Нежность к ревущему зверю - Бахвалов Александр - Страница 35
- Предыдущая
- 35/66
- Следующая
Боровский с ходу развернул и выставил С-44 точно по осевой линии большой полосы.
– Экипажу доложить о готовности к взлету!
Выслушав доклады, Боровский чуть откинулся, поправил обмотанные бинтом ларингофоны, нажал кнопку радиопереговорного устройства.
– Прошу разрешения на взлет!
– Вас понял, взлет разрешен.
– Двигатели на взлетный режим. – Боровский повернулся к Лютрову.
– Вас понял, на взлетный режим…
Выждав, пока все четыре двигателя выйдут на максимальные обороты, Лютров доложил:
– Двигатели на взлетном режиме.
– Вас понял… Фиксируйте время взлета.
Корабль резво подался вперед. Лютров щелкнул кнопкой хронометра. Было пять часов восемнадцать минут московского времени.
Недавнюю тишину летного поля захлестнул рев шестидесяти тысяч лошадиных сил. Но тишина вскоре вернется на аэродром, и лишь для тех, кто был на борту, водопадный гул останется рядом на все двое суток.
…Первые минуты после взлета, в наборе высоты, Боровский молча выслушивал лаконичные доклады о работе всех систем, о прохождении контрольных пунктов. Все шло по отработанной схеме, как обычно.
Сообщив земле о выходе из зоны аэродрома, Боровский взял курс на север и, повинуясь командам с земли, долго, в несколько этапов набирал высоту. На участке было оживленно, земля вынуждена была держать корабль на переходных эшелонах. Наконец, он установил режим полета и по давней привычке спросил:
– Как самочувствие экипажа?
– Нормально, – первым отозвался Саетгиреев.
– В порядке, – сказал Тасманов. Лютров молча кивнул.
Костя Карауш молчал. Боровский немного выждал и повторил вопрос:
– Бортрадист, как самочувствие?
– Местами… Никак не вспомню, умываются верующие или нет, если, скажем, кого из них папа римский по головке погладит?
– И чем это ты Старику понравился? – спросил Тасманов.
– При чем тут «понравился»? Что я, девочка?.. Старик обрадовался – вот, подумал, хоть одна светлая личность в экипаже…
В полетах, которые длятся десятки часов, выдыхаются самые завзятые любители поговорить, да и слушатели тоже. Мало-помалу каждый уходит в свое дело, проверяет и перепроверяет подконтрольные системы; все реже перебрасываются словами, и время будто перестает двигаться. Двигается только земля.
Под крыльями не торопясь меняются цвета земного покрова. Плотную зелень лесов оттесняют кварцевые блестки бесчисленных озер, за ними следуют серо-коричневые разводы тундры, та уступает место океану, и последней неизменно является бескрайняя равнина льдов.
Если до того мир с высоты полета был обманчиво мал и игрушечно-уютен, как и всякая реальность в оптическом отдалении, то теперь он и вовсе исчезает. На смену приходит чуждая жизни одноцветно-белая материя, инертная в своей жестокости снежная стихия…
Развернувшись над Северным полюсом, С-44 взял курс на остров Врангеля, а затем в заданный квадрат.
Подходило время первой заправки топливом. За час до оговоренного времени Карауш связался с землей и получил подтверждение о вылете самолета-заправщика.
К району заправки шли сквозь облачность, самолет дважды пересекал зоны обледенения, дважды Тасманов по команде Боровского включал антиобледенители, освобождая от наледи плоскости крыльев и заборники двигателей.
– Леша, помнишь, как искали обледенение? – сказал Карауш.
Было такое. Еще до напоминания Кости Лютров успел подумать, что по «закону стервозности» его величество случай является всегда не вовремя. Когда на том же С-44 испытывались новые двигатели, это чертово обледенение исчезло по всему Союзу. Сколько раз по команде синоптиков, над чьими душами висел ведущий инженер, вылетали они в указанные районы, сколько раз утюжили небо в облаках, а все напрасно… Не раньше чем в десятый раз они наконец попали в зону обледенения, да такого мощного, что из-за попадания льда в заборники и деформации лопаток компрессоров двигатели один за другим стали терять тягу, два из них пришлось остановить. «По науке, того… пора сигать», – говорил тогда Санин. Но Лютров решил дотянуть до запасного аэродрома. Это был отличный по результатам полет, двигателисты получили исчерпывающие данные, чтобы довести антиобледенители до кондиции.
– Командир, – доложил Карауш, – самолет-заправщик радирует: в зоне заправки будет вовремя. Просят уточнить: есть ли отклонения от графика?
– Передайте: зона заправки без изменений.
Прошло еще полчаса, и напряженный гул двигателей чуть расслабился. Боровский начал снижение до высоты заправки. Лютров почувствовал то привычное облегчение в теле, что невольно рождает впечатление, будто машина решила передохнуть.
Самолет-заправщик приближался. Справа по борту можно было видеть его силуэт – вытянутую расплывчатую каплю. Потом он переместился вперед, радируя о готовности к работе.
– Вас понял, иду на сближение.
Некоторое время Боровский держал С-44 в правом пеленге на одной высоте с заправщиком, но по мере уменьшения расстояния снизился, оставляя его вверху и чуть слева от себя.
Остекленная кабина С-44 с выступающей впереди заправочной штангой медленно, но неизменно двигалась к блистерам кормового оператора заправщика. Когда С-44 оказался совсем близко и двум большим самолетам стало тесно в небе, Лютров услышал голос Боровского:
– Так держать…
Говорил он спокойно, ни на лице, ни в голосе не было и следа волнения, как если бы он запрашивал разрешение на посадку.
А между тем наступали минуты, требующие от него предельной собранности и филигранного мастерства.
Ожидая команд на управление тягой двигателей, Лютров смотрел на командира. Руки Боровского с безукоризненной точностью и как будто сами по себе управляли тяжелым самолетом – то короткими, импульсивными движениями, то плавными, предвосхищающими поведение С-44 в каждое следующее мгновение. Корабль почти синхронно повторял подчас едва уловимые перемещения заправщика, цепко держась в необходимом для стыковки полетном положении.
Из нижней части фюзеляжа танкера плавно выполз и упруго завис длинный шланг с конусом-раструбом.
Боровский сообщил командиру заправщика о готовности к стыковке:
– Приготовиться… Прибавьте оборотов!
Лютров перевел рычаги секторов газа на увеличение оборотов. Корабль послушно надбавил скорости. Конус приближался.
После первого же включения заправочная штанга, как притянутая магнитом, резким стреляющим движением впилась в конус.
Вспыхнул сигнал: сцепка. На заправщике одновременно сработала сигнализация, оповестившая экипаж о готовности к переливу топлива.
С этой секунды нужно было уже без команд следить за оборотами двигателей, чтобы скорость С-44 была равна скорости заправщика.
– Внимательней, – напомнил Боровский.
– Да, да, – отозвался Лютров. – Вас понял…
По мере перелива топлива летчики танкера должны были сдерживать тенденцию своей машины к наращиванию скорости в связи с потерей веса, а Лютров – умело прибавлять обороты по мере увеличения веса С-44.
Тасманов наполнял многочисленные баки самолета по строго отработанной методике. Подрагивая, стрелки топливомеров ползли кверху, опустошенные емкости быстро пополнялись горючим.
– Бортинженер, как заправка? – спросил Боровский.
– Скорость перелива в пределах нормы, – отозвался Тасманов.
Недолгое время заправки показалось Лютрову нескончаемым.
– Заправка окончена, – услышал он наконец.
– Вас понял, – сказал Лютров и слегка убрал газ. Связывающая самолеты пуповина разъединилась. С-44 все больше и больше отставал от впереди идущего самолета.
– Как на борту? – спросил командир заправщика, теперь резко уходящего вверх и вправо.
– В норме. Спасибо.
Полет продолжался.
Впереди оставались еще две заправки и тридцать с лишним тысяч километров пути.
Подошло время ужина, но Лютрову не хотелось есть. Он выпил два стакана крепкого чая с лимоном, нехотя пожевал дольку шоколада, всегда почему-то невкусного для него в полете, отодвинул кресло, вытянулся и прикрыл глаза.
- Предыдущая
- 35/66
- Следующая
