Вексель Билибина - Волков Герман Григорьевич - Страница 53

• Предыдущая
• 53/57
• Следующая

Сергей Дмитриевич радостно обнял Мишу:

— Так и скажем.

Шагали весь день голодные. К вечеру пришли на устье Утиной. Так их и встретили:

— Здравствуйте. С чем пришли? Они так и сказали:

— Покормите хорошо — покажем.

Чистяков и Серов, конечно, догадались, что пришли не пустые. Выставили на ужин все, чем были богаты. Отпраздновали юбилей. Утром Сергей Дмитриевич сделал затес на стволе прибрежного тополя, а в дупло положил записку для Билибина. По-английски, чтоб не поняли случайные «хищники», слепцовы-спецовы, написал:

После Утиной должна быть Запятая. Но сейчас Сергей Дмитриевич еще до подхода к Запятой обнаружил впадающий в Колыму незнакомый ключик. Он не был предусмотрен заданием Билибина, но Раковский решил обследовать его. Окрестил ручей Случайным. Обследовали — золото есть, хотя и не такое богатое, как в Утиной. Запятая тоже зазолотила. «В общем каждая речка, — подумал Раковский, — впадающая в Колыму, что-нибудь да имеет. И сама Колыма — несомненно река золотая».

С этими мыслями Сергей Дмитриевич и приплыл на Среднекан, желая как можно быстрее обрадовать Юрия Александровича. Но ни Билибина, ни Цареградского еще не было.

На прииске царило уныние: на Безымянном мыть перестали, на Первомайском золотило плохо… Бросились на Борискину площадь, но и там не фартило. А тут еще пошел слух: сплав сорвался, многие погибли, и Билибин вроде… И всех ждет голод.

Оглобин, когда набирал людей на сплав, говорил:

— Товарищи, желательно, чтоб добровольно!

Но добровольцев не нашлось.

— Сознательным рабочим отказываться нельзя. Иначе сорвем золотую программу и промфинплан, задержим строительство пятилетки, а своих же товарищей, остающихся на прииске, заставим щелкать зубами!

Не нашлось и сознательных.

— Спирт дадут? — был первый вопрос. — Купаться придется и — без спирту?

— А спецовки будут?

— Пороги надо взорвать. Знаки поставить.

— Премии — как?

Оглобин отвечал:

— Премии будем выдавать. Спецодежды пока нет. Пороги взорвать не сможем: нет взрывчатки. А опознавательные знаки будем ставить, и лоцманы у нас есть. Хорошие лоцманы! А что касается спирта, то — по мере необходимости…

Спирт кое-кого привлек, но премии — не очень:

— Перевернется карбас, и поплывет премия со всеми манатками, и мы погибнем. Кто будет отвечать?

— Давай восьмой разряд и суточные три рубля. Жизнью рискуем!

Оглобин обещал и восьмой разряд, и три рубля суточных. Кое-как набрали не вполне сознательных. Они бузили и на постройке карбасов, и на самом сплаве, да так, что не раз выводили из себя Оглобина и Билибина. В пылу гнева Филипп Диомидович иногда и палкой, и стяжком замахивался, да и Юрий Александрович еле сдерживался.

В общем это был не тот сплав, когда маленький отряд Билибина быстро, весело, с шутками и песнями вязал на Белогорье плоты, дружно пропихивал их по Малтану и бесстрашно гнал по бешеной Бахапче. О том сплаве остались только воспоминания.

Карбасы строили с большим опозданием, в спешке, кое-как; и были они похожи на грубые неповоротливые утюги. А когда спустили их, большая вода уже прошла.

Малтан сильно обмелел, и на каждом перекате садились. Приходилось или разгружать карбасы, или, собрав всю команду, стяжками пропихивать. А было семь посудин, и на каждой — по триста с лишним пудов, Мучения продолжались две недели.

— Кончай сплав! — бузили рабочие.

— Долой сплав!

— Дождей надо ждать!

Сплавщиков кое-как уломали и дотянули до Бахапчи. Здесь воды было побольше, но выявилось, что многие гребцы, получившие восьмой разряд, на воде первый раз. Добравшись до порога Два Медведя, до юрты якута-заики, да наслушавшись его причитаний о бешеной, очень бешеной Бахапче, одни сбежали, а другие сами заикаться стали. И никакие уговоры ни Билибина, ни главного лоцмана Дуракова, ни личный их пример не действовали.

Из всей команды нашлось только трое смельчаков-добровольцев: Овсянников, бывший партизан, Волков да Оглобин. Из шести человек (шестой Майорыч) Билибин организовал два звена: по паре гребцов в каждой и по одному рулевому-лоцману — сам Юрий Александрович и Степан Степанович. Решили проводить по два карбаса. А всем остальным предложили обходить пороги берегом, пообещав в местах, где не пропустят прижимы, перевезти их как беспомощных пассажиров, без оплаты суточных.

Было уже начало июля, когда наконец-то весь караван вышел на устье Бахапчи. Часть груза подмочили, но основную массу доставили благополучно, без потерь.

Юрий Александрович решил, что дело свое сделал и дольше задерживаться ему нет смысла. Оставил лоцманом Степана Степановича, а сам с Майорычем сел в лодку и через сутки прибыл на Среднекан.

Задержались они на минуту в устье Утиной, где Раковский должен был оставить письмо о результатах своей работы. Юрий Александрович извлек бумажку из дупла, прочитал, но посмотреть это «очень хорошее золото» времени не было.

С Раковским он встретился на Среднекане девятого июля. К этому времени возвратилась со своего маршрута партия Цареградского, и якут Попов, как обещал, пригнал лошадей для летних работ. К этим работам Сергей Дмитриевич, не дожидаясь дополнительных указаний Билибина, уже приступил и за десять дней опробовал все левые притоки от устья Среднекана до Безымянного.

— Ну, Сергей Дмитриевич, показывай…

Раковский не стал испытывать терпение Юрия Александровича, щелкнул крышкой с негром, и Билибин не хуже негра засверкал своими снежными зубами.

— Другое завтра покажу.

— Почему не сейчас? Далеко?

— Нет, рядом. Но уже ночь, вам отдохнуть надо…

Заснуть Билибин не мог и, едва посерело бязевое окошко, поднял Раковского:

— Не томи, догор, пойдем.

Взяли рюкзак, молоток, лоток с гребком и ушли, даже не перекусив. Сергей Дмитриевич привел на ключик, названный им Кварцевым, — журчал он недалеко от барака и первой разведочной линии. Поднялись на вторую террасу, продрались сквозь заросли кедрача к подножию сопки, разделявшей ключи Борискин и Безымянный.

— Вот, кажется, не бедная, — небрежно ткнул носком ичига Раковский.

Юрий Александрович припал к альбитовой порфировой дайке и без лупы, простым глазом, средь кварцевых прожилок увидел крупные золотины:

— Ого! Еще very good gold! Ну и везучий ты!

Забыв о завтраке и обеде, весь день они лазили по сопке и узкому ущелью Кварцевого, набили образцами рюкзак под самую завязку, промыли десятка два лотков. Стали под вечер спускаться — увидели на другом берегу Среднекана еще одно заманчивое обнажение, алеющее в лучах заходящего солнца.

— Еще один выход! Продолжение следует!

И бросились к реке. Скользя по камням, грудью рассекая бурный поток, перебрались на правый берег Среднекана. Пока не стемнело, обшарили весь обрыв, но ничего стоящего не нашли. Снова, но уже без горячки, переплыли обратно и, не попадая зуб на зуб, мокрые до последней нитки, вернулись в барак.

— Зачем подражаете Эрнесту? — посмеивались над ними.

— Они не заикаются, они квохчут, как мокрые курицы.

Билибин отшучивался:

— М-м-мы, хотя и не к-к-курицы, но яйца принесли не п-п-простые, а з-з-золотые…

— Вам бы там костерчик, — запоздало, но очень участливо посоветовал Кондрашов.

Сергей Дмитриевич вместо ответа показал размокшие спички.

Ту жилу над Кварцевым ключом назвали Среднеканской дайкой. Билибин очень заинтересовался ею. В отдельных образцах, при опробовании, оказалось такое золото, что Юрий Александрович, пересчитав содержание на тонну породы, пришел в священный ужас:

— Такие цифры нельзя принимать в расчет. Они не показательны.

Но детально разведать Среднеканскую дайку в то лето возможности не было, и еще долго оставалась она такой же заманчивой, как Гореловские жилы Розенфельда. Кстати, Цареградский, исследуя Буюнду, натолкнулся на стан торгового агента на устье Купки, где обнаружил снаряжение Розенфельда: кайло, два лотка, две чугунные ступы. Но ничего похожего на жилы не нашел. Да и река Буюнда и вся Долина Диких Оленей — не золотоносные.

• Предыдущая
• 53/57
• Следующая