История Лизи (др. перевод) - Кинг Стивен - Страница 73

• Предыдущая
• 73/130
• Следующая

– Скотт, – говорит его отец.

Но впервые в жизни Скотт не обращает внимания на голос отца. Он зачарован этой хэллоуиновской маской, в которую превратилось лицо его брата. Язык Пола мелькает между разошедшимися верхними и нижними зубами, отплясывает джиттербаг[93] в сыром воздухе подвала. И одновременно в промежности появляется темное пятно: мочевой пузырь Пола опорожняется в шта…

Удар по макушке отбрасывает Скотта назад, вновь он стукается о стол, на котором стоит ручной печатный станок.

– Не смотри на него, кретин, смотри на меня! Уродливый жук загипнотизирует тебя, как змея – птицу! Тебе лучше очнуться, Скутер… это уже не твой брат.

Скотт таращится на отца. А рядом с ними существо, привязанное к металлическому столбу, словно в подтверждение слов отца издает вопль такой громкий, что он не может вырваться из человеческой груди. Но это нормально, потому что в вопле нет ничего человеческого. Совершенно ничего.

– Принеси эти цепи, Скут. Обе. И быстро. Веревки его не удержат. Я пойду наверх и возьму свой карабин. Если он будет близок к тому, чтобы освободиться до твоего возвращения с цепями…

– Папа, пожалуйста, не стреляй в него! Не стреляй в Пола!

– Принеси цепи. Потом мы посмотрим, что можно сделать.

– Тракторная цепь слишком длинная! Слишком тяжелая!

– Воспользуйся тачкой, кретин. Большой тачкой. Иди, давай-давай.

Скотт оглядывается на ходу и видит, как отец медленно пятится к лестнице. Медленно, будто укротитель, покидающий клетку со львами после завершения представления. Под ним, ярко освещенный одной из трех ламп, которые свешиваются с потолка, Пол. Он колотится затылком о столб с такой частотой, что у Скотта возникает мысль об отбойном молотке. И одновременно дергается из стороны в сторону. Скотт не понимает, почему Пол не разбивает затылок в кровь, не теряет сознания, но ничего такого с его братом не происходит. И Скотт видит, что отец прав. Веревки Пола не удержат. Не удержат, если он продолжит раскачиваться из стороны в сторону, растягивая их.

У него не получится, думает Скотт, когда отец идет в одну сторону, чтобы достать карабин из стенного шкафа, а он сам – в другую, за сапогами. Он убьет себя, если будет продолжать в том же духе. Но потом вспоминает нечеловеческий вопль, который вырвался из груди его брата (вопль, обещающий убить всех и вся), и понимает, что может получиться.

Выбегая без пальто на мороз, он уже знает (во всяком случае, думает, что знает), что произошло с Полом. Есть место, куда он может пойти, после того как отец причинял ему боль и куда он брал Пола после того, как отец причинял боль Полу. Да, множество раз. В том месте много хорошего, прекрасные деревья и целебная вода, но там есть и плохие существа. Скотт старается не попадать туда ночью, а если попадает, ведет себя тихо и быстро возвращается, потому что интуиция его детского сердца подсказывает: ночью плохие существа выползают из своих нор. Ночью они охотятся.

Если он может попасть туда, так ли трудно поверить, что что-то (то, что зовется дурной кровью) могло там проникнуть в Пола, а потом выйти наружу здесь? Что-то, увидевшее его и выбравшее жертвой, а может, просто какой-то вирус, который залез ему в нос, а потом прокрался в мозг?

И если так, чья это вина? Кто брал туда Пола?

В сарае Скотт бросает легкую цепь в тачку. Это просто, занимает какие-то секунды. А вот с тракторной цепью все куда сложнее. Тракторная цепь огромная, все время говорит на своем клацающем языке, в котором одни только стальные согласные. Дважды тяжелые звенья выскальзывают из его трясущихся пальцев, один раз прищемляют кожу, рвут ее, на белом появляются кровяные розетки. В третий раз ему практически удается загрузить тракторную цепь в тачку, но двухсотфунтовый груз звеньев приземляется неудачно, с одного бока, а не по центру, тачка переворачивается, и цепь частично падает на ногу Скотта, одевая ее в сталь и заставляя его закричать от боли.

– Скутер, ты придешь до того, как я досчитаю до двух тысяч? – доносится из дома крик отца. – Если ты собираешься прийти, так тебе лучше поторопиться!

Скотт смотрит в сторону дома округлившимися от ужаса глазами, потом вновь ставит тачку, наклоняется над грудой звеньев. Синяк на ноге сойдет только через месяц, а боль он будет чувствовать всю жизнь (это единственная травма, которую не может вылечить путешествие в то странное место), но в тот момент боль пропадает напрочь. Он вновь, звено за звеном, начинает загружать тракторную цепь в тачку, по спине и бокам течет горячий пот, Скотт ощущает его запах, знает, выстрел будет означать, что мозги Пола разлетелись по подвалу, и вина в этом будет его. Время становится физической величиной, обретает вес, как земля. Как цепь. Он каждое мгновение ждет следующего крика отца, но крика нет, и, когда он уже катит тачку к распахнутой двери кухни, за которой горит желтый свет, Скотта охватывает новый страх: Пол все-таки освободился. И по подвалу разбросаны не мозги Пола, а внутренности отца, вырванные из его живота существом, которое совсем недавно было братом Скотта. И сам Пол уже не в подвале, а в доме, затаился, и, как только Скотт переступит порог, начнется охота на була. Только на этот раз призом будет он, Скотт.

Это все, разумеется, воображение, его чертово чересчур богатое воображение, но, когда отец выскакивает на заднее крыльцо, оно уже так хорошо поработало, что на мгновение Скотт видит перед собой не Эндрю Лэндона, а Пола, улыбающегося, как гоблин, и кричит дурным голосом. Когда он поднимает руки, чтобы защитить лицо, тачка опять чуть не переворачивается. Перевернулась бы, если б отец не удержал ее за передний край. Потом отец поднимает руку, чтобы ударить сына, но тут же опускает. Время задать мальцу трепку придет, но не сейчас. Сейчас сын ему нужен. Поэтому, вместо того чтобы ударить, отец лишь плюет на правую руку и трет ее о левую. Потом наклоняется, не замечая холода, стоя на заднем крыльце в одной нательной рубашке, и обеими руками ухватывается за переднюю часть тачки.

– Я буду тащить ее вверх, Скут. Ты держись за ручки и не давай ей перевернуться. Я еще раз отключил его, пришлось отключить, но надолго этого не хватит. Если мы вывалим эту цепь, не думаю, что он доживет до утра. Я не смогу ему этого позволить. Ты понимаешь?

Скотт понимает, что жизнь его брата теперь зависит от тачки, нагруженной цепью, вес которой в три раза превосходит его собственный. На мгновение он на полном серьезе рассматривает и такой вариант: со всех ног убежать в темноту. А потом хватается за ручки. Он не чувствует слез, которые льются из глаз. Кивает отцу, а отец кивает ему. Работа, которая им предстоит, – вопрос жизни и смерти.

– На счет три. Один… два… держи ручки ровно, маленький сучонок… три!

Спарки Лэндон поднимает тачку с земли на крыльцо, от напряжения с губ белым паром срывается крик. Нательная рубашка лопается под одной рукой, открывая клок растущих там курчавых рыжих волос. Находясь в воздухе, перегруженная тачка кренится сначала налево, потом направо, и мальчик думает: Не вздумай перевернуться, сучье вымя, тварь ущербная. Оба раза ему удается выправить крен, он постоянно напоминает себе, что должен только выравнивать тачку, не кренить ее в противоположную сторону. С этой задачей он справляется, но Спарки Лэндон не тратит времени на поздравления. Спарки Лэндон пятится в дом, тянет тачку за собой. Скотт хромает следом, нога, на которую свалилась цепь, уже заметно распухла.

На кухне отец разворачивает тачку, берется за ручки и катит ее к двери в подвал, которую закрыл и запер на засов. Колесо оставляет след на рассыпанном сахаре. Скотт никогда этого не забудет.

– Открой дверь, Скотт.

– Папа, а если он… там?

– Тогда я сшибу его вниз этой хреновиной. Если ты хочешь спасти брата, перестань болтать и открой эту долбаную дверь.

• Предыдущая
• 73/130
• Следующая