Выбери любимый жанр

Вексель Билибина - Волков Герман Григорьевич - Страница 56

Изменить размер шрифта:

Установил золотоносность и Цареградский. Но главное, чем он мог гордиться и чем хотел обрадовать Билибина, — это Среднеканская дайка, те мощные золоторудные жилы альбитовых порфиров, которые обнаружил Раковский, а он, Валентин Александрович, по заданию начальника экспедиции первый тщательно опробовал. Бедными, почти пустыми оказались жилки над устьем Безымянного, обследованные Цареградский весной. Не показала золота Буюнда, по которой совершал маршрут Валентин Александрович летом. Но Среднеканская дайка вознаградила, казалось, за все неудачи таким богатством, перед коим померкнут все золотые россыпи, открытые и Раковским и Бертиным… Билибин ахнет!

И Юрий Александрович действительно был потрясен, когда познакомился с пробами этой дайки:

— Неслыханное содержание! Небывалое в истории золотой промышленности! Нет, такие цифры нельзя принимать в расчет.

Валентин Александрович решил, что начальник опять, как и на жилке при устье Безымянном, ставит под сомнение это опробование, очень обиделся:

— Можете проверить, Юрий Александрович…

Билибин стал успокаивать его:

— Нет, Валентин, ты все сделал правильно: и опробовал правильно и подсчитал правильно, но эти цифры… Нужно взять в Ленинград побольше образцов, и там проведем тщательный лабораторный анализ. Затем поставим здесь детальную разведку, пробьем штольню… Ведь мы брали пробы, по сути, только из одного выхода. Дайка — очень заманчивая, но пока о ней лучше скромно молчать, ибо геолкомовские «тираннозавры» засмеют нас, как и Розенфельда с его молниеподобными жилами… А в общем — все великолепно! Тесно будет в тайге!

Билибин был очень доволен результатами работ экспедиции. Дни и ночи просиживал он над материалами, собранными экспедицией, и тут же, на Среднекане, за дощатым столиком, при неровном свете стеариновых огарков писал четким крупным почерком первый колымский полевой отчет. Описывая широкое развитие мезозойской осадочной толщи, прорванной интрузиями гранитов, с которыми связывается золотоносность, Юрий Александрович давал первое представление о геологии верховьев Колымы и рисовал богатые перспективы нового золотоносного района.

Заканчивал Билибин отчет глубоким прогнозом:

«Так как полоса гранитных массивов продолжается к северо-западу, на левобережье Колымы, и к юго-востоку, на побережье, Буюнды, то мы вправе ожидать продолжения в обе стороны и окаймляющей ее рудной полосы. К северо-западу мы встречали знаки золота по pp. Таскан и Мылге и вправе ожидать золотоносность правых притоков Колымы. К юго-востоку имеются указания Розенфельда о золотоносности р. Купка, правого притока р. Буюнды и нахождения золота якутом Калтахом…»

Записка Розенфельда лежала перед Билибиным. Юрий Александрович, снова и снова перечитывая ее, вдохновлялся:

«…хотя золота с удовлетворительным промышленным содержанием пока не найдено…»

— Найдено, дорогой догор Розенфельд!

«…но все данные говорят, что в недрах этой системы схоронено весьма внушительное количество этого драгоценного металла…»

— Весьма внушительное, догор Розенфельд!

«… нет красноречиво убедительных цифр… фактическим цифровым материалом я и сам не располагаю… Могу сказать лишь одно — средства, отпускаемые на экспедицию, окупили бы себя впоследствии на севере сторицею… в ближайшие 20—30 лет Колымская страна привлечет все взоры промышленного мира».

— Несомненно! И гораздо раньше! Но где они — твои Гореловские жилы?!

«Мы нашли все, — размышлял Билибин, склонившись над столом, — И Борискину могилу, и даже амбар со снаряжением Розенфельда… Но где же Гореловские жилы? Цареградский утверждает, что Буюнда и Купка не золотоносны… А может, мне самому поискать? Но когда? Последний пароход с Ольского рейда уходит обычно в середине сентября, то есть через две недели. Опоздаешь — придется ждать до следующего лета. А если возвращаться по Буюнде одному? Другие пойдут иными, путями… Риска меньше. Если кто-то и опоздает, то другие успеют. И к тому же попутно будет обследовано еще три-четыре маршрута…»

Так, в темную августовскую ночь, в неугомонной голове Билибина родилась еще одна идея. Юрий Александрович поднял всех с постели и огласил свой последний приказ…

Сам он пойдет по Буюнде, где ходили торговые люди и Розенфельд — маршрут, может быть, самый дальний, но обследовать его нужно непременно.

Цареградский двинется по заброшенной тунгусской тропе, о которой рассказывал Макар Медов.

Раковский, Казанли и завхоз Корнеев со всем экспедиционным имуществом возвращаются в Олу тем путем, которым доставлялись грузы на прииски.

Каждый отряд попутно будет вести маршрутную съемку, геологические и прочие наблюдения…

— Таким образом, мы хотя и бегло, но обследуем еще три маршрута на золотоносность, на возможность транспортировки грузов, а также положим начало изысканиям шоссейной дороги. Не исключается, что кто-то из нас опоздает к последнему пароходу, но тот, кто первым выберется на «материк», сразу же начнет ратовать за Колыму во Владивостоке, Иркутске, Москве, Ленинграде — всюду! Для этого каждый; получает экземпляр геологического отчета. Ясно, догоры?

Догоры, выслушав своего начальника, призадумались. До последнего парохода всего две недели. Времени — в обрез. Скоро выпадет снег. Когда тут изыскивать дорогу? Когда вести геологическую съемку? Все молчали. Цареградский молчал потому, что догадывался: опять не верит ему Билибин, сам хочет убедиться — золотоносна ли Буюнда. Найти пресловутые Гореловские жилы — дело чести…

Раковский молчал, так как знал — Юрий Александрович зря ничего не прикажет; и готов был беспрекословно выполнять все его желания.

Митя Казанли и его друг Корнеев улыбались. Они не прочь еще раз зазимовать, поставить еще пяток астропунктов…

Эрнест Бертин в приказе почему-то не был помянут и с хитроватой усмешкой выжидал, что начальник подготовил для него.

Юрий Александрович сияющими глазами пристально всматривался в лица друзей — каждого из них он знал не хуже себя и догадывался, кто почему молчит. Начал с Бертина:

— Вам, Эрнест Петрович, я хочу дать особое задание.

— Н-н-на С-с-северный полюс?

— Почти. Мы — на юг, а вы — на север. Знаю, что вы любите путешествовать, вот и поскачете в Якутск. Туда возвращается наш уважаемый Елисей Иванович, представитель Якутского ЦИКа. Вы — вместе с ним. Владимиров доложит якутскому правительству о работе нашей экспедиции, но он — не геолог, а вы — и геолог, и родной брат очень почитаемого в Якутске Вольдемара Петровича. Вот вам и карты в руки — геологический отчет. Начинаете ратовать за Колыму в Якутске, затем едете на наш родной Алдан. Устраивает?

— В-в-вполне!

— Валентин Александрович, я знаю, что ваш маршрут не из легких. Макар Захарович, да и сеймчанские якуты говорят, что на этой старой тропе нет корма для лошадей, потому ее и забросили. Но это было давно, весьма возможно, сейчас корма выросли… А тропа эта, как известно, самая короткая и, вероятно, будет самой удобной для постройки дороги. Лошади ваши за лето приустали, я дал бы вам своих, более свежих, но мне предстоит идти гораздо больше…

— Нет, нет, Юрий Александрович, я пойду на своих.

— Вот и хорошо! Будете первым изыскателем Колымской дороги! Ну, а у вас, Сергей Дмитриевич, Дмитрий Николаевич, возражений никаких?

— Никаких, Юрий Александрович!

— Вот и отлично! Все довольны… В путь, догоры!

31 августа Первая Колымская экспедиция вышла в последние маршруты, в обратный путь.