Око силы. Четвертая трилогия (СИ) - Валентинов Андрей - Страница 8

– Логично, – рассудил поручик. – Но скучно как-то. У меня семья не слишком верующая, в церковь ходили, чтобы только приличия соблюсти. Я детства усвоил, что сказки – сплошная выдумка, звери человечьим голосом не разговаривают, девочку же Машу три медведя просто съели. А упыри и оборотни – всего лишь плод народного невежества.

Командир РККА ответил не сразу. Думал.

– А! Понял, к чему ты. Жить вроде как скучно? Сплошная научная картина мира, и никакой тебе интеллигентской романтики. А ты представь, что байки про 305-й правдой оказались. Веселее бы стало – с упырями? Нет, я без нежити обойтись готов, оно спокойнее будет. Только вот картина эта научная какая-то не шибко ясная. То с одного краю подтекает, то с другого. Никак товарищи ученые разобраться не могут.

На этот раз белый офицер был с ним полностью согласен.

* * *

В семье поручика действительно не жаловали мистику. Если мать еще допускала, пусть только в теории, существование Верховного Существа и неведомых человеку «тонких» миров, то материализм отца был строг, как железнодорожное расписание. Даже если дети болели, инженер-путеец не молился и не ставил в церкви свечи «за здравие». Когда старший уходил добровольцем на германский фронт, и мать, прощаясь, перекрестила сына, непримиримый материалист отвернулся. Тем невероятнее было то, что случилось дальше. Отец отозвал будущего поручика в сторону и ровным, без тени эмоций, голосом поинтересовался, не помешает ли ему в дороге одна небольшая вещь. Совсем маленькая, пустяковая.

Иконка.

Предваряя недоумение сына, инженер тем же безразличным тоном рассказал, что двадцать лет назад его мать, женщина религиозная и очень суеверная, умирая, строго наказала, чтобы иконку взял с собой первый из семьи, кто уйдет на войну. Не выполнить эту, пусть и не слишком разумную, просьбу он не может, поэтому если сын не возражает… Тут сдержанность изменила отцу, и он весьма кислым тоном добавил, что иконка-то неортодоксальная, не по Стоглаву, можно сказать, сомнительная. Такие изображения Русская православная церковь не слишком приветствует.

Подарок покойной бабушки свежеиспеченный «прапор» догадался рассмотреть только через пару месяцев, под Луцком, в коротком перерыве между атаками. Иконка оказалась маленькой и темной, понять же, что на ней изображено, было весьма мудрено. Чей-то старческий лик в высокой короне, воздетые в сторону руки, вокруг же то ли стены храма, то ли пещера. Не Творец, не Святой, не мученик.

Помогли солдаты – деревенские парни, еще не забывшие, что им рассказывали в детстве, на уроках в приходской школе. Да, не Творец и не Святой. Отец оказался прав, такие иконы редко помещали в церкви. Деревенские батюшки весьма смущались, когда излишне любопытные прихожане интересовались «тем, кто в пещере». Даже имя его было странным, каким-то нездешним, чужим.

Царь-Космос.

4

Под вечер мороз вернулся. Зима брала реванш, наползая на замершую в огне редких фонарей Столицу. Тонкий лед вновь покрыл грязные лужи, мокрые венки возле Обелиска словно оделись камнем, мороз искорежил плакат, разорвал – и отдал на растерзание налетевшему ветру. Помочь было некому, Александровский сад опустел. Холодная безвидная ночь навалилась на город.

Поручик возвращался со службы через Манежную площадь. Общежитие, где он временно остановился, было не очень далеко, и он надеялся всеконечно не замерзнуть. Улицы обезлюдели, редкие прохожие жались к подъездам, и он искренне удивился, когда дорогу загородил милицейский патруль.

– Ваши документы, гражданин!

Появился повод в очередной раз искусить Судьбу, а заодно проверить новенькое удостоверение на плотной восковой бумаге с грозным грифом Центрального комитета. Документ служивые читали долго, подсвечивая фонариками, и негромко переговариваясь. Поручик мерз и одновременно пытался понять, что здесь не так. Не с документами, они были в полном порядке, – с милиционерами. И только получив удостоверение обратно и попрощавшись, бывший офицер понял. Фонарики подсветили не только машинописные строчки на восковой бумаге, но и желтый кант по краям ребер зимних милицейских шапок. Желтый – и это было очень странно. Совсем недавно он, скуки ради, перечитал статью в «Известиях», где подробно описывалась новая милицейская форма, введенная, два месяца назад, в январе. «Шапка типа пилотки с прямым козырьком из черной кожи, дно полуовальной формы, посредине вогнутой, образующей два ребра…»

У краскома тоже проверили документы – прямо у памятника великому бунтарю Степану Разину, установленному на Лобном месте. Удостоверение изучали долго, и бывший ротный мог вволю налюбоваться ажурным павильоном, обтянутым тяжелой темной тканью. От скуки командир принялся разбирать надпись на монументе, что оказалось не слишком удобно в темноте. Когда он дошел до слов «Держитесь крепче за правду красную, будет скоро желанный день», документы ему вернули и пожелали счастливого пути.

На цвет канта внимания он не обратил.

Глава 2. Местная командировка

1

– Начнем с вопросов, – товарищ Ким улыбнулся и отхлебнул из дымящейся кружки. – Думаю, они у вас уже появились.

Поручик и его большевистский коллега переглянулись. Вопросы, конечно, имелись, но стоит ли проявлять инициативу, которая, как известно, строго наказуема? Пусть уж начальство выскажется. Ему это больше по чину.

Начальство выждало должное время, вновь отхлебнуло пахнущий мятой чай.

– Вот вы, товарищ!

Острый взгляд ярких синих глаз скользнул по бывшему командиру РККА. Деваться было некуда. Тот нехотя поднялся, привычно развернул плечи.

– Вопрос один, товарищ Ким. Задачи Техгруппы и все, с эти делом связанное.

Сидевший рядом поручик одобрительно кивнул. Давно пора!

Начальство появилось внезапно, причем без всякой торжественности. Где-то около полудня в дверь постучали, и на пороге возник знакомый сотрудник из Орграспредотдела. Поглядел внимательно, довольно хмыкнул:

– Тут они, товарищ Ким. Оба!

Потом сделал строгое лицо, подмигнул:

– Встречайте начальство!

Исчез. В комнату входило начальство – не слишком высокого роста, широкоплечее, с неожиданным для холодной Столицы «вечным» южным загаром. Густая проседь на висках, легкомысленная «шкиперская» бородка, серый пиджак поверх полотняной рубахи с косым воротом. Сколько лет, не поймешь: если судить по седине, то за сорок, по глазам – еле за двадцать. Вид сугубо штатский, цивильный, но кобура на месте, пиджак оттопыривает.

– Курите, товарищи?

Из кармана появилась большая темная трубка. Взгляд пробежался по комнате, зафиксировал дымящийся чайник на подоконнике.

– Понял. Ограничимся чаем. Ну, давайте знакомиться!

* * *

Красный командир был несколько разочарован. Начальник – настоящий, столбовой, не должен забегать к подчиненным, дабы представиться и выпить чаю с мятой. Его дело восседать в огромном кабинете за столом-надгробием, сурово сдвигать брови к переносице и ставить провинившихся по стойке «смирно». Чай же приносит вышколенный порученец непременно на подносе с серебряными подстаканниками. «Извольте выкушать, ваше превосходительство!» Дело, конечно, не в титуловании. Советский ли барин, царский – велика ли разница? Вон, товарищ Сталин, всем хорош, всем помогает, дурного слова не услышишь – ни о нем, ни от него. А все равно: кабинет, холуйки в приемной, подстаканники серебряные.

А уж спрашивать, курят ли подчиненные, а после прятать трубку в карман – вообще гнилой либерализм. Этак до анархии-матери порядка рукой подать. Нет, не тот начальник, не тот!..

О начальстве он имел самое скверное мнение с детства. Не просто недолюбливал – на дух не выносил и за людей не считал. Всякое – от мордатого городового, гонявшего мальчишек на улицах, до дирекции завода, постоянной грозившей отцу увольнением. Тот был заслуженным «эсдеком», неоднократно попадавшим под арест и успевшим в молодые годы побывать в сибирской ссылке. До увольнения все же не доходило – заводу не хотелось лишаться хорошего инженера. Однако неприятностей хватало без того, и старший из трех сыновей быстро усвоил, что виной всему – именно оно, начальство. Как выразился приятель-гимназист из подпольного революционного кружка: «обло, озорно, огромно, стозевно и лайяй». В 1916-м последовал первый арест, и юный смутьян сразу понял, что такое загадочное «лайяй», сдобренное густым мордобоем. В тот же год он вступил в РСДРП(б), в которой уже много лет состоял отец.