Мент поганый (сборник) - Леонов Николай Иванович - Страница 67
- Предыдущая
- 67/88
- Следующая
Ничего интересного, тем более полезного сыщик услышать не рассчитывал и ошибся. По словам девушки, она вернулась в номер Юдина, увидела в коридоре высокого худого змея, которого давно забыли похоронить. Так девушка неуважительно охарактеризовала патриарха воровского мира Губского. Бориса Юдина в номере не было, она прилегла на часок и задремала. Вскоре Борис вернулся, разбудил ее и предложил срочно уехать в Москву. Нина потребовала машину, Юдин дал две «кати» и сказал, мол, не маленькая, доедешь. Девушка не сказала прямо, но дала понять, что Юдин ее ударил, после чего она собрала вещички и перебралась в номер Гурова. Здешнего администратора она хорошо знает, а что девочки кочуют из номера в номер, тут дело обычное, дверь открыли без лишних вопросов. Нехитрая одиссея проститутки не заслуживала бы внимания, если бы не была ложью от первого до последнего слова. Что Нина врет, сыщик понял практически сразу и мог это доказать элементарно, но молчал, даже согласно кивнул и обронил:
— Все мужики свиньи.
— Это точно! — радостно согласилась Нина. — Так я переночую?
— А меня не вызовут на дуэль?
— Отстреляешься.
Гуров вновь согласно кивнул, начал закуривать, девушка остановила:
— Что ты куришь?
Она принесла из спальни пачку «Мальборо», бросила на стол.
— У богатых свои привычки. — Гуров взял сигареты и, как говорится, не поверил своим глазам.
Эта на первый взгляд обычная пачка сигарет одновременно и проясняла ситуацию, и запутывала ее окончательно. Если карты крапленые, то будем играть краплеными, решил сыщик. Зачем же тебя сюда подослали? Самый простой ответ: чтобы я здесь задержался, не выходил из номера.
— Вы очень красивая, а я очень слабый. — Гуров поднялся, поправил кобуру, одернул пиджак. — Я вас оставлю ненадолго, отдыхайте. — И пошел к двери.
Если она позволит мне уйти, значит, говорила правду, решил Гуров. А пачка «Мальборо»? Нина выскользнула из кресла бесшумно, но Гуров увидел движение в полированной дверце бара, сделал шаг в сторону, повернулся и поймал девушку в объятия. Она прижалась к нему, запрокинула голову, смотрела, улыбаясь, и прошептала:
— Какой ты быстрый и сильный.
Гуров без труда рассмеялся, поднял Нину, отнес в кресло.
— Я хочу тебя, — сказала Нина.
— Мысль интересная. Я согласен, но чуть позже.
— Ты что, генсек? Это он нас по ящику каждый день убеждает, что жить мы начнем завтра, а сегодня следует подождать и потерпеть.
— Тебя привлекут за оскорбление президента. — Сыщик налил себе коньяк, долил немного Нине, чтобы сделать уровень в бокалах одинаковым, так же ровно разлил сок и пошел в ванную.
Он почистил зубы, причесался, но ни пиджак, ни пистолет не снял. Решив, что отсутствовал достаточно долго, вернулся и весело сказал:
— Включим телевизор и будем жить сегодня. Ты прими душ, а я пока переоденусь.
— Отличная мысль. — Нина скользнула взглядом по столу. — Можешь не надевать на себя лишнего. — Девушка скрылась в ванной.
Гуров, сравнив на глазок уровни в бокалах, ничего настораживающего не заметил, но от греха местами их все-таки поменял, снял пиджак и отстегнул кобуру с пистолетом, отнес в спальню. «Что, если она сыпанула мне не снотворное, а яд? И я убью человека? Девчонку могли обмануть: мол, усыпи, а дали яд. Вряд ли, зачем им нужен здесь труп милиционера?»
— Фу, противный! — Нина вышла из ванной. — Ты чего, занимаешься любовью в штанах?
— Все-то вам, женщинам, расскажи заранее, — улыбнулся Гуров, поднял «свой» бокал.
— Верно, давай снимем напряжение. — Нина упала в кресло, затем вскочила, подошла к Гурову, заглянула в глаза. — На брудершафт?
Они выпили и поцеловались.
— Я хочу немедленно уехать! — решительно сказал Кац и посмотрел на Юдина и Мельника с вызовом. — Убивать меня, или, как вы выражаетесь, «убрать», глупо, а ссориться вам тоже невыгодно.
Авторитеты находились в номере у Юдина и порядком устали от препирательств.
— Переночуй, утро вечера мудренее, — рассудительно ответил Юдин. — Давай разбежимся, хочу принять душ и отдохнуть, ночь уже.
— А где твоя девка? — спросил Мельник, вспомнил свою пассию и дернул жирным плечом.
— Одолжил полковнику, — усмехнулся Юдин и подмигнул Кацу. — Мы с тобой договорились.
— О чем это? — быстро спросил Мельник.
— Ты же слышал, — невозмутимо ответил Юдин. — Не будем бренчать нервами и обождем утра.
Мельник недоверчиво поглядывал на содельников, Кац понял, что следует Юдину подыграть, вздохнул и сказал:
— Я человек мирный и не привык… Ну, хорошо, отложим до утра.
Эдуард Федорович Губский не признавался даже себе, что годы упрямо подминают, что он стар и лишь по инерции играет порядком надоевшую роль авторитета уголовного мира. Губский всю жизнь стремился к власти, борьба напоминала партию в шахматы, где люди-фигуры передвигались с места на место, одними жертвовали, чтобы другие могли пройти в ферзи.
Эдуард Федорович, оказавшись за городом в тихом, красивом и удобно обставленном жилище, неожиданно понял, что на самом деле ему большего и не надо, а вот так жить спокойно, вкусно есть и пить, гулять по тихим аллеям, часами дремать перед телевизором. Однако он понимал, что эта хаза — пристанище временное, а личного дома у него нет и при сегодняшних ценах уже и не будет. Он никогда не копил, тем более «зелень». Золотишко или камни. Деньги, конечно, были, но сегодня они практически ничего не стоили. Неписаный воровской закон гласил: не работай, не женись, не имей своего дома. Сегодняшние мальчишки в законе и воровали, и убивали, и имели семьи, и не одну, главное, многие из них сумели сколотить капиталы, да не в деревянных рублях, которые скоро пойдут на обои. Эдуард Федорович жил иначе, и сегодня, как говорится, поезд ушел, а он, старый авторитет, пахан воровского мира, один остался на перроне. И тут навалились на него усталость, безразличие и, что самое парадоксальное, захотелось покоя и одиночества. Но, конечно, условия должны соответствовать, чуть не полвека на нарах прожил и хлебал непотребное, сегодня он желает тепла, уюта, сытно есть и сладко пить. Раньше, бывало, слово обронил да бровь поднял, а мальчики уже несут. Да, было время…
Губский сидел перед телевизором в низком мягком кресле, вытянув худые ноги, и забавлялся дистанционным управлением, нажимал на кнопочки, менял программы, выключал и усиливал звук. Верно в народе говорят: старый, что малый. За спиной стукнула оконная рама, Губский подтянул ноги, взял тяжелую трость с массивным костяным набалдашником и сказал:
— Входи.
Гость ловко впрыгнул в окно. Хозяину очень хотелось повернуться, но положение обязывало: он остался неподвижным, спокойным, лишь шея налилась да пальцы судорожно сжали костяной набалдашник трости — что ни говори, возраст.
— Штиблеты сними, наследишь. — Губский приглушил телевизор, поднял руку, шевельнул пальцами. — Явись, слово скажи.
Гостю, который предпочитал входить через окно, было лет тридцать, невысокий, плотный, коротко стриженный — не успел обрасти, и кожа на лице дубленая, темная, тоже еще не успела покрыться городской бледностью. А вот костюм на госте был уже джинсовый, фирменный. Гость взглянул на старого вора со спины, ухмыльнулся, снял кроссовки, обошел хозяина и то ли поклонился, то ли кивнул.
— Желаю здравствовать. Веселый кланяться велел и просил передать…
— Имя! — Губский ударил тростью в пол. — Назови имя, огурец!
— Эдуард Федорович, уважаемый… Ты наш президент. — В голосе гостя проскальзывала насмешка. — У меня счастья нет, а имен, как у сучки блох, зови Мальчиком. Я Веселому слово дал, что не пригублю, пока тебя не увижу, а сейчас сил нет, извини.
Он подошел к бару, отодвинул яркие бутылки, налил стакан водки, выпил, похлопал ладонью по губам.
Гость нарушил все правила, ему не то что пить без приглашения, говорить было не положено, лишь отвечать на вопросы. Губский натужно сглотнул, оперся на трость, смотрел перед собой, молчал. Мальчик законы знал, но ему велели старого пахана сразу одернуть, иначе он потянет одеяло на себя и условия не примет. И Мальчик продолжал нагличать.
- Предыдущая
- 67/88
- Следующая
