Нежность к ревущему зверю - Бахвалов Александр - Страница 47
- Предыдущая
- 47/66
- Следующая
В конце августа он побывал в картинной галерее Айвазовского в Феодосии. В город он приехал утром и, проведя полдня в галерее, решил искупаться перед тем, как тронуться в обратный путь. Но выкупаться так и не удалось. Млевшая под солнцем масса людей, несообразно столпившаяся у воды, убивала всякое желание купаться: к воде, казалось, нельзя было пройти, не наступая на сгрудившихся в неописуемой тесноте купальщиков. Здесь его, в растерянности стоящего возле раскаленной под солнцем машины, и приметила оказавшаяся в этой толпе Томка, полнотелая знакомая Извольского. Поистине тесен мир!
Уже подрумяненная, со слегка облупившимся носом, она одинаково весело радовалась встрече и ругала невзгоды феодосийской тесноты, зарекалась во веки веков ездить на юг, «пропади он пропадом», а когда узнала, что Лютров уезжает в Ялту, захлопала в ладоши и попросила довезти и ее с двумя подружками, потому как они собрались бежать из Феодосии.
В машине, усевшись с Лютровым рядом, Томка принялась жаловаться на неважное житье в Феодосии, где было скверно все – море, солнце, пляж, столовая, кино, хозяева, у которых они снимали комнатушку,
– И чего я сюда сорвалась? – спрашивала она себя. – И вообще, чего сюда все несутся, как намешанные? Загорать – и все? Интересное кино – гробить на это отпуск… Мода, что ли? – Она помолчала, оглянулась на своих спутниц и негромко добавила: – Лучше бы в городе остаться… К Витьке бы ходила…
Приехали они под вечер, здорово проголодавшись, а потому первое, что им попалось на глаза, была вывеска чебуречной.
Предусмотрительно прихватив из машины пожитки, девицы приняли приглашение Лютрова перекусить с невозмутимыми лицами, словно это тоже входило в сервис доставки их персон из Феодосии.
Томка с девицами оставалась в Ялте. Они быстро порыскали себе жилье и, прощаясь, обещали наведаться к нему в городок.
Дядя Юра перестал пользоваться ялом, рыба не шла. И Лютров приспособился добираться на нем к городскому пляжу. Там он привязывал ял к бую и вплавь добирался до берега.
С утра купающихся было немного, городок отпугивал приезжих туберкулезными лечебницами, но к полудню пляж почти заполнялся путешествующими вдоль берегов на рейсовых теплоходиках.
Лежа на гальке, уже сильно загоревший Лютров разглядывал пляжную толпу, невольно останавливая глаза на тех женщинах, кто хоть чем-нибудь напоминал Валерию. Одна из них, раздевшаяся неподалеку от него, в откровенном купальнике, почти целиком состоящем из сетки в крупную ячею, высокая, в широкополой войлочной шляпе, больших темных очках, казалась заряженной брезгливым превосходством в отношении окружающих. Но в глаза бросалось ее неумение сидеть, стоять, лежать на топчане, двигаться, словно она умышленно выбирала самые непривлекательные позы, не понимала, что рождена женщиной. Наблюдая за нею, когда она шла к воде, а затем плескалась и выходила на берег с теми следами игры в движениях, что сами собой появляются у купающегося человека, он не мог не любоваться ее тонким, с такой мерой осторожности изваянным телом; в ней все остановилось, не переступив ни на йоту границ девичьей легкости, все обещало полет, танец, крылатый бег, маленькой головке так естественно было гордо запрокидываться, талии послушно изгибаться, придавая каждому повороту торса незаданную прелесть. Но вот волосы отжаты, ладони смахнули с лица излишки воды и, небрежно, по-мужски растягивая шаги, расчленяя на составные части, разрушая лепную собранность фигуры, она шла к своему месту, по пути сплевывая горечь попавшей в рот воды. Подходила, наклонялась, нелепо расставив нога, затем все так же растопырчиво садилась и, еще не обсохнув, принималась за карандаш и помаду, обновляя никому не нужную косметику. И всякое сходство с Валерией оканчивалось. Почему? Он и сам не смог бы объяснить.
…Томка и в самом деле отыскала его. Он услышал ее голос, когда в одиннадцатом часу утра подруливал на веслах к бую. Она сидела на гальке пляжа с давешними девицами и двумя парнями, размахивая веером игральных карт.
– А развлекаешься где? На сегодня какие планы? – Растянувшаяся в улыбке верхняя губа приоткрыла выступающий зуб.
– Если у тебя свободный вечер, приходи в «Массандру», это здешнее кафе, – сказал Лютров.
– Заметано, – сразу же согласилась она.
Во второй половине дня потянула холодная низовка, и они с дядей Юрой отправились на рыбалку. За. два часа им удалось наловить с полведра ставриды.
К вечеру он переоделся в светлый костюм и направился в кафе.
Лютров успел прослушать весь набор, шипящей пианолы, сидя за столиком у перил, пока услышал за спиной:
– А вот и я!
На Томке было открытое платье в больших фиолетовых пионах по красному полю.
– Заждался?.. Я со студентами в кино была… А девки мои в Ялту махнули.
Она игриво огляделась, закурила и плотоядно затянулась.
– Что будем робить?
– Есть, пить, слушать «Тишину».
– Здесь водкой торгуют?
– Без ограничений.
– Славненько. У меня желудок – расист: не признает цветные напитки. – Она целиком обнажила нахально торчащий зуб.
«Зато все остальное лишено предрассудков», – улыбнулся про себя Лютров.
Пока Томка пересказывала фильм под названием «Полуночные влюбленные», он разглядывал круглое, еще свежее, но уже нагулявшее трещинки у глаз лицо девушки – первые приметы уходящей молодости…
«Что мешает этой породистой бабе обзавестись мужем, семьей, кормить тройню?.. Таскается черт знает где и с кем…» – невесело думал он, вспомнив Витюльку.
Кафе быстро заполнялось, люди шли из кинотеатра.
…Когда графин опустел, движения сильных рук Томки стали размашистее, она излишне энергично поворачивалась, вглядываясь во всякого проходящего, уродливый зуб торчал белой кукурузинкой.
– А теперь, я полагаю, нох айн маль? – сказала она, постучав ногтем по графину.
– Смотри… Тебе не к лицу лишнее, ты дурнеешь.
– Но?.. Это аргумент, как говорил один замминистра … Леша, а я тебе нравлюсь?..
– Пойдем-ка гулять, – сказал он, чувствуя, что от нее понесло пьяным откровением.
Она встала слишком резко и опрокинула пластиковый стул.
– Ой… Держи меня, а то рухну на этих уродских шпильках… А тут еще лестница?.. Крепче, Леша… Запросто могу пройтиться не по каждой ступеньке… на чем попало…
Выбравшись на улицу, она тяжело повисла у него на локте и старалась шагать в ногу, то и дело сбиваясь.
– Сколько тебе лет, Леша?
– Много. Сорок
– Врешь?.. Витьке меньше, а он старше тебя выглядит…
Она шумно цепляла каблуками гравий дорожек, спотыкалась и нескончаемо ругала шпильки.
Они прошли кипарисовую аллею с фонарем посредине, повернули в парк, начинавшийся старинными пропилеями, прошли до спуска на пляж, немного постояли у колонн видовой площадки, и когда Лютров сказал, что пора возвращаться, Томка вдруг надумала искупаться.
– А, Леш?.. Только окунуться! Меня всегда тянуло поплавать ночью, да одной боязно. Пойдем, а?.. Ну уважь!
Они спустились по длинной, перемежающейся широкими помостами лестнице и прошли под скалу, к дальнему краю пляжа. Их шумные шаги по гравию казались Лютрову воровскими, как и сама ночная прогулка.
Томка разделась быстро, будто заранее готовилась.
– Я уже. Ой, тут глубоко!.. Боже, как хорошо!.. Вода черная, жуткая!.. А те-еплая!.. Иди скорей…
Она приседала, плескалась, стоя по колени в воде, и Лютров скорее угадывал, чем различал, ее обнаженность.
«Пьяная Юнона», – подумал он, испытывая странную признательность к доверившейся ему наготе, оттого, может быть, что обезоруженная стыдливость взывала к нему сама по себе, скверно оберегаемая ее обладательницей.
– Ничего, что на мне пусто?.. Не пугайся, я не очень безобразная… А то где сушиться?.. Ой, здорово! Свободно, легко!.. Идем дальше, дай руку.
Купанье ли тому было причиной или его невнимание к ее откровенному флирту, на обратном пути через парк и дальше, к автобусной станции, голос Томки зазвучал неожиданно серьезно, сухо, срывался на грубые нотки. Шлепая по асфальту босиком – шпильки несла в руках, – она говорила:
- Предыдущая
- 47/66
- Следующая
