает.

– Или возьмем наши дела. В июле мы выследили и сбили иранский авиалайнер, на борту которого находились двести девяносто гражданских пассажиров. В том числе шестьдесят шесть детей.

– Эпидемия СПИДа убивает тысячами, зараженных… ну, мы не знаем, сколько их. Сотни тысяч? Миллионы?

– Мир становится темнее. Кровавый прилив мистера Йейтса[20] начался. Он поднимается. Поднимается.

Скотт смотрит на привезенную, уже сереющую землю, и Лизи вдруг приходит в ужас: что, если он видит ее, тварь с бесконечным пегим боком, что, если он сейчас убежит или, того хуже, у него начнется истерика, которой, она знает, он боится (и, по правде говоря, она тоже боится)? Но, прежде чем ее сердце успевает ускорить бег, Скотт поднимает голову, улыбается, как ребенок на окружной ярмарке, рука его вскидывает лопату вверх, после чего черенок плавно скользит в неплотно сжатом кулаке, пока он не сжимает пальцы. Это любимый трюк акул бильярда, и те, кто стоит в первых рядах, оценивают его по достоинству. Но Скотт еще не закончил. Держа штык перед собой, он вращает черенок пальцами, придавая ему невероятную скорость. Это уже просто фокус, и совершенно неожиданный, потому что вращающийся серебряный штык посылает во все стороны множество солнечных зайчиков. Лизи вышла замуж за Скотта в 1979 году и понятия не имела, что в его репертуаре есть и такой номер. (Сколько лет должно уйти на то, чтобы простая суммарная тяжесть дней, проведенных вместе, выжала все из обетов, которые даются при вступлении в брак, – таким вопросом задастся она две ночи спустя, когда будет лежать в кровати одна, все в том же номере мотеля, слушать собак, лающих под горячей оранжевой луной. И каким счастливчиком ты должен быть, чтобы твоя любовь обогнала твое время?) Серебряный шар, в который превратился быстро вращающийся штык лопаты, посылает разморенной жарой, обильно потеющей толпе солнечные сигналы: Просыпайтесь! Просыпайтесь! Внезапно он становится Скоттом-Торговцем, и она испытывает безмерное облегчение, увидев хитрую (Милая, я оттягиваюсь) улыбку у него на лице. Он их подманил, а теперь будет пытаться продать сомнительный товар, который, конечно же, им не нужен. И она думает, что они его купят, независимо от того, жаркий сейчас август на дворе или нет. Когда Скотт в такой форме, он, как говорится, может продать холодный воздух эскимосам… и возблагодарим Господа за языковый пруд, к которому мы все спускаемся, чтобы напиться, и Скотт, конечно же, сейчас добавит к этому высказыванию что-нибудь свое (и он добавляет).

• Предыдущая
• 9/130
• Следующая