Кола - Поляков Борис - Страница 60

Шешелов медленно притянул трехсвечник, снял нагар со свечей. Похоже, Герасимов видит, что он стал больше понимать их. И надо что-то теперь сказать. Шевельнул трубкой:

– С вашего разрешения?

– Курите, – кивнул Герасимов.

Шешелов прикурил, попыхтел трубкой, щурясь, отмахнул дым.

– Этот разговор о войне – случайно?

Герасимов замялся на миг, помедлил:

– Прошлый раз с вами беседа как-то не склеилась. Мы и подумали сходить да поговорить. А тут вы с вестями.

Это было приятно слышать. Хотели к нему прийти. Поворочался недовольно на узком стуле: а он весь вечер думал – они ему козни строят! И неловко за себя стало. Стеснительно пробормотал:

– Я всегда рад, покорный слуга.

Герасимов загнул скатерть, вынул из стола ножницы, фитили подрезал.

– Когда англичане последний раз приходили воевать Колу, наш городничий встретил их на берегу. Шпагу подал с поклоном. И чиновникам велел то же сделать. Не знаю уж, что толкнуло его на это, но без боя город он один сдал – городничий.

Шешелов чуть не присвистнул – вон о чем они целый вечер! И вдруг ясно понял, что и о нем речь. Он городничий в Коле. А если вправду кто-то войной придет? Спрос с него. Целый вечер ему про это твердят: эхо войны коснется. Опустил в руке трубку. Как еще коснется! Верно они подметили: если взять Колу, горло Белого моря легко закрыть крейсерством.

Вспомнилось, рылся он как-то от скуки в архивах ратуши. И привлекло внимание: при Петре Первом пятьсот стрельцов, пятьдесят пять орудий готовы были защищать Колу. А теперь? Мало ли, что беседа предположительна? Вдруг, на беду, случится...

И почувствовал: в горнице жарко, от долгого сидения затекли ноги. Домой бы теперь, в кресло. Обдумать все хорошенько. Такой разговор враз не кончить, хоть и предположительный. Их заботы – его обязанность. В одну веревочку все свилось. Расстегнул воротник мундира. Про шпагу градоначальника хотят знать. Нет, он не в обиде за их вопрос. Сказать – моя, мол, с белым крестом? Господи, что за блажь? Словно мальчишка хвастливый. И заметил – затянулось молчание, а Герасимов с благочинным выжидательно на него смотрят. Чепуха какая-то... Покурил, посопел раздраженно трубкой. И не сдержался:

– Моя с Георгием Победоносцем, отдать ее жалко.

Герасимов с благочинным переглянулись.

– Мы так и подумали, должны вы пожадничать.

— Но при сем случае жадность похвальна, – добавил благочинный, и они рассмеялись удовлетворенно.

Шешелов встал, разминая затекшие моги, прошелся по горнице. Поняли, не подал бы шпагу. А что от нее зависит? То уж больно прыткие, далеко видят, то совсем поослепли. А Шешелову вся беззащитность города и оторванность его от России сейчас ясно виделась. Сказал, размышляя вслух:

– Заморский враг на Колу может прийти лишь с моря. Внезапно, значит. И ему взять город большого труда не составит. Семьдесят инвалидных при трех унтерах – не защита. У нас нет пороху, нет свинца. Ружья с наполеоновской еще. Ржа их поела, поломаны. Перед малым десантом не устоять. От кораблей нам не защититься. А Россия – она, матушка, далеко. Ох далеко как! – Шешелов не опасался, что слова трусостью показаться могут. Подергал одной ногой, постоял на ней, разминая. Вроде отходит.

– Все это так, все это верно, – согласился Герасимов. – Думали мы и об этом.

– И что надумали? Я, к примеру, на этот случай не знаю, как быть.

– А если вам, как градоначальнику, отписать обо всем в Архангельск? – с надеждой спросил Герасимов. – Кола, дескать, на бойком месте, а ни орудий, ни ружей, ни воинской силы нет. Мы, мол, свои опасенья имеем...

Благочинный хохотнул, всплеснул руками:

– Так прямо и написать: архангельскому губернатору, англичанину Бойлю. Опасаемся-де мы, коляне, – хочет на нас напасть Англия!

Шешелов выдавил из себя улыбку. Представилось, как от такого письма взбеленился бы губернатор. И не только ему претензии колян могут прийтись не по душе. Князь недвусмысленно объяснял: сам самодержец не любит умников, исполнители ему нужны. А Шешелов вновь с прожектами. И сказал негромко:

– Знаешь, да не взлаешь.

Герасимов задумчиво потирал виски.

– И все же думать про Колу надо. Оплошаем – умирать трудно будет. А мы все в годах уже.

На миг у Шешелова мелькнула зависть к его словам, к озабоченности, к тому, что сына он моряка имеет. Но тут же подумал: «Шешелова не отделяют они от Колы. Кто сколько может в этих заботах, столько и нести должен». И вернулся к столу, сел поудобнее, вытянул ноги.

— Писать в Архангельск сейчас проку не будет. Ничего, кроме смеха и нареканий, не вызовешь. Но я обещаю, – Шешелов запнулся на миг, понимая, какую ношу сейчас взвалит на себя: подтвердись все в его письме, да Архангельск окажет вовремя помощь, – город Кола надежно защищен будет, а случись не так – генерал-губернатор приложит все старания, чтобы сжить со свету. И предложил: – Если то, что вы говорили – не приведи господь! – сбудется, если из-за турецкого происшествия хоть одно государство вступит в разрыв с Россией... пусть в губернии сочтут меня сумасшедшим, вот мое слово: без промедления будем писать в Архангельск. И кто бы ни был там губернатор, помощь только оттуда ждать следует. Это Россия, там есть русские люди, и на них уповать будем.

Герасимов с благочинным молчали. Похоже, приняли, что сказал Шешелов, и поняли, чего стоило ему это. И, наверное, посчитали: не следует пытать дальше.

Благочинный поднял назидательно палец:

– Однако все это пред-по-ло-жи-тель-но! – И засмеялся.

Будто камень упал с души. Слава богу, писать пока не надо. Но тут же вспомнились принесенные лопарем письма. Подобрался обеспокоенно: отчего не спросят они про землю?

– Иван Алексеевич, вы в бостон или вист не балуетесь?

Шешелов встретил глаза Герасимова и оценил. Приглашение хлебосольное, надолго впредь. Да, да. Лучше потом про землю, когда-нибудь. И улыбнулся ему:

— Если не крупно. А то Дарья кормить не станет.

– Городничему – и на скудость жаловаться? – хохотнул благочинный.

Подумалось, что ни «благо», ни «чинного» в отце Иоанне теперь и в помине нет. Все семь смертных грехов ему известны. Таким, наверно, знает его Герасимов. Пожал смущенно плечами. Хорошо, что не о земле. И, пожалуй, пора подняться.

— Я за жизнь солдатскую два ружьишка нажил охотничьих да два пистолета. Книг, правда, с полсотни будет.

– На такое богатство наследники, поди, роем вьются?

Не хотелось бы говорить про это. Но, если правильно понял Шешелов, благочинный неспроста вопрос задал. И надо ему ответить.

– Теперь никого. Жена и дочь гостили в Москве, а там холера, – и побарабанил по столу пальцами, потом взялся за мочку уха. – Вот так получилось. – И помолчал.

Молчание сочувственно прервал Герасимов:

– В тот год, сказывали, много она унесла людей.

Но Шешелов уже встал.

Домой Шешелов возвращался поздно. Сколько Герасимов ни настаивал, он отказался от проводин, лишь фонарь взял. Хотелось пройтись одному, подумать. И пошел в обход: к реке Коле, вдоль берега. Ни прохожих на улицах, ни света в окнах. Тихо. Спит Кола. Фонарь освещает тропинку. К ночи похолодало, и Дарья, наверно, натопила печь. Тепло дома. Но он еще погуляет. Хорошо на пустынной улице. Приятный он провел вечер.

Он рад, что побыл у Герасимова. Вот старики! Будто министры. Следят за событиями, мнение свое имеют. Тут и Франция у них, и Британия, о торговле своей хлопочут. А как про войну на Севере преподнесли! Стратеги! Изрядные опасения ему внушили. Война в городе, где он на старости лет начальник, – это совсем не шутки... Но Шешелов во время беседы нет-нет да с радостным облегчением и припоминал: это лишь разговоры. Предположительные! Однако старики как по полочкам разложили все, по-хозяйски. И вдруг на память пришли слова Петрашевского: «Надо считать себя в государстве деятелем, а не какой-то роскошью...» От неожиданности даже шаги замедлил. Считать себя деятелем. Да, да, эти себя считают. И Север свой знают, и заботы о нем имеют...