Стендинг или правила приличия по Берюрье - Дар Фредерик - Страница 16
- Предыдущая
- 16/111
- Следующая
Матиас не выдерживает и умоляюще вздыхает, издав звук, похожий на скрип флюгера, с которым играется ветерок.
Что касается меня, я больше не настаиваю. Я жду, чтобы мое предложение осело на самое дно котелка Босса. Он вытягивает перед собой руку, рассматривая свои полированные пальцы и покусывая свою утонченную нижнюю губу.
— Щекотливый вопрос, — говорит, — преподаватель чего?
— Неважно чего, — отвечаю я, — стрельбы из лука, прыжков с шестом или правил хорошего тона…
Я расхохотался. Это выше моих сил. Мне в голову пришла идея.
Идея века, друзья мои. Консьержка Толстяка подметает пол у входа, когда я, взбежав по лестнице, как молодой олень, вхожу в подъезд.
— Вы не знаете, господин Берюрье дома? — обращаюсь я к хозяйке метлы.
Она пощипывает свои усы, потом пальцем поглаживает свою симпатичную бородавку на подбородке и лишь затем хрюкает голосом, напоминающим звук прочищаемой раковины:
— А что, разве не слышно?
Я напрягаю мочку своего уха и действительно слышу беспорядочный гвалт. Наверху играет музыка, раздаются крики и топот ног. — Он дает коктейль, — поясняет мадам привратница с кислой миной. —Этот боров даже меня не пригласил. Они, эти фараоны, — все хамье и вообще.
Я оставляю свое мнение при себе и бегом поднимаюсь по лестнице.
Дверь в квартиру Берюрье широко открыта, на лестничной площадке толпятся приглашенные: глухой на ухо сосед сверху; парикмахер г-н Альфред, который долгое время был любовником Берты Берюрье, с супругой; маленькая прислуга из галантерейной лавки и ее жених, какой-то военный; плюс ко всем, торговец углем и вином с нижнего этажа.
Я присоединяюсь к группе и становлюсь очевидцем совершенно потрясающего зрелища.
Берю, в своем черном свадебном костюме (который уже не застегивается), в белых перчатках выпускника полицейской школы Сен-Сир — на Золотой Горе, стоит в вестибюле навытяжку, как по стойке «смирно», а его домработница объявляет шепелявым голосом о прибытии приглашенных.
— Гашпадин Дюрандаль, шашед шверху! Кто-то катапультирует вперед глухого соседа. «Это вас», — орут ему в слуховую трубку, чтобы он понял, почему с ним так невежливо обошлись Тот входит в квартиру Берю, придерживая рукой свою слуховую подстанцию.
Толстяк устремляется ему навстречу, протягивая для приветствия обе руки одновременно. Растянутый в улыбке рот напоминает ломоть арбуза.
— Старина Дюрандаль, — журчит он осенним ручейком, вытянув губы трубочкой, как будто лакомясь рахат-лукумом, — я вам много раз признателен за то, что вы соблаговолили оказать мне честь за удовольствие прийти ко мне в гости, чтобы пропустить пару стаканчиков.
Он стягивает перчатку с правой руки и пылко сдавливает ему руку настоящее рукопожатие для теленовостей «Гомон-Актюалите».
— Уже гораздо лучше, спасибо, — отвечает невпопад Дюрандаль.
— Рулите в столовую, там вас ждет буфет с закусками, — вопят Берюрье.
— Я тоже не спешу, — одобрительно говорит глухарь.
— Первая дверь налево, — ревет вне себя Светский человек.
— Откровенность за откровенность, я тоже ношу на правой стороне, подтверждает Дюрандаль.
Берю вот-вот хватит апоплексический удар.
— Надо освободить путь другим, старина, — говорит он.
И показывает рукой в сторону столовой. Затем с большой выразительностью щелкает по кадыку указательным пальцем.
На этот раз до глухого соседа доходит, и он удаляется в столовую.
Белесая, слегка завитая, бледная и страшненькая одновременно домработница торжественно объявляет:
— Гшпдин Альфред ш шупругой!
Все идет по второму кругу. Энергичные жесты, изгиб спины, бархатный взгляд Берю делают его похожим на президента III-й Республики. Поэтому он протягивает руку на уровне не выше своей ширинки.
— Дорогие друзья, — взволнованно произносит он. — Чем я смогу вознаградить вас за то, что вы ответили на мое приглашение!
Он берет в свою лапу ручку супруга парикмахера.
— О! Нет, нет, я вам раздроблю ваши пальчики, Зизет. Когда мужчине представляется случай облобызать такую очаровательную особу, как вы, он не должен его упускать. Ты разрешаешь, Альфред?
Его спаренный поцелуй кошачьим мяуканьем нарушает тишину примолкнувшей лестничной площадки.
— По какому случаю эта фиеста? — спрашивает парикмахерских дел мастер.
— Я тебе все объясню потом.
Супружеская пара исчезает в квартире.
Наступает черед торговца углем и вином. Этот лавочник даже не счел нужным переодеться. Единственное, что он сделал — подобрал подол своего фартука. У него трехдневная щетина, отвратного серо-свинцового цвета ворот рубашки в засаленный до зеркального блеска обломанный козырек фуражки.
— Дорогой Помпидош! — восклицает хозяин квартиры. — взять и бросить свою стойку, это так любезно с вашей стороны, и так тронут.
— У кипятильника для кофе осталась моя баба, — успокаивает его трактирщик. — В это время мы как раз варим кофе для, так сказать, кофейного пива, не лимонадом же его разбавлять. Я не смогу посидеть с вами — мне с минуты на минуту должны подвести продукты.
Он роется в бездонном наживотном кармане фартука и извлекает бутылку.
— Если вы позволите, месье Берюрье, это — нового урожая. Я сказал себе, что это лучше, чем цветы!
Нос Толстяка зашевелился.
— Какая прекрасная мысль, дорогой мой!
Лавочник распечатывает флакон.
— Понюхайте, как пахнет, — месье Берюрье.
Толстый закрывает глаза. Полный экстаз, причем натуральный. Нектар в женском роде множественного числа! Он не может удержаться и делает глоток уровень жидкости в сосуде катастрофически падает. Он прищелкивает языком, чмокает, упивается, проникается и целиком маринуется в этом глотке портвейна.
— Я не знаю, где вы его откопали, мсье Помпидош, — заявляет он, — но это натуральное. Какой букет! Сразу видно, что боженька не такой сволочной мужик, как думают некоторые.
От такой похвалы у Помпидоша из-под кустистых бровей закапала влага.
Передо мной остаются двое: пышная и чернявая прислуга из галантерейной лавки, такая же незамысловатая, как и округлая со всех сторон, и ее гусар, веселый солдат здоровенного роста.
- Предыдущая
- 16/111
- Следующая
