Мент поганый (сборник) - Леонов Николай Иванович - Страница 46
- Предыдущая
- 46/88
- Следующая
Старики крахмал не взяли, Волин спустил его в канализацию, протер стол, швырнул портфель в угол и начал размышлять, что же ему делать: то ли петь и плясать, то ли материться и ломать мебель.
Да, его могли арестовать, а он остался на свободе! Но где валюта?
Размышления Волина прервал телефонный звонок.
— Слышал, тебя можно поздравить? — спросил Патрон, довольно рассмеявшись. — Теперь понимаешь, чем умный отличается от дурака?
— Вы в Москве? — растерянно спросил Волин.
Константин Васильевич Роговой сидел на кухне собственной дачи, разговаривал по телефону и не сводил глаз с двух кроликов, которые жарились в камине на вертелах. Дача у Патрона состояла из двух комнат — кухни и спальни, каждая метров по двадцать.
— Эх, Русланчик, нет чтобы поблагодарить старика, который уберег, — Патрон зажал трубку огромной ладонью и сказал: — Да поверти жернова, сгорят ведь, и жирком, жирком полей.
Сидевший в плетеном кресле Эфенди легко поднялся, подошел к камину и начал возиться с кроликами.
— Да никуда я не пропадал, здесь я, — ухмылялся Патрон, — просто ты у меня не один, другие дела тоже имеются.
— Так вы в Москве? — вновь повторил Волин. — А где товар?
— Убыл. Ты же сам его в Шереметьево оттащил. Все в порядке, не волнуйся.
Волин вспомнил, как провожал Патрона, нес за ним чемодан и удивлялся его тяжести. Обычно, улетая на два-три дня, Роговой брал с собой лишь свежие рубашки да туалетные принадлежности.
— Что, язык проглотил? — Патрон явно наслаждался произведенным эффектом. — Я в лайнер зашел, неважно себя почувствовал и вернулся, а товар улетел. Уже получил телекс, все в норме, деньги переведены на счет. Ты давай из Москвы убирайся, здешний климат тебе вреден. Ты подручного-то своего, спортсмена, прохлопал, живехонек он, не говорит сегодня, начнет говорить завтра. Улетай в Вену, я тебе кое-что переведу, живи, поглядим, как здесь все обернется.
— Я все понял, только зачем был нужен весь этот цирк с крахмалом?
— Не понял? Молодой. Выполняй, что сказано. Мы еще с тобой поработаем. У властей выходов на меня нет.
— А Юрий Петрович?
— А он уехал, его не достать.
— А люди? Они потеряли сто миллионов, не успокоятся.
— Не потеряли, а заплатили, — ответил Патрон и показал Эфенди, что кроликов надо еще раз перевернуть. — У людей сегодня забот хватает. Пацанов-то Гуров захватил, одни будут молчать, другие поплывут — человек слаб. Люди будут заботиться в первую очередь о своей жизни, свободе, о деньгах пока не вспомнят.
«Да, обыкновенный бандит, — подумал Волин, — ограбил компаньонов. — Но тут же быстро внес коррективы. — Титан. Гений. Сто миллионов. И миллионы-то ему принесли с поклоном, просили, чтобы взял».
— А мне жить в Вене на ваши подачки?
— И тихо жить, — уточнил Патрон. — Убийц цивилизованные страны выдают. Австрия очень цивилизованная страна. А насчет подачек ты не прав. Ты получишь хорошие деньги. Ты останешься моим человеком, я сам найду тебя. Удачи!
Патрон положил трубку и заторопился к камину.
Вскоре от кроликов остались лишь косточки, перед Патроном их лежало много больше, чем перед Эфенди.
— А сыщик молодец, я в нем не ошибся, — сказал Патрон, вытираясь махровым полотенцем. — Всех мальчишей-кибальчишей он подмел подчистую, а моего верного Санчо Пансу напугал до смерти.
— А как с ним? — спросил Эфенди.
— Мы же договорились, — Патрон взглянул удивленно. — Или я плохо заплатил?
Эфенди получил свою долю в наркотике и претензий по оплате не имел, однако с ликвидацией Гурова возникли сложности: у убийцы в данный момент не было пистолета, а ножом он пользоваться не любил.
— Ты уходишь в Турцию? — Патрон выпил вина. — Граница там дырявая, сложностей не возникнет. — Он огладил бороду, помолчал. — Если только кто стукнет. Но ведь, кроме нас двоих, и нет никого.
Уже давно никто не смел угрожать Эфенди, и он не выдержал. Нарушая собственную заповедь — отвечать на угрозу лишь выстрелом и никогда словами, — он сказал:
— Ты умный, но убить тебя значительно легче, чем сыщика.
— Я умный, — согласился Патрон. — Если ты решишь выполнить более легкую работу, потом лучше быстрее удавись, чтобы не мучиться.
Он сунул руку под подушку, вытянул шелковый шнур и бросил на колени Эфенди.
— Сними люстру, там крюк крепкий.
Эфенди убедили не слова, а то, что шнур был приготовлен заранее. «Обо всем он подумал, с ним надо жить и рассчитаться в мире».
— Я пошутил, Патрон. — Эфенди бросил шнур на лавку.
— Я тоже пошутил, Эфенди, ты настоящий мужчина и профессионал. Сыщик выполнил свое, пусть уходит. А ты обоснуйся в цивилизованной стране, через два-три года о тебе напрочь забудут. Ты прилетишь официально, с паспортом и валютой в кармане, мы встретимся и решим, как нам жить дальше.
Патрон пил, но не пьянел, искренне пребывал в хорошем настроении: наступил его звездный час, который он собирался растянуть на долгие годы. Эфенди же умел молчать и слушать.
— Я не знаю точно, как там, — Патрон махнул огромной ручищей в сторону окна, — но у нас в настоящей цене лишь такие, как мы с тобой, то есть люди, обладающие реальной властью. Эти, — он ткнул пальцем в потолок, — тщеславные и болтливые, и, как всякую крышу, их можно поменять. Эти, — Патрон топнул слоновьей ногой по полу, — нищи и бесправны! Я! — Он ударил себя в грудь. — Фундамент! Вместо меня можно выкопать только яму. Чтобы так глубоко копать, нет ни смелости, ни силы, ни веры, ни денег. Ничего нет! И я бессмертен! Через несколько месяцев заработает рынок, наши деревянные рубли превратятся в пыль, народ…
Патрон презрительно скривился, оставил вино, налил коньяку, произнес, раздельно выговаривая слова:
— Трудящиеся начнут голодать, деловая мелочь, ломая зубки, отрывать кусочки… Правители, сытно кушая, будут продолжать свои игры, сменять друг дружку, принимать самые последние и самые важные постановления, шнырять по заграницам. Наступают веселые денечки… Все было, было…
Патрон встал, качнулся, направился в спальню.
— Ты располагайся, Эфенди… Надо бы немного похудеть. Ты как полагаешь?
Эфенди не ответил, а Патрон разделся, взбил подушку и быстро заснул.
— Звонили из прокуратуры, — сказал полковник Орлов. — Твой Веселов начал давать показания. А подполковника Гурова приглашают завтра к четырнадцати.
— А мой Волин улетел в Вену, — в тон полковнику ответил Гуров.
Друзья сидели в кабинете Орлова. Недавно они «парились» на ковре у Турилина и сейчас, изрядно надоев друг другу, переговаривались лениво и не знали, как расстаться без злобы.
Совещание у генерала продолжалось четыре часа, в нем принимали участие представители прокуратуры, и без взаимных упреков и претензий не обошлось.
И сейчас приятели вновь повторяли недавно выслушанные вопросы и претензии.
— А твоего Лебедева зарезали в камере хранения Ленинградского вокзала.
— Заткнись, — сказал Гуров. — Я обещал ему безопасность и слова не сдержал. А ты не бей по больному. Лучше скажи, куда подевалась тонна денег, которую свезли из всех отделений Корпорации?
История исчезновения несметных миллионов была разгадана. Все гениально просто. Гонцы доставляли Лебедеву деньги и уходили. Он тут же упаковывал их в бумажный мешок и выбрасывал в мусоропровод, где их подбирали и отсылали по назначению.
В квартире не было черного хода, окна выходили лишь на улицу, наблюдение вели только за подъездом.
— Может, все-таки уйдешь? — тоскливо спросил Орлов. — Ну не могу я тебя сейчас видеть. Все, мое терпение кончилось.
Гуров тихонько засвистел, пошел к дверям, взялся за ручку и, не оборачиваясь, спросил:
— А завтра?
— Что — завтра? — Орлов начал шарить по столу, отыскивая, чем бы запустить в Гурова…
— А завтра у тебя терпение появится? Прекрасно, тогда я тебе сообщу, кто руководитель Корпорации.
Гуров вышел, Орлов собрался броситься следом, но, подумав, что запросто можно налететь на розыгрыш, остался в кресле.
- Предыдущая
- 46/88
- Следующая
