Небо в огне - Тихомолов Борис - Страница 78
- Предыдущая
- 78/88
- Следующая
Их разбудил петушиный крик. Какой-то недоросль, ретивый и горластый, соревнуясь с другим, отвечавшим ему откуда-то издалека, неумело выводил свое «ку-а-ре-ку!»И может, оттого, что ему не удавалась эта музыкальная фраза, он орал без передышки.
- Чтоб ты лопнул, зараза! - проворчал Сергеенко.- Доорешься, дурак, до кастрюльки.
И петушок, будто до него дошел смысл сказанного, умолк на полуслове. Анатолий рассмеялся:
- Вумный! Все понимает. Однако, слышь, Андрей, наверное, пора?
Поднялись. Тело побаливало: сказалась вчерашняя картошка. Сгоряча-то не почувствовали, перекидали целую машину;
Буренка, шумно вздохнув, принялась подниматься. Поднялась, расставила ноги.
- Ну, ты! - зашипел на нее Сергеенко, хватая с подстилки пиджак.- Приспичило!…
Вышли во двор. Прохладно и еще темно. Сквозь белесый туман слабо просвечивалась розоватая полоска на востоке, и на ней, словно вырезанные из картона, вырисовывались крыши хат, печные трубы, поредевшие макушки тополей.
Появился пес. Подбежал к Андрею, тиранулся боком о его коленку и направился к забору делать свои собачьи метки.
Сергеенко вскинул на спину заплечный мешок.
- Пошли, Анатолий. Проберемся задами. Тут мне местность знакомая.
Утро застало в степи. Полынь, колючка. Тихо, безлюдно. Оставив справа шоссе и железную дорогу, идущую на Мелитополь, пошли напрямик, держа курс на восток. Сначала решили, что населенные пункты будут обходить, «о взошло солнце, стало жарко, и захотелось пить.
В первую же попавшуюся на пути деревушку вошли не таясь, хотя и сжавшись от опасения снова встретиться с полицаями. Но деревня была пуста. Ни одного человека! Только кое-где копошились в навозе куры, да перебегали через улицу одичавшие кошки. Населенный пункт без людей - зрелище жуткое.
Напившись у первого колодца и набрав флягу воды, друзья отправились дальше уже по дороге.
И второе село было пустое, и третье. Где теперь эти люди, согнанные с родных обжитых мест? Какие лишения, какие душевные муки переживают они сейчас на далекой чужбине, находясь на положении рабов, униженных и оскорбленных?
Лишь на третий день к вечеру остановились ночевать у стога сена, услышав отдаленный гром. Линия фронта!
Вот он - долгожданный рубеж испытаний! И Анатолий и Сергеенко переживали предстоящий переход по-разному. Если первого, при удаче, ожидали друзья родного боевого полка, то второго - лагеря мучительной проверки. Анатолий сбит над целью и не был пленен, и это ощущение давало ему моральное преимущество над Андреем. Алексеев думал просто: если уж, защищая Родину, бьешься с врагом, так бейся до конца, до последнего патрона, имей самолюбие и живым не давайся. Ведь было же заведено у них в полку (между прочим, втайне от начальства)-закладывать в ствол пистолета девятый патрон «для себя»!
И отдыхали они перед этим предстоящим переходом по-разному. Анатолий сразу уснул, а Сергеенко ворочался, шуршал соломой и глядел в звездное небо. Старики говорят: «Пути господни неисповедимы». Так было и у него. Сумев убежать из лагеря военнопленных, попал он в село Никулино и пристроился переночевать у солдатки Марьи Афанасьевны, шустрой крепкой бабенки, стосковавшейся по мужику, да так и остался, и прижился. Она выдавала его за брата, и с нее никто не спрашивал, благо те, от кого это зависело, находились с ней в родстве. Дом у Афанасьевны добротный, с большим приусадебным участком, с коровой, с курами, и с фруктовым садом. И дел у Андрея было много: и вскопать, и засадить, и урожай собрать. Что муж вернется, Марья не надеялась и, хоть была она на пять лет старше Сергеенко, но находилась в форме и по своей бабьей логике мечтала о семейной жизни. Андрей был в работе и в любви неистов, чего же еще надо для бабьего счастья?
Но Сергеенко стосковался по душевной чистоте. Глодала совесть я чувство вины перед Родиной. Полыхала в огне советская земля, а он тут, здоровенный бугай, прохлаждается с бабой на пуховиках… И подпоив не единожды деверя-полицая, влюбленного в Марью, а вернее, в ее дом и приусадебный участок, он заручился документом и бежал от призрачного счастья, бросив и сытое житье, и горячую бабу, которую любил.
Жалел ли он сейчас об этом? Нет, не жалел. Сила, увлекшая его на этот шаг, была сильней любви, сильней благополучия. И душа его разрывалась, а все равно иначе он не мог поступить. Будь что будет!
Посерело небо, и Андрей, так и не сомкнувший глаз, разбудил Анатолия.
Последний переход был самым трудным, и здесь помогла сноровка Андрея-пехотинца. Он знал систему расположения воинских частей по глубине фронта и безошибочно находил места их флангового стыка. А поскольку на эти места приходились овраги, и речки, и непроходимые болота, то нашим друзьям и пришлось хватить лиха, ползая на животе по оврагам и болотным кочкам. Ночь накрыла их в какой-то болотистой речке, мокрых до нитки и продрогших до костей. Над головой то и дело повисали белые ракеты, а вокруг, срезая кусты, вжикали шальные пули, пущенные наугад из пулемета, и смачно чмокались мины. Взрываясь, они поднимали фонтаны грязи и создавали такую маскировку, что можно было подняться во весь рост и, насколько позволяла топь, сделать перебежку туда, откуда хлестко била по «ничейной» полосе пулеметная очередь, и где, по расчетам Андрея, были наши.
Линия фронта бывает только на карте, и только там понятно, где наши, а где не наши. Да еще знают об этом солдаты той и другой стороны, а постороннему здесь не разобраться.
Видимо, чем-то выдав себя и попав в переделку, друзья залегли в болоте. А конец октября заявлял о себе. Холодная липкая жижа, отбирая тепло, властно завладела телом. Андрею не привыкать, он пехотинец и бывал в такой обстановке не раз, но Анатолий задыхался. Грудь словно тисками сдавило, и судорогой скрючивало ноги. Мутилось сознание, хотелось встать во весь рост и - пропади все пропадом! - пойти на вспышки жаркого огня. Андрей положил Алексееву руку на плечо:
- Держись, парень, сейчас угомонятся.
И точно: как по команде, выстрелы затихли. Шипя, взвилась над головой последняя ракета, мертвенный свет ее, мерцая, вырвал из мрака полуголые кусты, глинистый берег речки, опушку леса и померк. Стало темно и тихо.
- Пошли! - прошептал Алексеев, остро нуждаясь в движении.
- Лежи! - приказал Андрей.- Сейчас они прислушиваются. Чуть шевельнешься, тут нам и конец. Понял? Лежи и слушай. Нужно разобраться, кто где. Они ж заговорят.
- Кто? - вяло спросил Анатолий.
- И наши, и не наши.
Внезапно где-то справа что-то брякнуло, и кто-то, выругавшись, сказал равнодушным баском:
- Опять ты, такой-пересякой, коробку под ноги бросил!
Слаще любой музыки прозвучала сейчас эта чисто русская речь!
Алексеев рванулся:
- Наши!
- Тихо ты! -прошипел Сергеенко.- Всю обедню испортишь. Не спеши, разобраться надо.
- Слышь, Серега! - снова с той же стороны прозвучал уже другой, молодой голос.- А Катька-то твоя чего пишет? Любит она тебя?
К горлу Алексеева подкатился комок. Так нереально-контрастно звучали эти слова здесь, в логове смерти! И в то же время так они были близки и понятны! Хотелось крикнуть: «Братцы, родные!»
- Пошли! - прошептал Сергеенко и ловко, словно ящерица, пополз по болотистой жиже.
А у Анатолия не было сил. Ноги будто не свои. Будто нет их. Только руки еще двигались. Сергеенко уполз, растворился в темноте, лишь слышно было, как хлюпает вода. Страх остаться одному охватил Анатолия. Откуда и силы взялись: опираясь локтями в податливый грунт, вырвал тело из грязи и пополз. Получилось неплохо. О«даже догнал Андрея, но вот беда - разговор прекратился, и по движению товарища он понял, что тот потерял направление.
Подполз ближе, лицом к лицу, прошептал в самое ухо:
- Ну?
- Не знаю, куда ползти, - клацая зубами, ответил Сергеенко.- Замолчали, ироды. Придется ждать.
Ничего не ответил Анатолий, только подумал: лежат они сейчас на открытом месте, и если кому вздумается бросить ракету…
- Предыдущая
- 78/88
- Следующая
