В борьбе за Белую Россию. Холодная гражданская война - Окулов Андрей Владимирович - Страница 4

Ставит мне физик очередную двойку и начинает:

«Некоторые говорят, что одна партия — это не демократия! Вот две партии — это да! Те, кто так говорит, скоро окажутся в психушке. Солженицын тоже хотел вернуть власть помещикам и капиталистам, а теперь в Америке коров разводит. Гы-гы-гы… Слушайте партию и правительство, и тогда все будет хорошо!» Он знал, что моя мать — в лагере.

Самые интересные люди в школе — это военруки. Везет нас один такой военрук на полигон сдавать зачет по стрельбе из автомата и напутствует: «Видите фанерную фигуру? Ты по ней стреляешь, а она: упадет-встанет, упадет-встанет… Как у молодого! Я — ваш руководитель, и курить при мне нельзя, но если тебе, дураку, приспичит — отойди вон за тую березу и кури, покуда у тебя дым из ж… не пойдет!» Остроумный народ отставные военные.

Собирают нас в военкомате на приписку — кому в каких войсках служить через два года. Потом все это забудут и перемешают, но порядок должен быть. Сидим, скучаем, а капитан нам политинформацию читает: «Кто скажет, для чего нам нужна армия?» Приятель, от скуки одуревший, поднимается и говорит бодрым голосом: «Давить гидру мировой контрреволюции!» — «Правильно!» Капитан доволен, все ржут.

Изречения одного военрука двое моих друзей, Троцкий и Ханурик, даже в записные книжки заносили. Рассказывает он про ужасы вьетнамской войны и приводит пример: «А во Вьетнаме водятся и произрастают такие птицы, что ты сидишь, а она сзади подойдет, цап — и крови нет!» До сих пор не пойму — про что это он?

Цинизм переполнял огромное туловище Троцкого доверху. На народного комиссара Лейбу Бронштейна он был не похож, кличку получил из-за схожести фамилий. Одной из его любимых забав было сбивать голубей на лету плевком. Иногда получалось. Зимой он носил пальто с меховым воротником и массивную цепочку от часов через пузо.

Манеры — тоже купеческие. Заходит Троцкий в гастроном, достает из кармана четыре мятых рубля и небрежно грассирует через прилавок: «Барышня, нам бы поллитровочку!»

Продавщица недоверчиво смотрит на его школьные брюки: «Рано тебе еще водку пить!» — «А что вы волнуетесь? — удивляется 16-летний купец. — Я же деньги плачу».

Отец его занимал не низкий пост на крупном предприятии, кажется, по партийной линии. Сынок считал себя убежденным монархистом.

На письменном столе — трехцветный российский флажок. Один раз я пришел к нему в гости. На тетрадном листе нарисовали Ленина в жилетке и с галстуком «кис-кис», сверху написали по старой орфографии: «Поганый большевикъ» и расстреляли вождя мирового пролетариата из пневматической винтовки. Отец его дверь приоткрыл, зубом цыкнул: «Развлекаетесь? Ну-ну…»

Во время молодежных попоек у него на квартире заводили пластинку с речами Брежнева. Причем вращали ее пальцем в обратную сторону. Сначала — аплодисменты, а нагом до боли знакомый голос генсека серьезно так говорит: «Мамзынь! Пурегу-го…»

Разворачивают ребята праздничный выпуск «Правды», а там — призывы, штук семьдесят. Например: «Да здравствует нерушимое единство рабочего класса Советского Союза и республики Бангладеш!» Ну как за это не выпить? За каждый призыв — по стакану. До конца редко доходили — призывов больно много.

Висит Троцкий после одной такой правдинской передовицы на ванне, а на голову ему вода тоненькой струйкой льется — отмокает. В это время другой участник прибегает и начинает в эту же ванну блевать.

«Сильнее струю!» — шепчет Троцкий. Сосед по ванне удвоил усилия.

«Да не эту…» — бессильно шевелит пальцами хозяин квартиры.

На уроке истории училка спрашивает: «Чем отличился Черчилль во время подписания Версальского мирного договора?» Троцкий руку тянет: «По его инициативе вокруг Советской России был создан “санитарный кордон”, чтобы предотвратить проникновение в Европу большевистской заразы».

«Садись, пять!»

Еще он любил заниматься антисоветской деятельностью — писал протесты, читал их мне наедине, а потом собственноручно уничтожал. Политика — политикой, а жить тоже хочется.

Ханурик получил свою кличку более сложным путем — прогулял субботник. Преподаватель труда после этого в классе выступает: «Все честно трудились, и только такие ханурики, как Волков…» Так он Хануриком и остался. Ханурик с Лёником любили делать «фурру». Знаете, что такое «фурра»? Берется газета «Известия», сминается в пышный комок и засовывается в водосточную трубу в проходном дворе. Потом поджигается — тяга сильная, в трубе раздается вой и грохот. Местные жители высовываются из окон с недоумением и беспокойством на лицах. Вот и вся «фурра».

Предыдущие поколения удивляются: «Почему вы все — такие циники? Мы были другими…» Вы лучше посмотрите — в каком виде вы нам страну оставили, и перестанете задавать глупые вопросы.

На квартире у Кардинала чуть ли не каждый вечер собиралась одна богема да оппозиция. Иногда — подписи под протестами собирали, иногда — об индийской философии беседовали. А когда начиналось застолье, появлялся рыжебородый священник отец Лев. Он, разглаживав бороду, поправлял очки и басом произносил первый тост: «За освобождение Матери-родины нашей от кровь сосущих коммунистов!»

Один раз захожу — вся компания вдоль стен расселась, глаза закрыты и молчат. Что это с ними? Местный экстрасенс Тараканов мне шепчет:

— Мы медитируем! Это очень просто — поднимаешься над подсознанием и разглядываешь его сверху. Присоединяйся!

— Спасибо. Чего я в этом подсознании не видел?

Квартира у Кардинала — коммунальная. Идет но коридору соседка тетя Вера. Настоящая соседка: на плечах — халат, на голове — бигуди, в зубах — сигарета, в руках — кастрюлька. Сашка ее за рукав хватает и в комнату тащит:

— Тетя Вера, скажите, пожалуйста, кто мы такие?

Тетя Вера сигарету изо рта вынимает, обводит ею всех собравшихся и заявляет трескучим голосом:

— Вы все — контрики! И работаете на ЦРУ!

— Спасибо, тетя Вера, можете идти.

Когда гебисты у них обыск устроили, первым делом — на кухню, где помойные ведра стоят. «Какое из них, — спрашивают, — ваше?» Кардинал не сплоховал — на соседское показал. Гебист манжеты белые отдернул, газетку расстелил, мусор на нее высыпал и копается. Нашел бумажку, на которой только одна фраза написана: «Витамин В получили…» И сразу ее в протокол. Будет работа для дешифровщиков.

Сашка неплохо рисовал. Особенно — комиксы. Например, замечательную историю в картинках о том, как два английских шпиона украли из мавзолея набальзамированного Ленина, распилили на куски и продали на аукционе «Сотбис».

Второй комикс мы рисовали вдвоем. Плыло Политбюро ЦК КПСС через Море кризисов к сияющему Солнцу коммунизма, а диссиденты-пираты взяли их кораблик на абордаж, сварили всех и съели.

Это творение гебисты назвали в протоколе так:

«Восемь рисунков иносказательною содержания, на одном из которых имеется надпись “коммунизм”».

Свод законов Лионского королевства визитеров в сером заинтересовал: «Так, Закон о бунтах… повесить… четвертовать… Оч-чень интересно!»

Одновременно прошел обыск у нас на даче — кроме всякого барахла забрали пачку лионских денег последнего выпуска. «С этого начинается фальшивомонетничество!» — серьезно заметил лейтенант моей бабушке.

Вижу — Кардинал что-то придумал, ногти грызет.

— Ну, — говорю, — что скажешь?

— Дело, — говорит, — нужно делать!

— Правда?

— Нот, я серьезно, у меня идея есть — мы сделаем листовки! Я уже начал — текст подходящий имеется. Все это потрясающе просто: мы вырежем буквы на стиральных резинках и напечатаем листовки чернилами!

— Это слишком похоже на лионские деньги…

Он полез в камин, не топленный со времен Кронштадтского мятежа, и извлек из его недр несколько резинок с вырезанными на них гигантскими буквами.

— Да, таким шрифтом театральные афиши печатать не стыдно — за версту прочитать можно. Какой же величины будут эти листовки?

— Зря иронизируешь, текст будет короткий и радикальный, вот! — Кардинал положил на рояль листок с образцом текста.