Проклятие Ведьмака - Дилейни Джозеф - Страница 31

• Предыдущая
• 31/50
• Следующая

– Что, хотела бы я знать, вы делали в Пристауне? – спросила мама.

– Умер брат мистера Грегори, и там проходили похороны. Мы должны были пойти.

– Ты не все мне рассказал. Как вам удалось сбежать от квизитора?

Мне неприятно было рассказывать маме, что сделала Алиса. Дело в том, что однажды мама попыталась помочь Алисе, и я не хотел, чтобы она знала, что в конце концов Алиса перешла на сторону тьмы, чего всегда и опасался Ведьмак.

Однако выбора у меня не было. Ну, я и рассказал ей все. Когда я закончил, мама глубоко вздохнула.

– Вот это настоящая беда, – сказала она. – Лихо на свободе… это не сулит ничего хорошего жителям Графства… а еще и подчиняющаяся его воле молодая ведьма… Я боюсь за всех нас. Однако теперь нужно просто сделать все, что в наших силах. Больше ничего не остается. Пойду возьму свою сумку и посмотрю, могу ли я чем-нибудь помочь бедному мистеру Грегори.

– Спасибо, мама. – Тут до меня дошло, что до сих пор мы разговаривали только о моих неприятностях. – А как дела у вас? Как дочка Элли?

Мама улыбнулась, но я заметил в ее глазах оттенок грусти.

– О, с малышкой все прекрасно, Элли и Джек по-настоящему счастливы. Но знаешь, сынок, – она ласково прикоснулась к моей руке, – у меня для тебя тоже есть плохие новости. Они касаются твоего отца. Он очень сильно болен.

Я вскочил, не веря своим ушам, но одного взгляда на мамино лицо оказалось достаточно, чтобы понять – это серьезно.

– Сядь, сын, и выслушай меня внимательно, прежде чем горевать. Дело обстоит скверно, но могло быть еще хуже. Вначале он все время мерз, потом болезнь перекинулась на грудь и началось воспаление легких. Мы едва не потеряли его. Сейчас, на деюсь, он пошел на поправку, однако всю зиму ему придется беречься – на ферме он теперь не работник. Джеку придется справляться одному.

– Я мог бы помочь, мама…

– Нет, сынок, ты должен заниматься своим делом. Сейчас, когда Лихо на свободе, а твой наставник болен, Графство нуждается в тебе как никогда. Вот что, давай я сначала поднимусь к твоему отцу и сообщу, что ты здесь. Я не буду ничего рассказывать о бедах, которые на тебя обрушились: от плохих новостей ему может стать хуже.

Я остался ждать на кухне. Спустя минуту-другую мама вернулась со своей сумкой.

– Я пойду к твоему учителю, а ты пока поднимись к отцу. Он обрадуется тебе, но постарайся не слишком утомлять его. Он все еще очень слаб.

Отец сидел в постели, опираясь на подушки. Когда я вошел, на его лице возникла бледная улыбка. Он похудел, выглядел усталым, а седая щетина на подбородке старила его.

– Какая приятная неожиданность, Том! Садись. – Он кивнул на кресло рядом с постелью.

– Мне очень жаль, – сказал я. – Если бы я знал, что ты заболел, то пришел бы раньше, чтобы повидаться с тобой.

Отец махнул рукой, словно хотел сказать, что это не важно. И вдруг ужасно закашлялся. Что же с ним было в разгар болезни, если он сейчас так кашляет? В комнате пахло болезнью… чем-то таким, чего никогда не ощущаешь на открытом воздухе. Чем-то, что бывает только в комнате больного.

– Как твоя работа? – спросил он наконец, с трудом отдышавшись.

– Неплохо. Я уже привык. Это лучше, чем работать на ферме. – Я постарался не думать о случившемся.

– Работать на ферме для тебя слишком скучно, да? – Он снова устало улыбнулся мне. – Вспомни, я и сам не всегда был фермером.

Я кивнул. В молодости отец был моряком. Он рассказывал нам всякие истории о тех краях, где побывал, – очень интересные, красочные и волнующие. Когда он вспоминал те времена, его глаза сияли, и складывалось впечатление, что мыслями он был далеко-далеко. Как я хочу, чтобы эти искры жизни снова вспыхнули в его глазах!

– Да, папа, я знаю. Расскажи мне одну историю. Ту, об огромном ките.

Помолчав, он взял меня за руку и подтянул поближе:

– Думаю, сейчас нужно рассказать тебе другую историю, сынок. Пока еще не поздно.

– Не говори глупостей, – сказал я, не ожидав такого поворота нашего разговора.

– Да, Том, я надеюсь увидеть еще одну весну, а может, и лето, но не думаю, что надолго задержусь в этом мире. Я много размышлял в последнее время и решил, что пора рассказать тебе о том, что мне известно. Я не надеялся увидеться с тобой так скоро, но вот ты здесь – и кто знает, когда мы встретимся снова? – Он помолчал. – Это о твоей матери… как мы с ней нашли друг друга и все такое.

– Впереди у тебя не одна весна, папа, – возразил я.

По правде говоря, он меня удивил. Отец рассказывал нам много замечательных историй, но от разговора о том, как он встретился с мамой, упорно уклонялся. Обычно давал понять, что не хочет говорить об этом. Он либо менял тему, либо заявлял: «Спросите у нее самой». Но мы никогда этого не делали. В детстве многого не понимаешь, но если чувствуешь, что родители не хотят о чем-то говорить, не всегда решаешься спрашивать. Однако сегодня все было иначе.

Устало покачав головой, отец понурился, словно на плечи ему давила ужасная тяжесть. Когда он выпрямился, на лице снова промелькнула бледная улыбка:

– Знаешь, я совсем не уверен, что мама поблагодарит меня за то, что я тебе рассказал. Поэтому пусть все останется между нами. Твоим братьям я ничего рассказывать не стану, и ты не делай этого, сынок. Но раз уж ты выбрал такое ремесло и раз уж ты седьмой сын седьмого сына… ну, ты меня понимаешь…

Он снова замолчал и закрыл глаза. У меня даже сердце защемило – он выглядел таким старым и больным! Наконец он взглянул на меня:

– Как-то раз мы вошли в маленькую гавань, чтобы пополнить запасы пресной воды. – Как будто опасаясь, что может передумать, отец с ходу приступил к сути дела. – Это была уединенная деревушка у подножия высоких скалистых гор – всего лишь дом капитана порта и несколько маленьких рыбачьих хижин из белого камня. Мы были в море несколько недель, и наш капитан, добрая душа, сказал, что мы заслужили передышку, и отпустил нас всех на берег, но по очереди, в две смены. Я оказался во второй и попал на сушу уже после наступления темноты.

Нас было больше десяти человек, и когда мы добрались до таверны, расположенной на краю деревни примерно на полпути к горам, она уже закрывалась. Поэтому мы торопились напиться, заливая спиртное в глотку, как будто были уверены, что завтрашний день никогда не наступит. А потом купили еще по бутыли красного вина на каждого, рассчитывая прикончить их на обратном пути.

Наверно, я здорово перебрал, потому что проснулся на обочине крутой дороги, ведущей к гавани.

Небо уже начало светлеть, но меня это не слишком обеспокоило, потому что отплыть мы должны были только в полдень. Я поднялся, отряхнулся и тут вдалеке услышал чьи-то всхлипывания.

Я не сразу сообразил, что это за звуки. В смысле, вроде бы похоже на женский плач – но кто знает, что это на самом деле? Мы вдоволь наслушались странных рассказов о всяких тварях, охотящихся на путников. Я был один и, не боюсь признаться, испугался. Но если бы я так и не решился пойти посмотреть, кто же это плачет, то никогда бы не встретил твою маму и сейчас ты бы здесь не сидел.

Я вскарабкался на крутой холм рядом с дорогой, спустился по другой его стороне и оказался на краю очень высокого утеса. Внизу бились о скалы волны, и в заливе стоял на якоре корабль, такой маленький, что, казалось, он мог уместиться у меня на ладони.

На краю утеса, словно крысиный зуб, торчала узкая скала. К ней была привязана цепями молодая женщина. Она сидела лицом к морю и была в чем мать родила.

Сказав это, отец покраснел.

– Она заговорила со мной… о чем-то, чего сильно боялась… о чем-то гораздо худшем, чем обнаженной быть привязанной к скале. Она говорила на своем языке, и я не понимал ни слова… и до сих пор не все понимаю, но тебя-то она учила ее родному языку, только тебя, верно? Она хорошая мать, но ни один из твоих братьев не слышал от нее ни слова по-гречески.

Я кивнул. Моим братьям это не слишком нравилось, особенно Джеку, что нередко осложняло мне жизнь.

• Предыдущая
• 31/50
• Следующая