Сан-Антонио в Шотландии - Дар Фредерик - Страница 18

• Предыдущая
• 18/30
• Следующая

Продрыхнув пару часов в моем катафалке, я с рассветом еду назад в Стингинес Кастл.

Замок еще не проснулся. Встала одна только кухарка. Учитывая, как она готовит, ей лучше было бы продолжать спать.

Я подхожу к окну Берю, потому что в нем горит свет, беру камушек и ловко бросаю его в стекло. Скоро в окне появляется физиономия Толстяка. Я прикладываю палец к губам и делаю ему знак выйти.

Я жду его на эспланаде замка. Отсюда открывается чудесный вид на озеро и окружающие холмы. Прекрасный шотландский пейзаж, серьезный и меланхоличный. В окружающих озеро утесниках дерутся лебеди.

Появляется Берюрье, застегивающий на ходу ширинку. Он надел высокие сапоги и старую позеленевшую шляпу. Под мышкой он держит спиннинг, а в зубах первую за день сигарету.

– Уже встал? – удивляется он.

– Ты собрался на рыбалку? – отвечаю я.

– Да, я собрался на рыбалку. – Он смеется: – Прям как новый вариант анекдота про двух глухих, а?

Берю в отличной форме. Ни малейшего намека на похмелье. Он свеж, как форели, которых надеется поймать. Свеж, если забыть про его щетину, грязь и налитые кровью глаза.

– Слушай, – шепчет он, – как ты смылся из дома? Дверь заблокирована стулом.

– Я переоделся привидением, как один мой знакомый дурак. Это позволяет проходить через стены.

Он пожимает плечищами безработного грузчика.

– Да ладно тебе, хватит вспоминать эту историю. Или амур убил твой юмор?

Довольный своей шуткой, он отравляет утренний воздух несколькими вдохами и выдохами с перегаром.

– Я бы выпил перед рыбалкой кофейку, но, чтобы разобраться в этом лабиринте, нужен дипломированный-гид.

– Пошли, – командую я.

– Это куда?

Не отвечая, я подвожу его к окну с толстыми решетками.

– Это и есть кабинет старухи? – спрашиваю.

– Ес, корешок, – отвечает мой напарник, делающий успехи в английском.

– В какую картотеку она положила свою шкатулку?

– В ту, что слева...

Я осматриваю просторную комнату с помпезной мебелью и портретами людей с серьезными минами. Мои глаза останавливаются на замке. Особо надежная штуковина. Я морщусь. Ее вилкой не откроешь. Толстяк, проследивший за моим взглядом и гримасой, улыбается.

– Не хило, а?

– Как открывается картотека?

– Рычагом, который ты можешь видеть наверху.

И вдруг мой Берюрье становится серьезным, как месье, которому рассеянный хирург по ошибке вместо миндалин удалил яйца.

Я отмечаю эту перемену.

– Что с тобой, Толстяк?

– Не падай, я тебя сейчас поражу.

Только две вещи в мире способны вогнать меня в дрожь: когда моя Фелиси сообщает, что заболела, и когда Берю объявляет, что собирается меня удивить.

Так что я стучу зубами, как старая цыганка кастаньетами, и осторожно спрашиваю:

– Что ты собираешься делать?

Берю переживает решительный момент. Он сворачивает спиннинг и сует его между решетками окна. Оно закрыто неплотно, и открыть его – детская игра.

– Не шевелись, – повторяет он, что совершенно излишне, поскольку я делаю не больше движений, чем оперный тенор, исполняющий арию.

Он просовывает руку внутрь, закрывает один глаз и начинает медленно отводить свой спортивный снаряд.

Резкий рывок, крючок летит, короткий свист, и за ним сразу следует крик боли.

Слишком увлекшись прицеливанием, Берю не заметил, что леска, на конце которой трехконечный крючок, волочится по земле. Когда он стал забрасывать, крючок поднялся между ног и оторвал кусок его брюк, а кроме того, и кусок его тела.

Обалдевший, смущенный, раненый (дамы, успокойтесь, рана не очень опасна), обескураженный, ощипанный Толстяк смотрит на куски ткани и другой вещи, болтающиеся на крючке.

– Если ты ловишь форель на это, – говорю, – то я жалею, что ел ее.

Обиженный, он справляется с болью и начинает операцию заново, внимательно следя за крючком.

Вжик!

Забросил. Крючок пролетает в нескольких сантиметрах от рычага картотеки.

– Самую малость не хватило, а? – возбуждается Толстяк, враз забыв о своем ранении.

Он наматывает леску. Коварный крючок падает с картотеки на бюро и цепляется за рога бронзового оленя, служащего чернильницей. Берю дергает, чернильница падает, персидскому ковру миссис Мак-Геррел настает хана.

– Будут плач и зубовный скрежет, – говорит Толстяк, подтгива оленя к себе.

Он ласково поглаживает животное. В конце концов, олень в некотором роде является его эмблемой.

– Надо повторить, – говорит он. – Прям как на ярмарке, а, Тонио? Когда ловишь удочкой маленькие вещицы...

Я разрешаю ему продолжать, потому что система хороша. Он повторяет операцию еще дважды, потом – чудо из чудес – один из концов крючка цепляется за ручку рычага. Он тянет, картотека открывается, крючок отцепляется.

– Ловко, а? – торжествует мой доблестный товарищ, хлопая меня по спине.

Я смотрю на часы. Почти семь. Мак-Геррелы, их друзья и слуги скоро перейдут в вертикальное положение, если это еще не произошло.

К счастью, кабинет находится в углублении и из окон фасада нас заметить невозможно. Засечь нас могут только снаружи.

– Ты видишь шкатулку? – спрашивает Толстяк. Я ее вижу.

– Теперь надо вытянуть ее, но не уверен, что леска выдержит...

Лично я твердо уверен, что леска лопнет. Прикидываю расстояние, отделяющее это окно от нашего. Метра четыре. Обидно!

Берю и я держим военный совет.

– Как видишь, – говорит мой друг, – в идеале было бы достать лопатку, какой пекари месят тесто.

– Есть лучший вариант, – отрезаю я. – Найди мне веревку длиной метров в шесть.

– Где?

– Где хочешь!

Подкрепленный этим советом, снайпер уходит.

У меня начинают слегка трястись поджилки. Я говорю себе, что, если меня застукают во время операции, будет большой шухер.

К счастью, Берю возвращается очень быстро, неся моток веревки.

– В гараже, – лаконично объясняет он.

Я благодарю его таким же лаконичным кивком и превращаю веревку в лассо, завязав на одном ее конце скользящий узел.

– Можно подумать, ты снимался в вестрене! – говорит Берю.

– В вестерне, – поправляю я сквозь зубы.

– Ты можешь мне объяснить?

– Если нельзя подцепить шкатулку, можно это сделать со шкафом.

Я просовываю сквозь решетку лассо, потом руки. Это первый раз, когда я буду бросать лассо. Меня этому научил один мой приятель, техасец.

В первый раз я промахиваюсь, но со второго броска широкая петля охватывает картотеку. Я спешу потянуть лассо на себя, пока она не сползла к ножкам шкафа. К счастью, мне удается остановить петлю на его середине.

– А что теперь? – спрашивает чавкающий голос Толстяка. (С того момента, как его зубы оказались в кармане, когда он говорит, кажется, что он идет по болоту в слишком больших сапогах.)

– Теперь она наша.

Я начинаю понемногу тянуть. Картотека скользит по паркету. Через метр возникает проблема ковра. Он мешает ей двигаться дальше. Берюрье замечает это и усмехается.

– Что, не вышло?

– Чем щериться, горе рода людского, лучше бы попытался зацепить край ковра крючком. Если постараешься, у тебя выйдет.

Он соглашается, делает, и у нас все выходит. Я продолжаю работу тягача. Картотека потихоньку продолжает ползти.

Я протягиваю веревку Берю.

– Держи ее натянутой, Толстяк. Сую руку между прутьями решетки. Моему плечу больно, но я все-таки хватаю шкатулку за ручку. Она едва может пройти через решетку боком.

– Отличная работа, – торжествует Толстяк.

Я не открываю железный ящичек и не даю успеху опьянить себя, а с тревогой смотрю на кабинет старухи на колесиках. Он превратился в настоящую стройплощадку, и, когда тетушка Дафна прикатит в него, ее будет ждать большой сюрприз.

– Конечно, надо бы навести порядок, – соглашается Жирдяй.

– Немного, приятель.

– Они сразу просекут, что тут что-то не так. Да еще я не могу вытащить крючок. Он остался в ковре.

• Предыдущая
• 18/30
• Следующая