Зимовка на «Торосе» - Алексеев Николай Николаевич - Страница 21

• Предыдущая
• 21/57
• Следующая

— Да как же это можно? Я не маленький, знаю, что не только выдержу зимовку, но и еще не один год поработаю. Вот вы представьте себе: если бы вам предложили вдруг бросить свое дело, как бы вы загорелись после этого?

— А на юге разве вам не дадут дела?

— Дадут, конечно, но почему же мне здесь на Русском не довести дела до конца? Да и ребят вы обидите — ведь мы живем как одна семья.

Мы все вопросительно смотрели на врача. Чувствовалось, что и он был смущен.

— Видите ли, я, как врач, обязан не только лечить, но и предупреждать болезни. Вас нельзя рассматривать как больного, которого опасно оставить на зимовку. Болезнь может повредить здоровью, но может пройти бесследно. Дело в старой контузии, и я просто советую вам переместить место работы. Полярная ночь — плохой курорт.

— Вы правы, доктор, но зато какая чудесная лечебница — дружная работа и ее хорошее завершение. Я очень прошу вас, поместите меня именно сюда на лечение.

Мы крепко пожали руку этому мужественному человеку, горевшему за порученное ему дело.

— Ну, а теперь о вашем враче и его телеграмме по поводу цынги на зимовке Русского. Вы знаете, конечно, что именно телеграмма привела сюда «Торос»?

— Знаю. Я как начальник зимовки не мог воспрепятствовать врачу дать телеграмму о его сомнении по поводу состояния здоровья зимовщиков. Про себя лично он сказал, что он болен цынгой. Теперь-то для всех стало ясно, что это была попытка замаскировать свою неуравновешенность. Человека никто насильно не заставлял оставаться зимовать, а он, вместо того чтобы прямо заявить о своем желании вернуться на юг, выдумал будоражить всех глупой телеграммой о «предрасположении» своих товарищей к заболеванию. Пока «Седов» стоял около станции, все ему казалось хорошо, а как корабль скрылся за горизонтом, так натура и не выдержала…

— Ну, что же, траву такого сорта — из поля вон. Вопрос будем считать поконченным, а вашего врача доставим на «Седов». Счастливой зимовки! В случае чего прямо по радиотелефону вызывайте. «Торос» будет зимовать километрах в 100—150 от вас.

— Ну, значит, соседями будем, чай пить забегайте.

Через сутки «Торос» прибыл к острову Таймыр, встретив по пути «Ермака», возвращавшегося на Большую землю. Мощный гудок «дедушки» русского ледокольного флота долго провожал «Торос». На реях ледокола трепыхал по ветру поднятый сигнал: «Счастливой зимовки!»

В серых осенних снегопадах начались «горячие денечки». «Седов» беспрестанно высаживал топографические и астрономо-магнитные партии для съемки отдельных островов архипелага. На всех переходах производился самопишущим эхолотом промер глубин. «Торос» детализировал промер на мелководьях, развозил продовольствие по архипелагу для устройства баз на время зимних работ и попутно приискивал место для предстоящей зимовки. Остаток навигационного времени исчислялся несколькими днями. Команда «Тороса», кроме несения обычных судовых вахт, на что у каждого уходило восемь часов в сутки, работала еще авралом на выгрузках и на промерах. В течение десяти суток работа на кораблях не прекращалась ни на один момент. Ночью, когда кромешная тьма скрывала все из глаз, либо шла перегрузка продовольствия и снабжения, либо выполнялись гидрологические наблюдения. Свободные от непосредственного участия в данной работе люди спешили соснуть час-другой, так как никто не был гарантирован, что его не потребуют на палубу для участия в каком-либо аврале.

Состав экспедиции проходил медицинский осмотр; результаты оказались для нас совершенно неожиданными. Врач с «Седова» категорически запротестовал против оставления на зимовку капитана, помполита к боцмана. Если первые два вообще не отличались крепким здоровьем, то последний сдал буквально в последние дни, после того как сильно промочил ноги при одной из высадок на берег. Вынужденный отъезд помполита оставлял нас совершенно без членов партии.

За два десятка лет работы мы настолько сработались со своими партийными товарищами, что как-то и не представляли своей деятельности без их повседневного участия. Дело, конечно, не в том, что коммунист обеспечивал нам проведение культурно-массовой работы. Не это главное. Важно то, что этот товарищ, выпестованный могучей организацией, имя которой — Всесоюзная Коммунистическая Партия (большевиков), — прежде всего являлся организатором любой нашей победы. Каждый из нас знал, что если мы останавливались перед препятствием, преодолеть которое нам казалось никак нельзя, на помощь к нам приходил представитель партии. Он умножал наши силы, как бы цементируя слабеющую волю. Коллектив делался сплоченней, энергичней. Имя великого Сталина было той непоборимой силой, которая вдохновляла нас на преодоление трудностей, и мы побеждали. Вполне понятно поэтому то, что коллектив не был доволен выводами медицины. Но решение врача было законом. Наша зимовка стала беспартийным коллективом. Это возлагало на нас большую ответственность. Зимовщики еще теснее сплотились в дружную, крепкую семью. И во все дни дальнейшей работы мы неизменно ощущали близость и внимание к нам большевистской партии, всего советского народа. Это сказывалось в успешной нашей работе, в бодрости людей, в там, что зимовщики ни на минуту не чувствовали себя оторванными от интенсивной жизни нашей родины, от повседневной работы людей на Большой земле.

В командование судном вступил Сергей Федорович Рюмин, на должность боцмана выделили матроса Нечаева. 24 сентября «Торос» отошел от борта «Седова», стоявшего у острова Нансена, и направился в бухту Заостровную, где предполагалось устроить зимовку. Началась настоящая пурга; крупные снежные хлопья завертелись в воздухе, скрыв от нас берега. Лед почти отсутствовал.

— Николай Николаевич, смотри-ка, какая стамуха обосновалась, раньше я ее что-то не замечал, — показал мне капитан на грязножелтую льдину, торчавшую из воды, когда мы по счислению находились недалеко к северу от мыса Приметного на острове Таймыре. Вокруг льдины вода рябила как в речном сулое.

— Не мель ли здесь?

— Похоже что-то. А ну, давай лотового, подойдем ближе.

«Торос» уменьшил ход и стал осторожно приближаться к глыбе льда.

— Двенадцать! — прокричал лотовый, не то в крайнем удивлении, не то в страхе. Только что глубина была 40 метров. В предыдущие переходы по этому же месту мы не встречали глубин меньше 35—38 метров.

— Стоп! Вот тебе и новое открытие. Это мне на прощанье с «Торосом», — заметил с грустью Владимир Алексеевич, остававшийся у нас на борту до отхода «Седова» на юг.

— Не во время пурга началась, надо бы точнее определиться. Придется просить «Седова» дать нам радиопеленг.

Направление на «Седов» было получено, и, зная его точное местонахождение и пройденное нами от него расстояние, удалось установить положение мели. «Седов» сообщил, что недавно в нашем районе на мель сел один из пароходов, но что в последующем эту мель никак не могли обнаружить при промере. Случайная льдина, зацепившая за дно, помогла точно установить опасное место.

— Завтра вернемся сюда и сделаем точный промер, а пока надо торопиться в Заостровную. Подыщем место зимовки и вызовем «Седова»; он нам выгрузит на берег баню и на всякий случай кое-какой строительный материал.

«Торос» снова устремился в серую пелену густого снегопада. С правого борта чуть вырисовывались силуэты берега острова Таймыра. Скоро и влево от курса что-то начало темнеть, — повидимому, остров Моисеева. Заметно усилился ветер. Малым ходом мы начали склоняться вправо, входя в бухту.

— Вот здесь и надо будет обосноваться. Не совсем удобно, правда, бухта достаточно открыта с севера, но, судя по наблюдениям «Зари», здесь зимой господствуют ветры из южной половины компаса, а от них-то мы будем хорошо прикрыты горами. Глубина…

• Предыдущая
• 21/57
• Следующая