Мент поганый (сборник) - Леонов Николай Иванович - Страница 54
- Предыдущая
- 54/88
- Следующая
— Александр Сергеевич, мне ваш телефон дал солидный человек, наш общий знакомый…
— Извините, — перебил Романов. — Я не понимаю, о чем вы… Если нужна помощь с машиной, то через час прошу…
— Подождите, — теперь перебил Юдин. — Я вам перезвоню. — Докончить он не успел, так как в дверь резко постучали, из коридора донесся громкий смех и голос Мельника:
— Открывай, подлый трус!
Нина бесшумно выскользнула из спальни, вопросительно взглянула. Юдин положил трубку, кивнул. Девушка открыла дверь, Мельник ворвался, словно пьяный биндюжник в пивную, застегивая на ходу молнию брюк, и заорал:
— Это не девка, а тайфун! Иди, крошка, успокой подружку. — Взмахнул рукой, пытаясь шлепнуть Нину, но та увернулась, вышла из номера, закрыла за собой дверь.
Мельник подтянул болтающийся на шее галстук, прошелся по номеру, уже спокойно, без блатного пришепетывания сказал:
— Ладно, ладно, не буду! — Он выставил перед собой ладони. — Знаю, вы этого не любите. Но, Борис, ты гомо сапиенс, должен понять, — у каждого свой темперамент. Договорились, до завтра о делах ни слова. Этот мент нам, конечно, ни к чему. Так разберемся, пусть не болит голова у дятла.
Юдин наблюдал за Мельником, особенно не прислушивался к его болтовне, так как отлично знал, что Гоги привычно бутафорит и никогда не скажет, что в действительности решил предпринять. «Старый стал, — думал Юдин, — зачем я пригласил этого заплечных дел мастера? Надо тихо встретиться с механиком, прокачать ситуацию. Разваливаюсь, пароль Романову назвать забыл, да теперь уже значения не имеет»… И мягко спросил:
— Посторонний поселился? Кто за него платит?
— Кого теперь это колышет? — Гоги вновь поправил галстук и одернул пиджак. — Поселился на гоп-стоп, мы же верительных грамот не имеем. Накладка, конечно. Платим мы, если хочешь, я лично. Тебе бабки жалко?
Юдин потер ладонью седеющий ежик густых волос, не ответил, да Гоги ответа и не ждал. За порядок и охрану отвечал он, прокол в его ведомстве. Позже Мельник разберется, виновные ответят, а сейчас не защищаться, а нападать следует.
— Кто говорил, мол, обслугу здесь не менять, пусть все останется, как при партайгеноссе? — Гоги вытер мокрые губы. — Здесь же холуи, не люди. Видят уверенного номенклатурного деятеля. Они что, каждого в личность знают? Их предупредили: человек требует — значит, право имеет.
С улицы донесся автомобильный сигнал. Гоги подскочил к окну, отдернул штору.
— О, прибыли их святейшество, Кац Анатолий Самойлович. Фамилию отхватил, только для погрома. И Губский Эдуард Федорович нафталин отряхнул, подагрические суставчики смазал и прискрипел, теперь поучать будут.
— Встретить бы не мешало, — обронил Юдин.
— Мне? — Блеклые глазки Мельника заледенели, кожа на лице словно натянулась, проступили костяшки скул, даже вялый животик подобрался. Комик-болтун исчез, на Юдина смотрел убийца.
— Твоя работа. — Юдин легко поднялся, поправил шелковый платок, который был небрежно повязан вместо галстука, и обаятельно улыбнулся. — А нет настроения, так я, мальчик шустрый и не гордый, сбегаю.
Гоги помягчел лицом, шлепнул губами, рассмеялся, выскочил в коридор и чуть не налетел на Гурова. Мельник не сразу сообразил, с кем столкнулся, схватил за рукав.
— Кто такой? Чего здесь шляешься?
— Ба! Георгий Акимович! Здравствуйте, какими судьбами? — Гуров мягко отстранил руку Мельника. — Гостей встречаете? Там Эдуард Федорович и Анатолий Самойлович прибыли…
— А, это ты… — Гоги понял, кого остановил, и, хотя Гурова видел впервые, кивнул, как старому знакомому. — Привет. Я в шестом. Заходи, потолкуем.
— Спасибо.
Мельник махнул рукой и скатился по ковровой лестнице на первый этаж.
Гуров зашел в чистенькое, оформленное под русскую избушку кафе, стены которого были декорированы под дерево, а столы и скамейки сколочены из натуральной, идеально отструганной сосны. Светильники изображали слегка прикопченные керосиновые лампы, окна зашторены льном с алыми петухами, пол посыпан свежими опилками. Пахло чистотой и уютом. На Руси богатые издавна тяготели к простому люду и были театрально искренни, и в эту свою искренность по-детски верили. Сыщик оценил и веру, и краснощекую девицу в сарафане, которая встретила его поясным поклоном, одарила улыбкой.
— Меня Настя зовут. — Девица хихикнула. — Чего барин изволит?
— А чего не жалко, барышня?
— С икоркой нынче перебои, но балычок имеем, яишенку фирменную с зеленью рекомендуем, кофе заморский.
— Яишенку и кофе. — Гуров сел в угол, лицом к двери, оглядел номенклатурную «избушку», кому-то ведь она должна официально принадлежать. Хотя какое это имеет значение?
Информация оказалась правильной, авторитеты прибыли вовремя. Интересно было бы определить, какова сегодня их действительная власть, без преувеличения. У преступников, как и у официальных властей, нет единства — грызутся. Депутаты направляют запросы, создают комиссии, требуют отставки, эти действуют проще: жгут, убивают. А людей охватили апатия, страх, они озлобились, не хотят работать, никому не верят. Чем может помочь милиция? В частности, он, сыщик уголовного розыска? Практически ничем. Муравей. В каждом человеке заключена Вселенная… Слова. Перед тобой поставлена задача, давай, мент, работай и кончай философствовать.
Гуров начал себя пришпоривать, накручивать, но злость, которая в его работе необходима, не появлялась. Он сидел холодный, ленивый и равнодушный, жевал фирменную яишенку, пил заморский кофе, мысли путались, и приводить их в порядок не находилось ни сил, ни желания. Раньше все было проще: он видел жертву, безумную мать или жену, осиротевших ребенка или старика и понимал свою необходимость, свою обязанность защитить закон, по которому за каждое преступление должно последовать наказание. И пусть не всегда это удавалось, однако он боролся с конкретным преступником, который пробуждал злость, порой ненависть, и они являлись топливом, питали энергией, заставляли действовать. А что сделали эти люди? Пустые прилавки, вагоны с продовольствием, неделями простаивающие на запасных путях, переполненные злобой очереди. Кто виноват? Чистая, пропитанная сытостью и покоем избушка, льняные занавесочки с алыми петухами, розовощекая девица, выученная говорить на российском языке. Так ведь построили райский уголок не авторитеты, они лишь захватили и используют. Нет у сыщика злости на таких преступников, ничего с этим он поделать не может, а нет злости, нет и сил.
«Будешь философствовать, не сумеешь собраться, пришлепнут», — урезонивал себя сыщик. И, будто подслушав его мысли, в избушку вошли двое охранников, крепкие ребята с округленными литыми фигурами, сытыми равнодушными лицами.
— Мир дому! — сказал один из них, мазнув по Гурову взглядом, и занял столик у окна.
— Настя, рабочий класс прибыл! — громко объявил второй, усаживаясь рядом с напарником. — Тащи горшки и чего-нибудь покрепче чая!
Они были похожи: оба русопятые, ладные и опасные. Один чуть повыше — Гуров без труда определил, что он в паре за старшего, и про себя окрестил его Большим, а второго — Маленьким. Сыщик попытался определить, где у них оружие, но не определил, свободные джинсовые куртки предусмотрительно расстегнуты.
Парни вели себя свободно, но не нагло, выпили по полстакана и с аппетитом хлебали из глиняных горшочков горячее. На Гурова они внимания не обращали, разговаривали негромко, ели аккуратно. Сыщик не сомневался, что перед ним профессиональные убийцы, но глядел на них без ненависти, равнодушно, как смотрят на убийц в кино.
Появился Романов, элегантный, отнюдь не современный отечественный механик, типичный аристократ, даже не сегодняшний, а сошедший с гравюры девятнадцатого века. Александр Сергеевич безлично поздоровался и занял столик у двери. Столиков в кафе было восемь, а посетители расселись треугольником: в дальнем углу Гуров, у окна «водители», у двери «механик». Сыщик сложившуюся ситуацию отметил, но убедил себя, мол, мерещится, для расправы место абсолютно неподходящее — в проходах между столиками суетится розовощекая Настя, с кухни доносятся голоса. Только сыщик успокоил себя, как прозвучал звонок, Настя засуетилась и вскоре покатила на выход заставленный блюдами столик.
- Предыдущая
- 54/88
- Следующая
