Око силы. Четвертая трилогия (СИ) - Валентинов Андрей - Страница 10

Слова падали тяжело и мерно, словно капли ледяного дождя.

– Вам придется разгребать горы ерунды, читать записки сумасшедших, сталкиваться с безграмотным бредом. Но не пропустите важное! Иногда мелкая деталь, штришок, легкий намек могут вывести на огромное дело. И еще – ищите странное, непонятное, нелогичное. Это касается не только вашей работы, но всего того, что вокруг. Случайностей не бывает, учтите – особенно в нашем деле. Если что, сразу обращайтесь ко мне. Немедленно! Если меня не будет на месте, идите прямо в секретариат товарища Сталина, там вас выслушают. Но помните, больше никто о наших делах знать не должен. Никто – и ни при каких обстоятельствах!.. Товарищи, я же не просил стоять по стойке «смирно». Сядьте, прошу вас.

Последние слова как будто сняли заклятие. Молодые люди не без смущения переглянулись. И вправду! Не только по стойке «смирно» – правая рука ротного сама собой покинула карман и оказалась прижата к телу. Странно, начальник Ким даже не повышал голоса.

Садиться, впрочем, не стали.

– Товарищ Ким! – первым заговорил краском. – Что делать, если к нам обратятся другие члены ЦК и ЦКК?

Тот кивнул, одобряя вопрос.

– Обращаться будут. Документы от них принимайте, просьбы фиксируйте, но никакой информации без моего ведома не предоставляйте. Никакой!.. Слово «информация» вам понятно?

– Вполне, – усмехнулся поручик. – А генеральному секретарю – можно?

– Товарищу Сталину – да, но после обязательно доложитесь мне, как ответственному за группу. Что касается работников Центральной контрольной комиссии, то их без разговоров отсылать к руководству, то есть опять-таки ко мне. Имейте в виду, там есть очень настойчивый товарищ. Его фамилия Лунин. Лунин Николай Андреевич. С ним – никаких бесед, даже о погоде.

Вырыпаев и Семен Тулак вновь переглянулись.

– Он – не враг и не уклонист, – понял товарищ Ким. – Лунин – надежный партиец, в прошлом комиссар дивизии, очень смелый и честный человек. Но, скажем так, несколько предвзят.

К чему или к кому именно, уточнено не было.

– Да садитесь же!

На этот раз пришлось подчиниться. Начальник тоже присел, причем прямо на подоконник, рядом с чайником. В его руке вновь появилась черная трубка. Товарищ Ким прикусил мундштук, на миг прикрыл глаза, улыбнулся.

– Все! Все следующий раз будем беседовать у меня в кабинете, там курить можно. В командировке удалось достать «Autumn Evening», табак с ароматом кленового сиропа. Хорошо поставленная контрабанда порой творит чудеса… Да, товарищи, вы спрашивайте, не стесняйтесь. Или расскажите, если есть что.

Лед исчез, сгинул холод. Остался улыбчивый немолодой человек, желающий просто поболтать. Разве что взгляд погас не сразу, слишком силен был светлый огонь.

– Лунин – это не тот, который был на Польском фронте? – вспомнил красный командир. – Комиссар Стальной дивизии имени Баварского пролетариата?

– Тот самый, – кивнула трубка. – Ланселот Центральной Контрольной комиссии.

Белогвардеец мысленно отметил «Ланселота», немного подумал и решился.

– Вы говорили о мелочах, товарищ Ким. И о том, что случайностей не бывает… Вчера поздно вечером у меня проверили документы – на Манежной. Милицейский патруль в новой форме – той, что введена в январе…

– Так и у меня тоже проверили, – перебил командир РККА. – И тоже в новой форме.

– А теперь – странность. Пешей милиции положен зеленый кант, а у этих был желтый, как у конной, по крайней мере, на шапках. Лошадей с ними не было. Либо тут все-таки случайность – из тех, что иногда бывают…

– Либо с вами хотели познакомиться, – подхватил товарищ Ким. – С обоими сразу. Голос услышать, лица разглядеть, оценить реакцию. Но – спешили и слегка напутали с формой.

– Шпионы, что ли? – хмыкнул красный командир. – Или бандюганы с Хитровки?

– А можно не отвечать?

Любитель хорошего трубочного табака наивно, совсем по-детски улыбнулся.

– Так что, нас уже пасти начали? – не выдержал командир РККА. – Да они же права не имеют!

Поручик, отметивший в их первую встречу странную для большевика нелюбовь к людям в черной коже, был совершенно прав. Краском относился к чекистам немногим лучше, чем к врагу детства, мордатому городовому.

– Вы о бандюганах с Хитровки? – улыбка товарищ Кима теперь больше напоминала брезгливую гримасу. – Не имеют. Более того, им строжайше запрещено вмешиваться в работу ЦК и заводить дела на работников нашей номенклатуры без соответствующей санкции. Но они все равно интересуются. Сами же говорите – бандюганы. Между прочим, недавно попытались арестовать сотрудника аппарата товарища Сталина. Если что, посылайте их подальше, можно по-матросски, в семь этажей. А еще лучше – молчите. На вопросы не отвечайте, на провокации не поддавайтесь. Ясно?

«Ого!» – только и подумал поручик, постаравшись не дрогнуть лицом. То, что партийцы не слишком любят красных жандармом, он догадывался, но здесь слово «любят» вообще было лишним. Этак и за револьверы могут взяться.

Три года назад эта мысль изрядна бы порадовала. Стреляйтесь, «краснюки», патронов не жалейте! Но теперь, когда война позади, а он, не захотев умирать и уезжать, надел «красную» кожу, имело ли смысл влезать в кровавые комиссарские разборки? Может, зря он соблазнился Столицей? Поближе бы к кухне, подальше от начальства…

Или его война еще не кончена?

2

Очнувшись в госпитале на пропахших карболкой нарах, поручик не спешил открывать глаза. Он у врагов, это ясно. Но кто он для них? Пленный «беляк», которого просто поленились дострелить – или израненный «товарищ»? Чужая гимнастерка, чужие документы, чужая шинель с красными нашивками… Погибшего краскома наверняка знали в лицо, первый же разговор с кем-то из «сослуживцев» – и законная «стенка» обеспечена.

Умирать не хотелось, в большевистскую тюрьму – тоже. Если рана не слишком серьезна, можно попытаться бежать. Перекоп совсем близко, укрепления не должны были бросить, сейчас там идет бой…

Когда рядом послышался женский голос – сестра милосердия о чем-то спорила с его соседом. Поручик решил поступить подобно герою авантюрных романов. Беспамятный рыцарь попал в неведомый замок, вокруг злобные сарацины…

– Сестричка! – простонал он. – Сестра!..

Убедившись, что услышан, офицер резко открыл глаза.

– Н-не помню! Нет… Кто я?! Сестра, помогите вспомнить. Кто?!

В зрачки ударил резкий свет карбидной лампы. Вместо женского лица – неровное белое пятно.

– Та нэ хвылютэсь вы, товарышу Еремеев. Свий вы – и серэд своих. Вы ж з 30-й Иркутской? А мы ваши сусиды ваши, 11 кавдивизия. Вы у командырському шпытали, в хирургичний…

Глаза можно было закрыть. Удалось, точнее, просто повезло. «Сусиды» не стали особенно интересоваться личностью «товарища Еремеева». Вот и славно. Теперь бы встать поскорее!

Не вышло – исчерпал поручик свой запас удачи. Рана оказалась скверной, к тому же проснулась старая контузия, вцепилась, затопила болью. Сесть он смог только через неделю, а еще через несколько дней, когда поручик уже пытался вставать, пришло известия о падении Крыма. Бежать стало некуда.

По документам он оказался взводным, если понижение в чине, то небольшое. Но рассчитывать и дальше на доверчивость «сусидив» не имело смысла. Даже если не станут придираться и выпишут, выдав справку с фиолетовой госпитальной печатью, куда ему идти, куда ехать? Не в 30-ю же Иркутскую дивизию к тамошним фронтовым чекистам, не ночи будь помянуты!

Впрочем, помянутые не стали ждать ночи. Как-то средь белого дня они с шумом и грохотом ввалились в госпиталь, проследовав прямиком в канцелярию. Как выяснилось, тамошние писаря чем-то крупно нагрешили, но не на неблагодарной ниве контрреволюции, а по более выгодной хозяйственной линии. Личный канцелярский состав погрузили в заранее пригнанные подводы, начальнику госпиталя сделали сердечный укол, а главный чекист, великан в тяжелом кожаном пальто, плюнул в пол, громогласно констатировав: «Развели ворье, понимаешь!»