Стая - Филиппович Александр Сергеевич - Страница 14
- Предыдущая
- 14/42
- Следующая
Кто знает, сколько времени человек будет заниматься теми камнями, и, метнувшись к мешку, он мигом располосовал его, тотчас мордой ткнулся в горячие, трепещущие комочки и, подхватив первого попавшегося щенка, поскорее оттащил его подальше в глубину непролазной для человека уремы, где еще с зимы был у него свой надежный лаз. Когда он вернулся за следующим, все щенки уже самостоятельно выбрались из мешка.
Он успел перетащить и второго, и третьего, и когда вернулся за последним, уже успевшим добраться до кромки воды, то почти вплотную столкнулся с человеком, вывернувшим из-за кустов с камнем в руках. На миг от неожиданности оба они недвижно застыли друг перед другом. Он припал к земле на передние лапы, а шерсть на загривке невольно встала дыбом. Нет, он и в этот раз разумно отступил бы… да, и в этот раз, как всегда пред человеком, врагом коварным и достойным… но сейчас разглядел вдруг в глазах человека испуг и пока лишь из самообороны оскалился. В следующий миг человек вскрикнул, выронил камень и, попятившись, исчез в кустах, обламывая собою сухие ветки.
Он же, не мешкая дальше, подхватил у воды последнего щенка и перенес его к остальным.
Из уремы определил, что человек уходит поскорее в поселок, и перетащил щенков на новое место, подальше от запруды с располосованным мешком на берегу. Затем и еще дальше. И еще.
Когда он со щенками был уже достаточно далеко в лесу, со стороны поселка послышался лай собак, и даже громыхнуло несколько выстрелов. Но он уносил щенков, привычно путая след на ручьях и перекатах, добрых же гончих в поселке у людей, видать, не было, и к ночи собаки увели погоню далеко в сторону, а затем и вовсе все стихло.
Уже в глубокой ночи, убедившись, что преследователи заблудились, он наконец собрал щенков всех вместе подле корней вывернутой из земли лиственницы, где еще весною безо всякой надежды, повинуясь лишь инстинкту, выбрал главное логово.
Щенки оголодали и требовали пищи, но он покуда мог дать им всего только одну ласку, и, облизав каждого, точно мать, он некоторое время, отдыхая, просто полежал с ними, чувствуя, как они ползают по его брюху, ища материнское молоко и не находя его. Что ж, они еще не были настоящими волками, ему еще предстояло сделать их ими, и сейчас для этого требовалась всего более их мать.
Мордой согнав щенков в кучу, чтоб они держались друг друга, он прямой дорогой возвратился к поселку.
У запруды, где из мешка освободил щенков, уловил слабые запахи пороха, свежие еще наброды людей и собак, но путь дальше был свободен.
У той усадьбы, на задах которой зимою зарезал оплошавшего кобеля в ту первую ночь, когда отважился подойти к избам, он сперва затаился. Услыхал, как в глубине подворья где-то скулит беспрестанно мать щенков, и, не обнаружив вроде никакой засады, уже не таясь, перемахнул во двор. Мать зарычала на него было, но запах щенков, что ли, какой он невольно принес ей сейчас с собою, тут же ее несколько успокоил.
Она жадно его обнюхивала, пока он перегрызал ее ременной ошейник.
Скотина тотчас же, конечно, учуяла его появление на подворье, и овцы в стайке всполошенно заблеяли, но хозяева выскочили из избы на переполох, когда они оба уже перемахнули через прясло на задах.
Прямиком повел он ее за собою к тропе, проторенной им через болото по следу машины, и к раннему рассвету успел привести мать к оголодавшим вконец и иззябшим щенкам. А сам тотчас ушел на охоту, потому что теперь родилась стая. Его стая.
Теперь еще предстояло сделать из этих щенков, рожденных собакою, и из самой их матери настоящих охотников-волков. А для этого сейчас прежде всего нужно свежее мясо. Много дикого, полного горячей крови мяса.
Щенки быстро крепли и, в отличие от матери, скорее становились истинными волками.
Да и ему в это лето по-настоящему везло на удачные охоты — сначала в одиночку удалось взять несколько косуль, а затем уже с матерью, то ли вспомнившей охотничьи законы предков, то ли быстро усвоившей их от него, они ходили на выгон у поселка вместе. Она к самой кромке болота легко нагоняла на него с наветренной стороны поселковых овец и коз, так что он ни разу не промахнулся в боевом броске. И всякий раз к тому же они успевали далеко уходить от неловких погонь: она наловчилась в сторону за собою утаскивать поселковых собак, а затем возвращалась к своей молодой стае. Что ж, законы собак и людей она знала гораздо вернее, чем он.
Все явственнее приближалась зима.
Наконец настало время, когда пора уж было выводить повзрослевших щенков, пожалуй, и на первую охоту, а затем и вообще уводить молодую стаю подальше отсюда. Дальше от жилья и людей. Дальше на север, откуда теперь все чаще дули ветра, оголявшие деревья и приносившие в себе могучее дыхание бескрайних таежных пространств, какие чем они глуше, тем безлюднее, а значит — и тем больше в них зверя и пищи.
И вот наступило утро, когда уже по снегу он повел свою молодую стаю на первую охоту.
Давно и заранее выследил он, где переходы косуль, и в последнее время берег эти места, чтобы прийти сюда вместе со стаей, чтобы первая же охота оказалась, по возможности, удачной и быстрой. Но снова, как и тогда, когда он впервые очутился в здешних краях, им помогли случай и охота людей: они вышли на след раненной людьми лосихи, за которой почему-то никто не шел. Снегу было еще немного, люди же, вероятно, стреляли зверя без собак, набродом, и след среди болот утеряли.
Залегшую в болоте и потерявшую силы корову они нашли неподалеку. Повинуясь ему, стая выждала, пока корова не перестанет дышать. Близость волков несколько раз побуждала лосиху подниматься, но это лишь отнимало у нее остатки сил и ускорило конец.
Сытою после первой же охоты, он привел стаю на отдых в ту самую урему, куда перенес спасенных у лесной запруды щенков, устроив их в логове.
Да, теперь у него снова была своя семья, своя стая, а значит — и свой дом.
А что может быть крепче семьи, живущей по законам любви и единой крови? Через день, другой он поднимет стаю и поведет ее туда, где не будет вовсе никаких людей. Он приведет своих молодых волков к другим волкам, чтобы все они, когда взматереют, смогли завести свои стаи и тем продолжить род вольных, быстрых, бесстрашных и изворотливых охотников. Он сумеет научить их далеко и неслышно обходить людей и их селения, неумолимо вторгающиеся в леса и степи, выживая из них не только одних волков, а и всех других, кто привык и умеет жить, полагаясь исключительно лишь на самого себя, либо на одни свои слух и чутье, либо на свои крылья и скорые лапы, либо на тонкое уменье охотиться и разгадывать уловки других…
Впрочем, всю остававшуюся до утра ночь он провел отчего-то в беспокойном, тревожном возбуждении. Что ж, отныне он был вожак, и теперь ему было положено постоянно беспокоиться за судьбу всей стаи. Мать же и щенки вели себя как обычно, и, глядя на них, он усмирял свое, нынче совершенно необъяснимо возникавшее волнение.
Когда после восхода солнца в лесу вдруг раздались крики людей и послышались удары палок по стволам деревьев, лишь тогда он сообразил, что ночное его беспокойство не было все же чрезмерным и беспричинным. Нет, инстинкт охотника, умеющего и нападать, и вовремя уходить от погони, его все-таки не подвел: он предчувствовал опасность. Но радость и удовлетворение от вновь обретенной семьи и первой же добычливой общей охоты, какая принесла с собою благодушную сытость, опасную для чуткого зверя, за которым всегда охотятся, — вот что обмануло его! И всегда, видимо, будет обманывать, пока рядом будут находиться люди, потому что они не только их, волков, но и всех и вся, что вокруг, включая тайгу и даже небо над нею, никогда не оставляют в покое. Как, наверное, и самих себя-то…
Теперь надо было просто уходить.
Еще он чувствовал, что за всем этим скрыта, пожалуй, какая-то ловушка. Он чувствовал это чутьем охотника, не раз загонявшего в безвыходные положения свои жертвы. И потому понимал, что нет смысла уходить туда, куда их, наверняка нарочно, гонят столь откровенные крики людей.
- Предыдущая
- 14/42
- Следующая
