Серенада для Грейс - Дар Фредерик - Страница 5

• Предыдущая
• 5/27
• Следующая

— Расскажите мне об убитом, Брандон.

Он задумчиво расправляет плечи, садится поудобнее, словом, делает паузу, чтобы взвесить все «за» и «против», перед тем как открыть рот.

— Поставщик зелени Харрис ехал по дороге как раз в тот момент, когда произошел этот несчастный случай. Он погнался за Ролле. Его новенький фургон оказался намного быстрее старого кабриолета Ролле. Он обогнал Ролле и прижал его к насыпи на обочине… На всякий случай он взял из-под сиденья монтировку, чтобы иметь веский аргумент в возможной схватке с преступником. Но Харрис — тщедушный человечек в возрасте. Ролле навалился на него, вырвал монтировку и ударил со всей силы по голове… Во всяком случае, это версия, данная Ролле. Удар пришелся по затылку. Ролле, очевидно, совершил это в тот момент, когда жертва или наклонилась, или отвернулась…

— И свидетелей, конечно, никаких?

— Никаких, поскольку был уже поздний вечер и на дороге никого не было. В этом месте шоссе проходит через дубовую рощу…

Я киваю:

— Так, а дальше?

— Ролле утверждал, что нанес удар спереди. Чтобы объяснить рану на затылке, он заметил, что монтировка имеет искривленную форму…

Брандон смотрит на меня.

— Потом Ролле сел в свою машину и поехал в Лондон. Через три часа он пошел в центральный комиссариат и сдался…

— Вы проверяли, где он был между приездом в Лондон и приходом в полицию?

— Да… В кино…

— В кино?!

— Он утверждал, что был не в себе и ему хотелось посидеть одному в темноте, чтобы подумать. Он был в кинотеатре «Байрон», мы проверяли.

Я понимаю, что у меня вопросов больше нет.

— Хорошо, — говорю я, — спасибо. Я расстегиваю сутану и отдаю ее бармену. Он смотрит на нее с таким страхом, будто я протягиваю ему скальп его брата-близнеца.

— Я хотел бы оставить это у вас на хранение, — объясняю я.

Но тот знает французский не больше, чем Сан-Антонио — английский.

Брандон служит нам переводчиком.

— Что вы собираетесь делать? — спрашивает он меня.

— Пока не решил, — отвечаю я. — Немножко порыскать…

Он смотрит на меня, не зная, что сказать…

А я вспоминаю сдавленный голос из-под черного мешка на голове… Этот голос исходил как из могилы. Это был голос сильного человека, которому вдруг захотелось в самый последний миг перед смертью сказать всему миру, что он невиновен.

Да, Эммануэль Ролле был невиновен! Я могу поставить дюжину таблеток аспирина против случайно оказавшегося вакантным места президента республики, что он не убивал Харриса. В его камере с первого же взгляда я понял, что этот парень не преступник. Можете мне доверять: я узнаю невиновных, как маклер — нечистокровных скакунов.

— Брандон, — говорю я, — я очень благодарен вам за вашу любезность, которая лишний раз подтверждает, что репутация Скотленд-ярда — не пустая болтовня. С вашего позволения…

(Одновременно я думаю: «И без…»)

— … С вашего позволения я покопаюсь еще в этом деле, просто хотя бы для того, чтобы представить своему шефу какие-то конкретные детали. Словом, французская версия драмы в некотором роде…

Он, соглашаясь, кивает. И он не смотрит на меня саркастически. Если бы англичанин приехал к нам проводить подобное контррасследование, то с ним поступили бы иначе: его посчитали бы тупым педантом, обозвали бы нудной вонючкой и придурком, сующим нос не в свое дело… Но он, наоборот, соглашается. Он не оспаривает возможность, что мне удастся найти трюфели там, где он сам нашел только поганки.

— Вы не могли бы дать мне адрес девушки, с которой он был в…

— Нортхемптоне, — улыбаясь, подсказывает Брандон.

— Да, именно… А также адрес ресторанчика и раненого велосипедиста…

Он пишет данные на листке блокнота круглым и прямым типично английским почерком. Ниже записывает адрес Харриса, жертвы.

— Я вам оставлю мой номер телефона, — говорит он, — если будет нужна помощь, можете позвонить.

Мы выходим из клуба. Через плотный туман видно зарождение нового утра. Электрические фонари вяло мерцают над нашими головами.

Брандон протягивает мне пятерню.

— Я думаю, что вам надо сначала немного отдохнуть, — советует он с подчеркнутой вежливостью, — поезжайте в отель «Вуйч», скажете, что от меня. Он находится рядом со станцией «Элефант и Кастл».

— Спасибо…

Мы жмем друг другу руки, и я остаюсь один посреди молочной пелены.

Это место, доложу я вам, точно последнее на всей земле, куда бы я хотел двинуть свои стопы в случае эмиграции из Франции. Терпеть не могу туманы. Мои легкие не выносят пар. Он обволакивает и нагоняет дикую тоску.

Я переминаюсь с ноги на ногу, напрягаю в нерешительности башку: в какую сторону пойти?

Следует ли мне по совету Брандона поехать в гостиницу и подрыхнуть под одеялом или, наоборот, выйти сразу на извилистую тропу войны?

Быстро решаюсь на второй вариант действий. Спать я не хочу, а небольшая церемония, на которой только что довелось присутствовать, расщекотала мои нервы.

Я бреду по пустынным улицам. Поток машин постепенно начинает увеличиваться. Вокруг все серое и мокрое, темное и враждебное… Я чувствую себя как Мальчик с Пальчик среди дремучего леса, где злые птицы склевали зернышки проса, которыми он пометил обратный путь…

Вдруг я замечаю остановившееся такси.

— Пардон, патрон, — говорю я.

Худой водила с головой облысевшего кондора смотрит на меня, как на марсианина.

До меня доходит, что я обращаюсь к бритишу на неизвестном ему языке.

— Я не говорю по-французски, — бормочет он на французском языке с таким акцентом, будто только что вышел от стоматолога и ему забыли вынуть килограмм ваты изо рта.

— А я, I not speak English, понял, ростбиф? — заявляю я.

Это ему доставляет удовольствие. Он смеется, будто кряхтит, сидя на горшке.

Я приставляю руку к тыкве, секунду соображаю и выдаю:

— Я go Нортхемптон.

Как говорит один мой приятель: «Я — полуглот».

Шофер бросает в мою сторону фразу, значения которой я не понимаю, и подает мне знак садиться.

Я бы удивился, если бы он довез меня до нужного города, но тем не менее он провезет меня хоть какую-то часть пути.

Через десять минут он останавливает тачку рядом со зданием, которое своим видом напоминает скорее общественный туалет, чем вокзал.

— Нортхемптон! — докладывает водила. Тут уж только кретин бы не понял! Я даю ему бумажку в один фунт, а он мне сдачу.

— Мерси, — говорю я ему и рву на вокзал.

К тому времени, когда я приезжаю в Нортхемптон, утро уже заканчивается. Тумана нет — очевидно, он навсегда прописался в районе Лондона.

Вы, наверное, скажете, что я вру, но я вас уверяю, что в разрывах облаков проглядывает солнце…

Я замечаю полицейского в яйцевидной каске и спрашиваю, где находится отель «Коронованный лев». Он мне тут же показывает, поскольку это в двух шагах на крошечной площади, вымощенной очень ровными плитами.

Город построен из красного кирпича, и, не знаю почему, я вспоминаю Тулузу.

Я вхожу в дверь гостиницы. Две ступеньки ведут вниз. Элемент кокетливой и изысканной старины. Пахнет воском и каустической содой для чистки меди. Пахнет также пивом.

Хозяин с пузцом и физиономией густосвекольного цвета сидит в глубине низкой приемной. Он ощипывает гуся.

Он что-то говорит мне, очевидно приветствует, через облако пуха.

— Вы говорите по-французски? — спрашиваю я.

Он отрицательно трясет головой.

Ну вот, приехали. Интересное будет расследование, если я не знаю местного языка.

У меня, похоже, настолько очумелая рожа, что он вдруг понимает и начинает кричать куда-то в глубину заведения:

— Мэри! Мэри!

Появляется рыжая девушка с замкнутым лицом.

Хозяин указывает ей на меня, объясняя, что вот, мол, приехал артист — ни черта не рубит на языке Шекспира.

— Что вы хотите? — спрашивает она меня. Ее французский вполне сносен.

— Значит, — включаюсь я, соображая, как сказать проще, — я из парижской полиции.

• Предыдущая
• 5/27
• Следующая