За Маркса - Альтюссер Луи - Страница 29

Второе замечание. Кажется весьма странным, что Энгельс в этом тексте описывает формы надстройки как источник бесконечности микроскопических событий, внутреннюю связь которых нельзя постичь (а следовательно, можно проигнорировать). Поскольку, с одной стороны, то же самое можно сказать и о формах базиса (ведь вполне можно сказать, что детали микроскопических экономических событий непостижимы и потому могут быть сброшены со счетов!) Но кроме того, эти формы как таковые суть именно формы, а значит — не только принципы реальности, но и принципы постижимости своих эффектов. Они вполне познаваемы, и как раз поэтому они представляют собой прозрачное основание связанных с ними событий. Почему же тогда Энгельс столь быстро проходит мимо этих форм, мимо их сущности и роли и останавливается лишь на микроскопической пыли их эффектов, которые нельзя познать и можно проигнорировать? Более того: разве не является это сведение до статуса мельчайших случайностей абсолютной противоположностью реальной и эпистемологической роли этих форм? И разве не предлагает нам Маркс, на которого ссылается Энгельс в этом тексте, в «18–м брюмера» как раз анализ взаимодействия этих «различных факторов», т. е. вполне постижимый анализ их эффектов? Маркс, однако, не смог бы провести это «доказательство», если бы он не проводил строгого различения между историческими эффектами этих факторов и их микроскопическими эффектами. В самом деле: формы надстройки действительно служат причиной бесконечного числа событий, однако отнюдь не все эти события являются историческими (см. фразу Вольтера: у всех детей есть отцы, но отнюдь не у всех «отцов» есть дети), таковыми являются лишь те из них, которые упомянутые «факторы» удерживают, выбирают, короче говоря, производят как исторические (приведем лишь один пример: любой политический деятель, занимающий пост в правительстве, принимая во внимание свою политическую линию, а также доступные ему средства действия, выбирает среди всех событий те, которые он возводит в ранг исторических, — даже если этот выбор заключается в решении о подавлении демонстрации!). Итак, на этом первом уровне 1) мы еще не имеем подлинного решения, и 2) «результат» (monnayage) воздействия форм надстройки (о которых здесь идет речь) в бесконечности микроскопических эффектов (непостижимых случайностей) не соответствует марксистской концепции природы надстроек.

В) Второй уровень. Обратимся ко второму уровню анализа Энгельса. Мы замечаем, что здесь он отказывается от рассмотрения надстроек и применяет свою модель к другому объекту, который на этот раз ему соответствует: к комбинации индивидуальных воль. Кроме того, мы замечаем, что он дает ответ на упомянутый вопрос и показывает нам отношение между случайностями и необходимостью, т. е. обосновывает его: «История делается таким образом, что конечный результат всегда получается от столкновений множества отдельных воль, причем каждая из этих воль становится тем, что она есть, опять — таки благодаря массе особых жизненных обстоятельств. Таким образом, имеется бесконечное количество перекрещивающихся сил, бесконечная группа параллелограммов сил, и из этого перекрещивания выходит одна равнодействующая — историческое событие. Этот результат можно опять — таки рассматривать как продукт одной силы, действующей как целое, бессознательно и безвольно. Ведь то, чего хочет один, встречает противодействие со стороны всякого другого, и в конечном результате появляется нечто такое, чего никто не хотел. Таким образом, история, как она шла до сих пор, протекает подобно природному процессу и подчинена, в сущности, тем же самым законам движения. Но из того обстоятельства, что воли отдельных людей, каждый из которых хочет того, к чему его влечет физическая конституция и внешние, в конечном счете экономические, обстоятельства (или его собственные, личные, или общесоциальные), что эти воли достигают не того, чего они хотят, но сливаются в нечто среднее, в одну общую равнодействующую, — из этого все же не следует заключать, что эти воли равны нулю. Наоборот, каждая воля участвует в равнодействующей и постольку включена в нее».

Я должен извиниться за то, что привел эту огромную цитату, — она потребовалась мне потому, что она действительно содержит в себе ответ на поставленный нами вопрос. В самом деле, здесь необходимость обоснована на уровне самих случайностей, обоснована в самих случайностях как их глобальный результат; она, таким образом, есть их необходимость. И поэтому здесь мы имеем ответ, который отсутствовал в первом анализе. Но какой ценой мы его получили? Ценой изменения объекта, ценой того, что мы приняли за исходный пункт не надстройки и их взаимодействие, а в конечном счете их микроскопические эффекты, — но множество индивидуальных воль, сталкивающихся и объединяющихся друг с другом в отношениях сил. Таким образом, создается впечатление, что модель, применявшаяся к надстройкам и их способу действия, на деле была заимствована у того объекта, с которым мы сейчас имеем дело и который является ее подлинным объектом: взаимодействие индивидуальных воль. И теперь становится понятным, почему эта модель оказалась неадекватной первому объекту, который был для нее чуждым, но вполне соответствовала второму, который действительно был ее собственным объектом.

Как же происходит это доказательство? Оно основывается на физической модели параллелограмма сил: воля уподобляется силе; если две силы сталкиваются в простой ситуации, то в результате появляется третья сила, отличная от первых двух и тем не менее общая им, такая, что каждая из них хотя и не узнает себя в ней, но все же вносит свой вклад в ее появление, являясь ее соавтором. Тем самым мы с самого начала замечаем один фундаментальный феномен: результат трансцендирует составляющие его силы; это двойное трансцендирование как по отношению к соответствующему уровню составляющих сил, так и по отношению к рефлексии этих сил в них самих (т. е. по отношению к их сознанию, поскольку речь идет о воле). Из этого вытекают два следствия: 1) результат существует на совершенно ином уровне, чем каждая из составляющих сил (более высоком, если они складываются, и более низком, если они друг другу противодействуют); 2) результат является бессознательным по самой своей сути (т. е. он является не соответствующим сознанию каждой воли, — ив то же время он есть сила без субъекта, объективная сила, т. е. он с самого начала есть ничья сила). Именно поэтому в итоге она становится таким глобальным результатом, который может «в свою очередь рассматриваться как продукт силы, действующей как целое, бессознательной и слепой». Совершенно ясно, что мы обосновали и породили эту силу, призванную в конечном счете возобладать: т. е. экономическую детерминацию, которая уже не является внешней по отношению к случайностям, через которые она прокладывает себе путь, но есть внутренняя сущность этих случайностей.

Я бы хотел показать: 1) что теперь мы имеем дело с подлинным объектом модели Энгельса; 2) что благодаря этому соответствию Энгельс действительно дает ответ на вопрос, который он себе задает, и что он действительно дает решение проблемы, которую он перед собой поставил; 3) что как проблема, так и решение существуют лишь постольку, поскольку модель соответствует своему объекту; 4) что поскольку этот объект не существует, не существует ни проблемы, ни решения; 5) что следует найти причину появления всей этой тщетной конструкции.

Я намеренно оставляю в стороне ссылку Энгельса на природу. Поскольку модель, которую он использует, сама является физической (первый пример этой модели мы находим у Гоббса, позднее она появляется в бесконечных вариантах, в особенно чистом виде она присутствует у Гольбаха), то совсем не удивительно, что от истории он переходит к природе. Мы имеем дело не с доказательством, но с тавтологией. (Отметим, что здесь использована только модель и что о диалектике природы речь в этих рассуждениях не идет, по той простой причине, что она связана с совершенно другим вопросом). В эпистемологическом отношении тавтология пуста и не открывает новых путей; но тем не менее она может быть поучительной. Возможность прямо сослаться на природу вселяет уверенность, в этом нет никакого сомнения. (Уже Гоббс говорит об этом: когда речь идет о политике, люди готовы биться не на жизнь, а на смерть, но если они говорят о гипотенузе или о падении тел, возможно полное согласие).