Полдень, XXII век. Малыш - Стругацкие Аркадий и Борис - Страница 7
- Предыдущая
- 7/104
- Следующая
— Пылесос, — поправил Панин.
— Тогда я видел, — сказал Малышев. — Нет, почему же, фильм неплохой. Музыка хорошая. И гамма запахов хороша. Помнишь, когда они у моря?
— Может быть, — сказал Панин. — Только у меня смелфидер испорчен. Все время разит копченой рыбой. Это было особенно здорово, когда она там заходит в цветочный магазин и нюхает розы.
— Вах! — сказал Гургенидзе. — Почему ты не починишь, Борька?
Малышев задумчиво сказал:
— Было бы здорово разработать для кино методы передачи осязательных ощущений. Представляешь, Борька, на экране кто-то кого-то целует, а ты испытываешь удар по морде…
— Представляю, — сказал Панин. — У меня уже так было однажды. Без всякого кино.
«А потом бы я подобрал ребят, — думал Сережа. — Для этого дела уже сейчас можно подобрать подходящих ребят. Мамедов, Валька Петров, Сережка Завьялов с инженерного. Витька Брюшков с третьего курса переносит двенадцатикратные перегрузки. Ему даже тренироваться не надо: у него какое-то там особенное среднее ухо. Но он малек и еще ничего не понимает». Сережа вспомнил, как Брюшков, когда Панин спросил его, зачем ему это нужно, важно надулся и сказал: «А ты попробуй, как я». «Малек, совершенно несъедобный, сырой малек. Да в общем-то все они спортсмены — и мальки, и выпускники. Вот разве Валя Петров…»
Сережа снова перевернулся на спину. «Валя Петров. «Труды Академии неклассических механик», том седьмой. Ну, Валька Петров спит и ест с этой книгой. Но ведь и другие ее читают. Ее ведь постоянно читают! В библиотеке три экземпляра, и все замусолены, и не всегда их возьмешь. Значит, я не один? Значит, их тоже интересует «Поведение пи-квантов в ускорителях» и они тоже делают выводы? Поймать Вальку Петрова, — подумал Сережа, — и поговорить…»
— Ну что ты на меня уставился? — сказал Панин. — Ребята, что он на меня уставился? Мне страшно!
Сережа заметил, что стоит на четвереньках и смотрит прямо в лицо Панина.
— Какой ракурс! — сказал Гургенидзе. — Я буду лепить с тебя «Задумчивость».
Сережа встал и оглядел лужайку. Петрова не было видно. Сережа лег и прижался щекой к траве.
— Сергей, — позвал Малышев. — А как ты все это прокомментируешь?
— Что именно? — спросил Сережа в траву.
— Национализацию «Юнайтед Рокет Констракшн».
— «Данную акцию мистера Гопкинса одобряю. Жду следующих в том же духе. Кондратьев», — сказал Сережа. — Телеграмму послать наложенным платежом, валютой через Советский Госбанк.
«В «Юнайтед Рокет» хорошие инженеры. У нас тоже хорошие инженеры. Самое время сейчас им всем объединиться и строить прямоточники. Все дело сейчас за инженерами, а уж мы свое дело сделаем. Мы готовы». Сережа представил себе эскадры исполинских звездных кораблей на старте, а потом в Пространстве, у самого светового барьера, на десятикратных, на двадцатикратных перегрузках, пожирающих рассеянную материю, тонны межзвездной пыли и газа… Огромные ускорения, мощные поля искусственной гравитации… Специальная теория относительности уже не годится, она встает на голову. Десятки лет проходят в звездолете, и только месяцы на Земле. И пускай нет теории, зато есть пи-кванты в суперускорителях, пи-кванты, ускоренные на возлесветовых скоростях, пи-кванты, которые стареют в десять, в сто раз быстрее, чем им положено по классической теории. Обойти всю видимую Вселенную за десять-пятнадцать локальных лет и вернуться на Землю спустя год после старта… Преодолеть Пространство, разорвать цепи Времени, подарить своему поколению Чужие Миры, вот только скотина-врач запретил перегрузки на неопределенный срок, черт бы его подрал!…
— Вон он лежит, — сказал Панин. — Только он в депрессии.
— Он очень огорчен, — сказал Гургенидзе.
— Ему запретили тренироваться, — объяснил Панин.
Сережа поднял голову и увидел, что к ним подошла Таня Горбунова со второго курса факультета Дистанционного Управления.
— Ты правда в депрессии, Сережа? — спросила она.
— Да, — сказал Кондратьев. Он вспомнил, что Таня — Катина подруга, и ему стало совсем нехорошо.
— Садись с нами, Танечка, — сказал Малышев.
— Нет, — сказала Таня. — Мне надо с Сережей поговорить.
— А, — сказал Малышев.
Гургенидзе закричал:
— Ребята, пойдем разнимать болельщиков!
Они поднялись и ушли, а Таня села рядом с Кондратьевым. Она была худенькая, с веселыми глазами, и было просто удивительно приятно смотреть на нее, хотя она и была Катиной подругой.
— Ты почему сердишься на Катю? — спросила она.
— Я не сержусь, — угрюмо сказал Кондратьев.
— Не ври, — сказала Таня. — Сердишься.
Кондратьев помотал головой и стал смотреть в сторону.
— Значит, не любишь, — сказала Таня.
— Слушай, Танюшка, — сказал Кондратьев. — Ты любишь своего Малышева?
— Люблю.
— Ну вот. Вы поссорились, а я начинаю вас мирить.
— Значит, вы поссорились? — сказала Таня.
Кондратьев промолчал.
— Понимаешь, Сергей, если мы с Мишкой поссоримся, то мы обязательно помиримся. Сами. А ты…
— А мы не помиримся, — сказал Кондратьев.
— Значит, вы все-таки поссорились.
— Мы не помиримся, — раздельно сказал Кондратьев и поглядел прямо в Танины веселые глаза.
— А Катя и не знает, что вы поссорились. Она ничего не понимает, и мне ее просто жалко.
— Ну а мне-то что делать, Таня? — сказал Кондратьев. — Ты-то хоть меня пойми. Ведь у тебя тоже так случалось, наверное.
— Случилось однажды, — согласилась Таня. — Только я сразу ему сказала.
— Ну вот видишь! — сказал Сережа обрадованно. — А он что?
Таня пожала плечами.
— Не знаю, — сказала она. — Знаю только, что он не умер.
Она поднялась, отряхнула юбку и спросила:
— Тебе действительно запретили перегрузки?
— Запретили, — сказал Кондратьев, вставая. — Тебе хорошо, ты девушка, а вот как я скажу?
— Лучше сказать.
Она повернулась и пошла к любителям четырехмерных шахмат, где Мишка Малышев что-то орал про безмозглых кретинов. Кондратьев сказал вдогонку:
— Танюшка… (Она остановилась и оглянулась.) Я не знаю, может быть, это все пройдет… У меня голова сейчас совсем не тем забита.
Он знал, что это не пройдет. И он знал, что Таня это понимает. Таня улыбнулась и кивнула.
После всего, что случилось, есть Кондратьеву совсем не хотелось. Он нехотя обмакивал сухарики в крепкий сладкий чай и слушал, как Панин, Малышев и Гургенидзе обсуждают свое меню. Потом они принялись есть, и на несколько минут за столом воцарилось молчание. Стало слышно, как за соседним столиком кто-то утверждает:
— Писать, как Хемингуэй, сейчас уже нельзя. Писать надо кратко и давать максимум информации. У Хемингуэя нет четкости…
— И хорошо, что нет! Четкость — в политехнической энциклопедии…
— В энциклопедии? А ты возьми Строгова, «Дорога дорог». Читал?
— «Четкость, четкость»! — сказал какой-то бас. — Говоришь, сам не знаешь что…
Панин отложил вилку, поглядел на Малышева и сказал:
— А теперь расскажи про китовые внутренности.
До школы Малышев работал на китобойном комбинате.
— Погоди, погоди, — сказал Гургенидзе.
— Я вам лучше расскажу, как ловят каракатиц на Мяоледао, — предложил Малышев.
— Перестаньте! — раздраженно сказал Кондратьев.
Все посмотрели на него и замолчали. Потом Панин сказал:
— Ну нельзя же так, Сергей. Ну возьми себя в руки.
Гургенидзе встал и сказал:
— Так! Значит, пора выпить.
Он пошел к буфету, вернулся с графином томатного сока и возбужденно сообщил:
— Ребята, Фу Дат говорит, что семнадцатого Ляхов уходит в Первую Межзвездную!
Кондратьев сразу поднял голову:
— Точно?
— Семнадцатого, — повторил Гургенидзе. — На «Молнии».
Фотонный корабль «Хиус-Молния» был первым в мире пилотируемым прямоточником. Его строили два года, и уже три года испытывали лучшие межпланетники.
«Вот оно, началось!» — подумал Кондратьев и спросил:
— Дистанция не известна?
- Предыдущая
- 7/104
- Следующая
