Сорные травы - Шнейдер Наталья "Емелюшка" - Страница 17
- Предыдущая
- 17/75
- Следующая
— Мытарь же говорил: Боже! будь милостив ко мне, грешнику! И сказал Господь, что мытарь пошел оправданным в дом свой, не то что фарисей. Ибо всякий, возвышающий сам себя, унижен будет, а унижающий себя возвысится.
Автобус подкатил к моей остановке, распахнул двери.
— Не уподобляйся фарисею, — усмехнулась я напоследок. — А то Господь может и не простить.
Настроение испортилось окончательно. Нет, в Сеть не полезу. Черт с ней, с информацией, никуда не убежит. В душ, позавчерашний борщ и спать.
Утром оказалось, что транспорт ходит кое-как. Проторчав на остановке четверть часа вместо привычных трех-пяти минут, я чертыхнулась и потопала пешком. Автобус догнал на середине пути, пришлось пробежаться. И все равно на работе я появилась на час раньше положенного. Вокруг здания вилась очередь, живо напомнившая мне девяностые годы. Когда в наш деревенский магазинчик завозили продукты, вокруг выстраивался народ с трех окрестных поселков. Здесь, наверное, еще больше собралось, город все-таки.
Все наши оказались в сборе: работы за ночь только прибавилось. ДТП, несчастные случаи, суициды, убийства… Что раньше было чрезвычайным, за последние три дня превратилось в обыденность. Ничто не вернется на круги своя, это очевидно, но о будущем думать не хотелось. Век расшатался, но скверней всего то, что рожденный его восстановить едва ли найдется.
— Марья, — окликнул Вадим. — Вечером на кладбище едем. Ты в чем пришла — нужно будет домой заезжать?
— Нет.
Джинсы, водолазка, кроссовки. Сойдет. Белый халат быстро отучает модно одеваться — к чему, все равно никто не увидит. Тем более когда на работе каждый раз полностью меняешь верхнюю одежду на безликую и бесформенную.
— Лопаты есть? — поинтересовалась я.
— Есть. Вчера до ночи по городу мотались, искали — думали уже, не найдем. Еще надо где-то кресты достать. Хотя бы самые простенькие. Памятники потом, когда земля осядет.
Да, ближе к осени памятники тоже станут страшным дефицитом. Как по мне, покойникам без разницы, лежать ли под простым деревянным крестом или под китчевыми ангелами, скорбно обнимающими каменную плиту с именем и портретом. Но люди умудряются меряться размерами, даже хороня мертвых. Или пытаются искупить свою же вину, возвращая умершим то, что пожалели когда-то для живых. Впрочем, мне легко судить, я ни разу не теряла близких. В конце концов, всем нам есть в чем повиниться перед ушедшими.
Я думала, шеф сегодня в зале не появится — наверняка у него бумажной работы больше, чем у нас всех. Пришел — внешне невозмутимый, но осунувшийся и постаревший. Впрочем, все мы выглядели неважно в последние дни, перед зеркалом лучше лишний раз не задерживаться.
— Коллеги, у меня две новости. Обе плохие, — заявил шеф, входя в зал. — Первая — родственники покойных прислали парламентеров, требуют ускорить работу, иначе, по их словам, «примут меры».
— Куда ускорить? — поинтересовался Вадим. — Мы же не Шивы многорукие…
— Это понятно, просто примите к сведению. Толпа еще не агрессивна, но настоятельно рекомендую поодиночке из здания не выходить.
И это всего лишь на третий день? Народ на пределе, очевидно, иначе не творили бы такие глупости. Какой пикет может заставить корову доиться, а экспертов — работать быстрее человеческих возможностей?
— Вторая новость. Кузнецов пойман за руку при попытке вымогательства.
Кузнецов — наш новый санитар. Относительно новый, два месяца как оформился.
— С сегодняшнего дня он у нас не работает. У нас есть прейскурант на дополнительные услуги. Требовать денег за то, что входит в прямые обязанности, недопустимо.
Если шеф начинает говорить как прожженный чинуша — дело серьезное.
— Афанасич, погорячился ты. — Когда Михалыч появился из подсобки, никто не заметил. — Ну облажался парень, многие бы на его месте не соблазнились? Уволишь, когда работу разгребем. Сейчас ты, что ли, гробы таскать будешь?
— Если надо — буду. Кузнецов у нас больше не работает, а на санитарское место очередь на пять поколений вперед. — Шеф сбавил тон. — Михалыч, не тебе объяснять, что всем нам придется когда-нибудь забирать из морга близких. И никому не понравится, если такой вот говнюк… Всему есть предел.
Не иначе, как за то, чтобы обмыть и уложить в гроб, деньги потребовал. На самом деле все не так просто: в законе написано «одетым, обмытым и в гробу», но не указано «бесплатно». А дальше все зависит от воли руководства бюро. Где-то отдельная такса, где-то — должностные обязанности. Наш шеф считает, что незачем зарываться, всех денег не заработаешь. Те, кто с ним не согласен, в бюро надолго не задерживаются.
— Всё, коллеги. Больше новостей у меня нет. Работаем.
Трупы везли. Слишком много для одного не самого большого города. Что там у нас… Автодорожная травма плюс аборт в ходу. Причина смерти очевидна, но этот аборт в ходу отнюдь не первый, что я видела за последние дни. А были ли нормальные?
— Коллеги, — подала голос я. — Много ли беременных попало к вам на исследование за последние три дня?
— Хватило, — откликнулся шеф.
— Мне кажется, что во всех случаях был как минимум начавшийся аборт. Если не в ходу. — Я начала загибать пальцы, припоминая. — Да, так и есть. Все на ранних сроках, и везде плодное яйцо фактически отслоившееся.
— У меня были две на поздних сроках, — откликнулся Вадим. — Скоропостижные. Выглядела беременность без патологий, провести бы кесарево в первые минуты — может, и живых достали.
— И тут бы младенчикам и конец пришел, — вмешался другой коллега, — новорожденные ведь тоже все.
— Да кто его знает… Самопроизвольные аборты тоже встречались, но ты же знаешь, какой процент беременностей заканчивается выкидышем.
— Знаю, не срастаются у меня проценты.
— Мне тоже показалось, что многовато, — сказал шеф. — Но списал на свою мнительность. Хорошо, очевидно беременных, в том числе скоропостижных, обследуем особенно тщательно.
— Машка, я тебя убью, любопытная наша, — сказал Вадим.
— Руки коротки, — отмахнулась я. — Уж тебе-то сам бог велел полюбопытствовать, тоже мне, научный работник. Докторскую, глядишь, напишешь.
— Да мне мать эту докторскую знаешь куда засунет? — простонал он. — И так достала, что дома не появляюсь. Идея фикс у нее: мол, позавчерашнее повторится, и на этот раз я помру.
— Хватит, коллеги! Не так уж много у нас беременных, исследуем. Надо же разобраться, что за чертовщина происходит. И прекратите препираться, тоже мне, детский сад. Работаем до девяти вечера, там у всех свои дела. Пикетчики эти еще, на нервы действуют, заняться им больше нечем…
Вечером пикетирующих около морга не оказалось. То ли устали, то ли полиция разогнала — и черт с ними. Вадим посадил меня и еще двух коллег, потерявших близких, в свою машину и повез на кладбище. Шеф, как и обещал, с нами не напрашивался. Учитывая, что именно он каким-то чудом договорился с руководством кладбища, выбив и места для могил, и разрешение находиться на погосте в неурочное время, — странно требовать от пожилого человека еще и поработать лопатой за компанию. Каждый должен делать то, что умеет лучше всего. Шеф умеет решать проблемы.
Кладбище было относительно молодым — лет сорок, не больше. Не росло здесь вековых деревьев, не стояло покосившихся замшелых плит с ятями и фитами, не рассказывали легенд о здешних обитателях. От ворот расходились заасфальтированные дорожки, внутри чугунных оградок виднелись цветы и чахлые кустики, на площади у входа притулилась маленькая часовенка, чуть подальше — сторожка. Чинно и благостно, особенно в сумерках. Для полной картины романтического вечера только соловьев не хватало. И когда в лесу за кладбищенским забором таки защебетал соловей, я только удовлетворенно кивнула. Вот теперь все, как должно быть. А то напридумывают — призраки, упыри…
— Вот же, тут такое, а он заливается, — проворчал Вадим. — Как будто и не случилось ничего.
— И ни птица, ни ива слезы не прольет… — процитировала я. — У них самая пора.
- Предыдущая
- 17/75
- Следующая
