Коллекция профессора Стаха - Самбук Ростислав Феодосьевич - Страница 6
- Предыдущая
- 6/22
- Следующая
Балабан ковырялся в замке, а Климунда нетерпеливо переминался с ноги на ногу за его спиной. Проклятый комбинатор — запирает квартиру двумя такими замками, что и не подступишься. Балабан уже кое-чему научил Климунду, и тот разбирался в конструкции самых распространённых замков. Но замки, с которыми они сейчас возились, были нестандартными, и Лёха тихонько ругался, выбирая отмычки. Хозяина этой квартиры Романа Кирилловича Недбайло Климунда знал давно — они жили в соседних домах. Недбайло работал на мясокомбинате. Жил скромно. Не имел ни машины, ни дачи. Но его сосед, постоянный партнёр Климунды в домино, уверял, что «мясокомбинатор» — человек с достатком. Его жена с ребёнком все лето отдыхает в Сочи. А какая у них квартира! Хрусталь и ковры! Сосед был слесарем и видел, когда Недбайло вызывал его отремонтировать кран в ванной.
Именно квартиру Недбайло имел в виду Климунда, разговаривая с Балабаном в сквере.
Наконец лязгнул первый замок, второй поддался сразу, и Климунда вслед за Балабаном проскользнул в квартиру. Лёха задержался в коридоре, закрыл за Спиридоном дверь. Выглянул из-за спины Климунды, остановившегося на пороге гостиной.
— Чего стал столбом? — прошипел он.
Климунда отступил, пропустил вперёд Балабана. Стоял и растерянно смотрел, как тот быстро и уверенно перебирает вещи в шкафу. Довольно усмехнувшись, Балабан снял каракулевую шубу, свернул и положил в чемодан.
— Погляди, что там… — кивнул он на письменный стол у окна. — Если заперт, попробуй… — подал отмычки.
Стол и правда был заперт, но Климунда легко справился с замками. Выдвинул ящики — какие-то тетради, папки с бумагами, журналы. Его внимание привлекла старинная бронзовая шкатулка. Попробовал отпереть, но замок не поддался. Позвал Балабана. Тот неохотно оставил шкаф. Увидев шкатулку, нетерпеливо сказал:
— А может, там деньги! — В его глазах вспыхнула жадность. Он сильно надавил на отмычку, очевидно, сломал замок, потому что в шкатулке хрустнуло. Открыл её и даже свистнул от удивления. На дне лежали три пачки аккуратно перевязанных зелёных ассигнаций.
— Пять…пять и две тысячи… — прочитал цифры на наклеенных крест-накрест полосках.
— Двенадцать тысяч! — охнул Климунда.
— Подфартило! — выдохнул Балабан.
— Пересчитывать не будем… — счастливо засмеялся Спиридон. — Недбайло считал для себя.
Балабан отдал ему одну пятитысячную пачку, но Климунда проворно выхватил у него из рук и вторую — двухтысячную.
— Ты что! — угрожающе поднял кулак Балабан. — Все пополам!
— Возьмёшь себе барахло. Там больше чем на две тысячи.
— Но ведь его ещё надо сбыть… — пробормотал Лёха, однако отступил.
Климунда вынул из шкатулки золотые дамские часы на цепочке, золотые запонки и две сберкнижки. Бросив Балабану часики, запонки взял себе. Заглянул в книжки.
— Двести рублей… — пробормотал презрительно. — И сто пятьдесят… Осторожный, денег на книжке не держит, да и эти, — подбросил на ладони пачку, — наверно, только мелочь…
— Прячет, свинья! — согласился Балабан.
— Давай поживее! — поторопил его Спиридон. Знал, что Недбайло раньше семи не возвращается и у них ещё добрых четыре часа форы. Но у него все время было такое ощущение, будто кто-то уже стоит у двери. Сейчас она отворится — и тогда конец…
Закурил, глядя, как Лёха упаковывает уже второй чемодан, найденный у Недбайло. Опёрся на тумбочку, где стояла высокая китайская ваза, — вдруг тумбочка закачалась, и ваза наклонилась. Спиридон успел дотянуться до неё, но не удержал — ваза упала, ударилась боком об пол и разлетелась на куски.
Балабан испуганно огляделся…
— Ты что?..
Климунда прислушался: казалось, что звук разбившейся вазы услышали во всем доме. Но вокруг, как и до сих пор, царили тишина и спокойствие…
Нервно раздавил папиросу о полированную поверхность тумбочки.
— Ну, долго ты ещё? — крикнул.
— Готово, шеф! — Балабан поднял чемоданы. — Ты иди вперёд и бери такси. А я — за тобой.
— А-а, должничок пришёл… — Губы у Иваницкого растянулись в деланно приветливой улыбке. Это напоминание о долге сразу испортило настроение Климунде.
Иваницкий отступил, пропуская его вперёд. Климунда остановился перед зеркалом, поправляя причёску. А Омельян стоял сбоку и иронически кривился. «Кривись, дружище, кривись, в душе все равно завидуешь мне, — думал Спиридон, — чем не настоящий мужчина! Какая фигура, мускулы! Девушки сами пристают. А ты? Жалкий, плюгавый, жаба какая-то надутая».
Но достаточно было Климунде войти в комнату, как чувство превосходства над Иваницким сразу же исчезло. Просторная однокомнатная квартира, импортная мебель, холодильник, бар, заставленный бутылками, а на стенах — целый музей старинного и современного искусства. Климунда почувствовал себя никчёмным среди этой роскоши.
Он неудобно, с краешка, сел в кресло и уставился на Омельяна, будто впервые увидел его: грушевидная голова с узким лбом, утиный нос, бледные губы, усеянные веснушками щеки и большие глаза, цвет которых словно то и дело менялся.
Да, красотой Иваницкий не мог похвалиться. Зато хватка — куда Климунде.
Климунда хорошо знал Омельяна — как-никак вместе учились в школе, хотя Иваницкий пришёл в их десятый класс в середине учебного года. До того жил и учился в каком-то районном городке. Сначала Иваницкого в классе не замечали. Не замечал его и Климунда, хотя новичка посадили за его парту. Да и нечего было замечать: слишком невзрачен, бледен, раз ударишь — и готов… И все же новичок скоро заставил уважать себя. Через какой-нибудь месяц его авторитет признал даже первый ученик класса Борис Сойченко, попросив посмотреть, правильно ли он решил задачу по алгебре. Домашняя работа была действительно сложной, и только Иваницкий справился с ней…
И Спиридону стало немножко легче учиться. Поскольку он сидел с Иваницким за одной партой, то получил право первым списывать домашнее задание, не говоря уж о контрольных.
Как-то, возвращаясь вместе с Иваницким домой, Климунда начал расспрашивать Омельяна о его районном городке, но тот отвечал неохотно и перевёл разговор на другое. Иваницкий не любил открываться посторонним.
Омельян и теперь, через много лет, даже в мыслях неохотно возвращался к своему детству. Родители его жили незаметно, немилосердно экономили на всем, держали в чёрном теле и своего единственного сына.
Потом Омельян понял почему: как-то ночью он подслушал их разговор. Из соседней комнаты доносился возбуждённый шёпот:
— Думаешь, все забыто? А дудки! Крота когда взяли? Через пять лет. Фраер был, фраером и остался. Пошиковать захотелось, два камушка спустил, а на третьем и погорел.
— А если умненько? Уехать куда-нибудь, найти перекупщика…
— И не думай… Пять лет ещё сиди тихо. Они дело в архив спишут, а мы и развернёмся.
Мать вдруг всхлипнула:
— Надоело прибедняться, считать копейки, делать вид, что едва дотягиваем от получки до получки. Иметь камешки, золото — а как нищие…
— Замолчи! — В голосе отца послышалась неприкрытая угроза. — Забудь… Только разочек взять, оно и потянется… А от людских глаз ничего не спрячешь, новые туфли — и те заметят…
Мать зашлась сухим кашлем. Отдышавшись, тоскливо сказала:
— Помру я скоро, так хоть напоследок хотелось пошиковать.
— Сдурела! — разозлился отец. — И не думай!..
— Где прячешь золото? — вдруг спросила мать.
— А тебе зачем? Где прячу, там и лежит.
— Хотела бы знать, надёжно ли?
— Не волнуйся! Сам черт средь бела дня не найдёт.
— Эх, — вздохнула мать, — обидно. Кто вас тогда с Кротом на ювелирку навёл? Я навела. Ты мне мою долю отдай…
— У-у, сука!.. — прошипел отец. — Завалить хочешь? Тебе что — вышку не дадут, а меня шлёпнут. Крота шлёпнули, и меня… За мной мокрое дело, понимаешь, мокрое, они нам сторожа ни в жисть не простят.
— Не простят, — согласилась мать.
— Так сиди и не рыпайся.
Подслушанный разговор поразил Омельяна. Ему уже шёл тогда пятнадцатый год, и не понять того, о чем разговаривали родители, он не мог. Значит, он сын бандита… Вот почему они живут как бы в стороне от всех, вот почему у них нет ни друзей, ни хороших знакомых.
- Предыдущая
- 6/22
- Следующая
