Сан-Антонио в Шотландии - Дар Фредерик - Страница 24

• Предыдущая
• 24/30
• Следующая

– Вы догадываетесь, кто это может быть?

– Ну...

Я указываю на Казимира и, наклонившись к скелету, объявляю:

– Позвольте вам представить комиссара Казимира Фернейбранка, миссис Мак-Геррел.

Доктор Гратфиг – крайне занятой человек, специалист по ревматизму. Это высокий тощий брюнет, веселый, как цветная фотография живодерни, носит очки в черной черепаховой оправе и имеет озабоченный вид, обычно свидетельствующий или о неприятностях в семейной жизни, или о больной печени.

На нашу просьбу прийти он откликается без восторга. Осмотрев скелет, кивает:

– Я совершенно уверен, что это моя бывшая пациентка. Я прекрасно знаю деформацию ее нижних конечностей, равно как и искривление позвоночника. Я видел достаточно много ее рентгеновских снимков, чтобы быть абсолютно уверенным. Некоторые из них хранятся у меня до сих пор.

Фернейбранка отпускает шутку:

– Если бы вы проявили немного терпения, доктор, то вам не пришлось бы делать эти снимки снаружи. Вот он, ее скелет, снимай не хочу.

Это ни у кого не вызывает улыбки, особенно у врача.

Мы выходим на свежий воздух, и я прошу доктора зайти с нами в соседнее бистро, чтобы поговорить в более подходящем месте, чем этот погреб-кладбище. Он заставляет себя упрашивать, но в конце концов соглашается.

Сидя перед большим стаканом минералки, он отвечает на наши вопросы.

– Вы практически единственный человек в Ницце, хорошо знавший Дафну Мак-Геррел, доктор. Что за человек она была?

– Она много страдала. Ее характер был таким же искривленным, как и ее ноги! Кроме того, будучи шотландкой, она являлась самой прижимистой из всех моих пациенток. Выплачивала мой гонорар с шестимесячным опозданием и с вечным брюзжанием, но при этом требовала к себе особого внимания. Представляете себе этот тип людей?

– Представляю. А ее племянница? Док снимает очки и протирает их крохотным кусочком замши.

– Очаровательная девушка, которой досталась роль несчастной сиротки. Мадам Мак-Геррел относилась к ней скорее как к прислуге, а не как к родственнице.

– Расскажите мне о ней.

Мое сердце сильно бьется. Из нас троих я, несомненно, могу рассказать о Синтии больше всего.

– Она была доброй, милой, послушной... кроме разве что в конце. Мне показалось, в ее поведении появилось бунтарство. Видно, рабство у тетки стало для нее совершенно невыносимым. Однажды она меня попросила (тайком, разумеется) прописать старухе снотворное, потому что та не давала ей покоя даже по ночам.

– Вы это сделали?

– Да, и с тем большей охотой, что больная действительно нуждалась в нем. Она страшно страдала от ревматических болей...

– Синтия ни с кем не общалась?

– Насколько мне известно, нет. Я никогда не видел в их доме никого постороннего.

– Может быть, вы встречали Синтию с кем-нибудь в другом месте?

– Нет,

Он вдруг замолкает, и я понимаю, что у него мелькнула какаято мысль.

– Вы о чем-то вспомнили, доктор? – любезно настаиваю я.

– Действительно.

– Я вас слушаю.

– Дело в том...

– Речь идет об очень важном деле. Совершено уже два убийства, и ваш долг рассказать мне все...

– Ну что ж, представьте себе, что однажды вечером, скорее даже ночью, когда мы с женой возвращались от друзей из Каина, я заметил девушку на улице.

– Сколько могло быть времени?

– Часа два ночи.

– Где она была?

– Она выходила в обществе мужчины из ночного бара «Золотая дудка», довольно сомнительной репутации.

– Вы уверены, что это была именно она?

– Тем более уверен, что она меня узнала и спряталась за своего спутника.

– Как он выглядел? Врач пожимает плечами.

– Я не успел его рассмотреть. Я так удивился, встретив эту девушку в такое время в подобном месте... Однако мне кажется, это был довольно молодой и довольно высокий парень...

Я позволяю себе похлопать его по согнутому плечу, так велика моя радость.

– Вы оказали полиции большую услугу, доктор. Спасибо!

– Это здесь, – говорит мне Фернейбранка, показывая пальцем на низкую дверь, к которой надо спуститься по четырем ступенькам.

Изнутри доносятся звуки музыки и шум голосов. Светящаяся вывеска над дверью изображает стилизованную дудку, над которой идут неоновые буквы: «Золотая».

– Что это за заведение?

– Пфф, не более сомнительное, чем многие другие. Здесь есть всего понемножку: туристы, местная «веселая» молодежь...

Он показывает на ряд из примерно пятидесяти мотоциклов, выстроившихся у стены заведения.

– А блатные?

– Тоже, но ведут себя тихо.

Мы заходим. В этой норе так накурено, что в нее не согласился бы войти ни один шахтер даже за месячное жалование.

Из проигрывателя рвется истеричная музыка. На танцевальной дорожке, размером чуть больше почтовой марки, трутся друг о дружку несколько парочек, нашептывая обещания, которые тут же начинают выполнять. У стойки толпа. Несколько типов расступаются, давая нам дорогу. По-моему, комиссара здесь хорошо знают.

Бармен, длинный лысый мужик с большим носом, подмигивает ему.

– Приветствую, господин комиссар. Какой приятный сюрприз... Вам, как обычно, маленький стаканчик?

Фернейбранка краснеет из-за присутствия рядом знаменитого СанАнтонио, которого воспринимает как сурового пуританина.

– Точно, – отвечает Казимир и делает знак бармену. – Мы можем поговорить, Виктор?

Виктор без радости кивает. Должно быть, он постукивает, скорее даже стучит вовсю, но не на публике же. Он наливает нам два стаканчика и подходит, скребя затылок.

– Да?

Я достаю из кармана водительские права Синтии, которые сохранил у себя после гоп-стопа Толстяка, и показываю на фотку:

– Вы знаете эту девушку?

Виктор кивает своей физией термита-туберкулезника.

– Ага, вроде бы знаю, но уже давно ее тут не видел.

– Расскажите нам немного.

– О чем?

– О том, как она себя вела, когда заходила в «Дудку»... Он качает головой:

– Странная киска. Пришла как-то вечером совсем одна, села за столик в глубине зала и заказала виски. Она была похожа на лань, вырвавшуюся из загона. Выпила, закрыв глаза, закашлялась, потом расплатилась и ушла. Все заняло каких-то три минуты.

– А потом?

– Она вернулась на следующий вечер. На этот раз сидела дольше и выпила два скотча. Ребята пытались ее снять, пригласить потанцевать, но она им не отвечала. Это стало у нее привычкой. Малышка приходила каждый день. Когда в десять вечера, когда в час, а То и позже... По-разному.

Еще бы, черт возьми! Она дожидалась, пока заснет старуха. Для этого она и просила у Гратфига снотворное для тетушки Дафны. Она задыхалась в своей тюрьме, и «Дудка» стала для нее отдушиной.

– Продолжайте, старина, вы очень увлекательно рассказываете.

– Правда? – жалко улыбается бармен, бросая на меня взгляд, кривой, как штопор.

– Считайте это официальным заявлением.

– Так вот, через некоторое время ее закадрил один малый.

– Кто?

– Пфф, один бывший актеришка, без особых талантов. Продулся в казино и с тех пор промышлял по маленькой...

– Что вы подразумеваете под «промышлял»? Бармен косится на Фернейбранка. Мой коллега подбадривает его кивком, и тогда парень засовывает в ноздрю палец.

– Он работал с наркотой?

– Я понял, что да, – уклоняется он от прямого ответа.

Звенья цепочки соединяются одно с другим со скоростью, превышающей световую.

– Как его заглавие?

– Ну, вы знаете...

Фернейбранка раздраженно прищелкивает языком.

– Колись, сынок, – сухо советует он, – тебе не впервой.

– Его звали Стив Марроу.

– Это его настоящее имя?

– Думаю, да. А вообще я с его свидетельства о рождении ксерокс не снимал.

– Где он здесь кантовался?

– В гостинице «Приморская сосна».

– И вы говорите, он соблазнил малышку?

• Предыдущая
• 24/30
• Следующая