Острые предметы - Флинн Гиллиан - Страница 2

• Предыдущая
• 2/59
• Следующая

Но мне все равно не хотелось туда ехать. Так отчаянно не хотелось, что я вцепилась в подлокотник кресла, как будто Карри мог вытряхнуть меня силой. Он сидел и несколько мгновений смотрел на меня глазами цвета виски. Потом откашлялся, взглянул на фотографию жены и мягко улыбнулся, словно врач, который собирается сообщить неприятную новость. Карри любил поорать – считал, что таким и должен быть редактор старой закалки, – и все-таки он один из самых порядочных людей, которых я когда-либо знала.

– Послушай, детка, не можешь – значит не можешь. Но думаю, тебе бы пошло это на пользу. Выясни, что произошло. Поезжай. Это очень интересный материал, нам он нужен. Тебе он нужен прежде всего.

Карри всегда возлагал на меня большие надежды. Он думал, что я буду его лучшим репортером, говорил, что у меня неординарное мышление. В течение двух лет работы я с удивительным постоянством не оправдывала его ожиданий. Сейчас, сидя напротив него за столом, я чувствовала, что он ждет от меня поддержки. Я кивнула, стараясь выглядеть уверенно.

– Пойду собираться.

На кресле от моих рук остались влажные следы.

Домашних питомцев у меня не было – волноваться не за кого, цветы я тоже не развожу – не нужно просить соседей их поливать. Я положила в сумку одежды на пять дней, не сомневаясь в том, что приеду из Уинд-Гапа до выходных. Когда перед выходом окинула взглядом квартиру, она предстала передо мной в истинном свете. Дешевое и неуютное временное жилье – можно подумать, студенческое. Я решила, что по возвращении куплю себе приличный диван, в награду за потрясающую статью, которую непременно напишу.

На столе у двери фотография, где я держу на руках Мэриан. Мне лет двенадцать, ей около семи. Мы смеемся, я зажмурилась, ее глаза широко открыты от удивления. Я крепко прижимаю Мэриан к себе, ее короткие худенькие ножки не достают мне до колен. Не помню, над чем мы смеялись. С годами это стало приятной тайной. Пожалуй, не хотелось бы знать ее теперь.

Я всегда принимаю ванну, душ не люблю. Терпеть не могу тонкие струйки воды, от которых у меня мурашки по телу, как от электрического разряда. Поэтому в душевой кабинке я заткнула сливную решетку тонким гостиничным полотенцем, повернула душ к стене и села в неглубокую лужицу, образовавшуюся на полу. Рядом плавали чьи-то лобковые волосы.

Я вышла из кабинки. Второго полотенца не было, поэтому я побежала к кровати и вытерлась дешевым рыхлым одеялом. Затем выпила стакан теплого бурбона, проклиная сломанный аппарат для льда.

Уинд-Гап в одиннадцати часах езды к югу от Чикаго. Карри любезно выписал командировочные, чтобы хватило на одну ночь в мотеле и на завтрак – если поем в закусочной на бензозаправке. Но в городе я поживу у матери. Так он за меня решил. Я заранее знала, как мать меня встретит. На мгновение растеряется, всполошится, поправит волосы, неловко обнимет меня, прижав скорее к плечу, чем к груди. Извинится за беспорядок, которого нет. Вежливо поинтересуется, когда уеду.

– Ты к нам надолго, дорогая? – спросит она. Другими словами: «Когда ты уберешься отсюда?»

Ее вежливость обижает больше всего.

Пора бы подготовить несколько вопросов для интервью. Но я выпила еще бурбона, проглотила таблетку аспирина и погасила свет. Под убаюкивающее журчание кондиционера и электрическое потрескивание из соседнего номера, где кто-то играл в видеоигру, я заснула. До моего родного города оставалось тридцать миль, но в эту ночь думать о нем не хотелось.

Утром вместо завтрака я вдохнула запах несвежих пончиков с вареньем и продолжила путь к югу. Становилось все жарче. По обеим сторонам дороги стоял густой лес. Эта часть долины Миссури зловеще однообразна: едешь по узкому шоссе, а по бокам только мрачный лес, на многие мили. Куда ни кинь взгляд – все одно и то же.

Издали Уинд-Гап не видно: самый высокий его дом – трехэтажный. Но через двадцать минут я поняла, что скоро приеду: показалась знакомая бензозаправка. Перед входом в здание сидели несколько полуголых мальчишек-подростков со скучающим видом. Рядом, возле старого пикапа, стоял малыш в подгузнике и пригоршнями бросал в воздух мелкие камешки, пока его мать заправляла бак. Ее волосы были покрашены в золотистый цвет, но отросшие темные корни доходили до самых ушей. Пока я проезжала, она что-то кричала мальчикам, слов я не разобрала. Вскоре лес начал редеть. Длинной, словно наспех намалеванной полосой промелькнул торговый центр с соляриями, вслед за ним – оружейный магазин и магазин тканей. Потом – кучка старых домов, образующих тупик, – когда-то начали строить поселок и бросили. И вот наконец сам город.

Проезжая вывеску «Добро пожаловать в Уинд-Гап!», я почему-то задержала дыхание, как девочка, охваченная испугом при виде кладбища. После моего отъезда прошло восемь лет, но все здесь оставалось до боли знакомым. Если свернуть на ту дорогу, я окажусь перед домом бывшей монахини, которая учила меня играть на фортепиано в начальной школе. У нее неприятно пахло изо рта. Другая дорога ведет в маленький парк, где однажды, жарким летним днем, я выкурила первую в жизни сигарету. А вон тот бульвар ведет к Вудбери, там больница.

Я решила поехать сразу в полицейский участок. Он притулился в конце Главной улицы – так и называется главная улица Уинд-Гапа, ей-богу. На ней есть салон красоты, скобяная лавка, хозяйственный магазин (под вывеской «Хозяйственный магазин») и библиотека в двенадцать стеллажей. Еще «Одежда от Кэнди», где продаются джемперы, водолазки и свитера с изображением уточек и домиков. Лучшие женщины Уинд-Гапа – в основном учительницы, домохозяйки с детьми и продавщицы таких магазинов, как «Одежда от Кэнди». Может быть, через несколько лет в городе откроют кофейню «Старбакс», и тогда у него появится стиль, которого так не хватает, – популярный, фасованный, рекомендованный специалистами. А пока тут хотя бы есть дешевая закусочная, принадлежащая одной семье, не помню фамилии.

На Главной улице было пусто – ни машин, ни людей. По тротуару бежала собака, но никто ее не звал, хозяина поблизости не было. На всех фонарных столбах – зернистые фотокопии портрета девочки, приклеенные желтым скотчем. Припарковав машину, я сорвала один листок, криво прилепленный на высоте детского роста. Объявление было написано от руки, сверху – жирными буквами, похоже, несмываемым фломастером. Заголовок: «Пропал ребенок». С фотографии смотрела темноглазая девочка с непомерно большой шевелюрой. Шкодливая улыбка, в глазах чертики. Учителя наверняка считают ее трудным ребенком. Мне она понравилась.

Я надеялась в полицейском участке услышать, что Натали Джейн нашли, целой и невредимой. Может быть, она заблудилась в лесу, вывихнула ногу или сбежала из дома, а потом передумала и вернулась. Тогда я бы села в машину, уехала в Чикаго и больше ничего не стала выяснять.

Переулки были пустынны – половина жителей ушла на поиски в лес, расположенный в северной части города. Секретарь разрешила мне подождать начальника полиции Билла Викери, который скоро должен был прийти на обед. Обстановка в комнате ожидания была фальшиво-уютной, как в приемной стоматолога. Я села в оранжевое кресло и стала листать рекламный каталог. В розетке на стене шипел электрический освежитель воздуха, распространяя запах, который, по мнению производителя, должен напоминать летний бриз, но чувствовался почему-то только едкий запах нагретой пластмассы. Через полчаса я просмотрела три журнала и начала испытывать тошноту от «летнего бриза». Когда Викери наконец пришел, секретарша кивнула в мою сторону и прошептала с лютым отвращением: «Пресса!»

• Предыдущая
• 2/59
• Следующая