Небо в огне - Тихомолов Борис - Страница 72
- Предыдущая
- 72/88
- Следующая
И сразу стало суматошно. Задрожал самолет, в кабину потянуло гарью, и огненные блики засверкали в ночи.
Р- р-р-рах! Р-р-р-рах! Р-р-р-рах!-это Алпетян дал три короткие очереди из скорострельного ШКАСа.
И все стихло. И снова темь, будто никто и не стрелял. Только гарь пороховая висела в кабине.
- Ну как, Алпетян?
- Смылся, товарищ командир! Ему неудобно стрелять из носовых: мы низко шли.
- Ладно, смотри за воздухом.
- Смотрю, товарищ командир!
Ночью бреющим идти опасно: кто знает, какая тут местность! А вдруг вышка какая или деревья! Врежешься еще. Набрал высоту метров сто. И опять Алпетян:
- Товарищ командир! Вижу самолет. Идет за нами, низом!
Вот гад, привязался! Прижимаюсь к земле, вглядываюсь в темноту: что-то мелькает рядом…
- Ну, где он, Алпетян?
- Идет нашим курсом. Догоняет! Выше и левей…
- Гм! Догоняет. Конечно, скорость у него больше, чем у нас, но… потерял он наш самолет или хитрит? Может, хочет открыть огонь из турельного пулемета? Вряд ли. Какой смысл? Уж если бить, так носовыми: у него там целый арсенал - две пушки и четыре пулемета. Что-то тут не так. Скорее всего, он нас не видит!…
Соображаю: подпустить поближе и снизу, в упор, кинжальным огнем!… Алпетян словно мысли мои читал:
- Товарищ командир! Давайте подпустим его, и я сделаю ему харакири!
- Харакири? Давай!
Чуть- чуть ухожу от земли, смотрю назад. Мне виден силуэт, но не ясно. Подвожу машину ближе. Ага, теперь вижу -двухкилевой! Значит, все тот же!…
- Как у тебя, Алпетян?
- Я готов, товарищ командир! Пусть подойдет поближе …
Я весь в напряжении. Сейчас разразится огонь, и все будет кончено… Неотрывно смотрю назад. Силуэт ближе. Мне видно пламя выхлопа из-под брюха самолета. Из-под брюха?!. Почему;из-под брюха? У «мессера» пламя с боков!…
У меня екнуло сердце: «Это не «мессер», а «БИ-25»! Это наш самолет!…»
В тот же миг Алпетян:
- Товарищ командир!…
- Отставить!- кричу я.- Не стрелять! Это «БИ-25»!
- Вот и я хотел сказать…- Алпетян сконфужен не меньше меня.- И откуда его черти поднесли?! Уф-ф!… Было бы «харакири»!…
Краснюков добродушно смеется:
- Бывает!- и дает новый курс.
Лечу совершенно разбитый. На душе гадко. Подумать только - чуть своих не сбили!
Прилетел уставший, с тяжелым настроением. Техник, как бы между прочим, что-то сказал о «девятке». Будто бы Красавцев взлетел только после третьей попытки, и то кое-как.
Я отмахнулся с досадой: «Значит, летчик такой! Надо проверить».
И вот, проснувшись, вспомнил. Опять неприятность! Если летчик слабый, то никогда тебе не будет спокойно. Оделся, пригласил Краснюкова, и мы вместе пошли в общежитие к офицерам.
Общежитие в помещении бывшего клуба. Большой зал, стоят рядами койки. Чисто, хорошо. Дежурный, увидев меня, крикнул «смирно!» и доложил по форме.
У меня был разговор к летчикам, у Краснюкова к штурманам. Разделились на две группы, уселись на койках в разных углах зала.
- Ну как, товарищи, самочувствие хорошее?
- Хорошее, товарищ командир!
- У всех?
Мнутся, переглядываются. Вопрос поставлен «с подтекстом». Отвечают вразнобой и не очень-то уверенно:
- У все-е-ех…
- Ну ладно, тогда поговорим. Командиры звеньев, ваши замечания о прошедшей ночи?
Замечания были, но мелкие. Такой-то припоздал с выруливанием по вине стрелка, такой-то, садясь, забыл включить аэронавигационные огни, за что получил замечание от руководителя полетами. Материальная часть у всех работала исправно, а это в боевом деле - самое главное. И у меня уже отложилось в душе чувство благодарности к техникам, к инженеру эскадрильи. Славные ребята! Молодцы.
Докладывает командир третьего звена лейтенант Ядыкин, плотный ширококостный сибиряк с круглым добродушным лицом. У него в звене неприятность: летчик Красавцев дважды прекращал взлет - упускал направление, и взлетел лишь на третий рае. О причине молчит. Известна она ему или не известна?
Смотрю испытующе:
- Причина?
И сразу вижу - Ядыкин врать не умеет. Опустил глаза, покраснел, сказал тихо:
- Н-не зна-а-ю… Мне досадно.
- Ладно, садитесь.
Ищу глазами виновника. Сидит смущенный, недоуменно пожимает плечами.
- Красавцев, что у вас, объясните. Поднимается, разводит руками.
- Не пойму, товарищ командир, что с ней случилось!…
По рядам смешок. Кто-то тихо бросил реплику:
- Почему с ней? С тобой! Красавцев живо обернулся.
- Нет, Гроховский, с ней!
Ого! Это уже интересно: если человек так уверен, где же тогда искать причину? Самолет не лошадь и настроений менять не может.
- Так, хорошо, Красавцев, значит, вы считаете, что дело в машине? Но ведь вы же на ней три дня тому назад тренировались?!
Красавцев смотрит мне прямо в глаза:
- Вот в том-то и дело, товарищ командир, тренировался! И привык к ней: машина как машина. А вчера - словно подменили!…
Ребята улыбаются. На щеках у Красавцева вспыхнул румянец. Он снова пожал плечами:
- Конечно, товарищ командир, звучит смешно, но это так: самолет почему-то стал другим. И не только на взлете - и в воздухе. Неустойчивый какой-то, тяжелый. И у меня появилась догадка. И вот уже знакомое мне чувство гнева подкатилось к пруди.
- Ладно, Красавцев, садитесь, я облетаю машину.
Я весь на взводе. Логически я уже знаю причину. Нужно подтверждение. Но эта волокита принесет много неприятностей. А иначе поступить не могу! Это неизбежно, потому что… потому что…
Я внутренне взрываюсь. Ч-черт побери вес эти «потому что»! Почему человек, отстаивая правое дело, должен извиняться перед обстоятельствами, перед самим собой? К черту! На аэродром!…
Ко мне подходит Ермашкевич.
- Товарищ командир, разрешите?
- Да, что у вас?
- Боевое расписание.
Беру листок. Ермашкевич подсовывает мне планшетку. Листок уже расписан. Тринадцать самолетов. Летчикам опытным - по десять соток, двум молодым - по восемь. Мне тоже десять.
- Та-а-ак, значит я уже опытный?
Беру у адъютанта карандаш, и в этот миг краем глаза замечаю движение. Я его ждал! Я ждал его, этого жеста! Поднимаю голову: так и есть - это Алексеев. Встает, смущенно одергивает сбившуюся гимнастерку.
- Товарищ командир, разрешите обратиться?
- Да, пожалуйста.
- Вот вы вчера взяли тысячу пятьсот, разрешите и мне взять столько же!
Смотрю на него с восхищением. Эти слова я ожидал услышать именно от Алексеева, от первого! И я не обманулся. Будут, конечно, и другие: вот сейчас поднимется Ядыкин, Шашлов, Гроховский, но Алексеев все-таки первый!
Делаю вид, что раздумываю. Пусть доверие командира - взять повышенную нагрузку - будет звучать как поощрение, как оценка, качеств летчика.
- Тысячу пятьсот, говорите? Гм! Хорошо, Алексеев, вам можно. Но учтите - горючего будет соответственно меньше.
Глаза у Алексеева сияют:
- Мы знаем, товарищ командир!
«Мы»?! Это слово звучит для меня как награда, как высокое доверие. Доверие коллектива. Вот они, мои новые друзья, мои славные ребята!
Поднимается Ядыкин, встают Шашлов и Гроховский, другие летчики.
- Товарищ командир, и нам тоже… Подавляю в себе желание согласиться. Но нет - рано.
- Товарищи, спасибо за доверие, за порыв, но сегодня эту загрузку повезут только" командиры звеньев. Всем остальным могу пока проставить тысячу триста, а двум молодым по тысяче. Согласны?
Все согласны, все довольны.
Вношу поправку в боевой листок: летчикам по 1300, командирам звеньев по 1500, а себе две тонны. А вот Красавцеву что? Что Красавцеву? А Красавцеву - ничего! В любом случае он сегодня!не полетит. Если неисправна машина, какой же тогда разговор? А если исправна, значит, слабо натренирован летчик, и с ним надо еще повозиться. Но нет, тут дело не в летчике, уж в этом-то я уверен. Делаю прочерк против экипажа Красавцева. Ермашкевич смотрит мне через плечо.
Говорю ему:
- Предыдущая
- 72/88
- Следующая
